Я знал один случай, он описан в научной литературе, когда берцовая кость срослась за четверо суток, и человек мог ходить.
– За четверо суток!?
– Да. Жених за неделю до регистрации попал в автомобильную аварию. В понедельник ему вставили штифт в сломанную большую берцовую, в пятницу сделали по его настоянию рентген и обнаружили на месте перелома замечательную по всем параметрам костную мозоль. В субботу он стоял под венцом без костылей и палочки.
Оба они представили друг друга. Стоящими под венцом. Хирург улыбнулся и сказал:
– Знаешь что? – У меня что-то вдохновение пошло. Давай продолжим наши игры, а?
– Вторую ногу хочешь сделать?
– Нет, это потом. Что-то мне захотелось над лицом твоим поработать...
"А над влагалищем не хочешь? – дернулось у Даши в подсознании. Порозовев от стыда, она посмотрела в окно:
– Ночь уже на дворе.
– Я – сова. И вдохновение у меня начинает просыпаться где-то к одиннадцати-двенадцати.
– Эдак ты выполнишь свои обязательства не к Новому году, а к седьмому ноября.
– И не рассчитывай, – неопределенно посмотрел Лихоносов, посмотрел как бы из будущего. – Всегда случается что-то непредвиденное.
– Тогда я не против... – вздохнула Даша, кожей чувствуя, что это непредвиденное будет чрезвычайно разнообразным по ассортименту.
С лицом Хирург возился да утра. Сначала он его изучал, потом измерял, и лишь затем начал резать. Когда он сказал:
– На сегодня, пожалуй, хватит! – Даша дремала.
33. На рубеже.
Лицо Лихоносов делал долго. Через две недели было готова одна носогубная складка (левая), все вокруг левого глаза, шея и... левое ухо. Носа он не трогал – сказал, что его надо лепить в последнюю очередь, потому что он – король, которого делает свита.
Даша уже потихоньку ходила и мечтала о правой ноге. О новом лице она старалась не думать.
Все это время Хирург не пил, и это сказалось на графике операций: закончив с левым ухом, он занялся вагинальной пластикой.
Даша отнеслась к его очередному вольту неоднозначно. С одной стороны, ее женское естество тянулось к Хирургу, к богу, который лепил ее, лепил ее будущую сладкую жизнь, с другой, она чувствовала себя существом не оформившимся, незаконченным, даже, может быть, не вполне существующим. Да и чисто по-женски ей было неловко – женщина, она твердо это знала, должна отдаваться мужчине лишь здоровой и находясь в хорошей форме. А у нее эти железки на ноге и лицо в бинтах и наклейках...
Но командовал парадом он. За два дня закончив с влагалищем и клитором, он сказал серьезно, что на ней все заживает, как на кошке, и потому через две недели он устроит ей... ходовые испытания.
* * *
В тот день, утром, он снял с ее лица все бинты и наклейки, а с зубов – проволоку. Снял и, склонив голову набок, застыл, обозревая плоды своего труда.
Когда он одобрительно покивал, Даша, смешно ковыляя, подошла к зеркалу, закрыв ладонью левую половину лица.
Минуту она смотрела на себя, прежнюю.
Смотрела, прощалась с собой, прощаясь с прежней своей жизнью.
Затем закрыла глаза.
Поменяв руку, прикрыла правую часть лица и долго так стояла, не решаясь заглянуть в будущее.
Наконец, посмотрела.
И содрогнулась.
Из зазеркалья на нее смотрела спокойная и необычно красивая женщина, женщина с прошлым, женщина с судьбой и характером. Ее нельзя было назвать доброй или умной, все это было, но было под красотой.
Забывшись, Даша опустила руку. Она упала бы, если бы ее не поддержал Хирург.
Теперь на нее смотрела химера, смотрел урод. Рядом с которым прежняя Даша выглядела бы симпатичной женщиной.
Это было ужасно. Даша заплакала, оттолкнула Хирурга, пошла к стулу, уселась. Хирург сел пред ней на колени, обхватил бедра.
– Ну зачем ты так? Это все пройдет... Тебе просто надо привыкнуть...
– Ты злодей, злодей, злодей, – зарыдала Даша, памятью видя свое лицо.
– Ну тогда, давай, я верну тебе прежнее твое обличье...
– Ты даже не злодей, ты сатана, ты украл мою душу, ты убил меня... – не слушала его женщина. – Ты, наконец, посмеялся надо мной.
– Я сатана? – встал Лихоносов. – Я злодей? Ну тогда пойдем!
Он грубо схватил ее за руку, потащил в спальню, там толкнул к операционному столу, взял первый попавшийся скальпель и закричал:
– Ложись! Ложись на стол! Я в минуту верну тебе твою жалкую душу и твою жалкую жизнь!
Он был ужасен, он придвигался, держа скальпель, как нож.
"Он припадочный!" – мелькнуло у Даши в голове. Нащупав за собой что-то тяжелое, это был термостат, она бросила его в Хирурга.
34. С первого раза, может, и не получится.
Очнулся он в постели. Даша сидела пред ним, так, что железок на ноге не было видно. Правая половина ее лица и нос были скрыты вуалеткой. Левая была умело накрашена. Хирург не мог оторвать от нее глаза, того, который не заплыл от столкновения с термостатом.
– Господи, как ты прекрасна... – прошептал он восторженно. – Сказочно прекрасна.
– Спасибо, – улыбнулась Даша уголком рта, тем который не скрывала вуалетка. – Впрочем, это твоя заслуга...
– Нет... Такое лицо невозможно сделать... Оно у тебя было. Я просто его проявил.
– Ты знаешь, даже кожа стала другой...
– Не кожа... Кожа у тебя хоть куда была. Просто та мазь меняет свойства подкожных тканей. Рыхлые раньше, они стали тоньше и эластичнее.
– А когда ты правую сторону сделаешь? Ты пойми, я не могу так. С одной стороны лягушка – с другой...
Даша смялась, не решившись назвать себя красавицей, и Хирург продолжил мысль:
– Василиса Прекрасная...
Она порозовела, погладила его руку.
– Ну закончи, пожалуйста, закончи. Я так хочу не стесняться тебя...
– Тебе трудно отказать. Давай, начнем прямо сейчас...
У Даши в глазах заплясали чертики.
– Ты же сказал, что сегодня у нас... сегодня...
– Ходовые испытания? – посмотрел Лихоносов пристально.
– Да...
– Ну тогда иди ко мне...
– Сейчас, только зашторю окна...
– Боишься, что увижу правую часть лица?
– Да...
– Не бойся. Она ведь тоже моя Я к ней отношусь совсем не так, как ты.
– А ты сможешь... сможешь...
– Что смогу? Переспать с тобой?
– Нет, это моя забота. Не думай об этом.
– Мне нравится, как ты это сказала. У меня все страхи исчезли. Так что я смогу?
– Сможешь сделать так, чтобы правая сторона лица была похожа на левую? А то получиться красиво, но совсем не то...
– А что, это идея! – захохотал Хирург. – Представляешь, у тебя две красивые половинки. В понедельник, среду, пятницу открываешь одну половину, а во вторник, четверг, субботу – другую? Все кавалеры попадают от восторга, да и будет их вдвое больше.
– Нет уж, – заулыбалась Даша. – Никаких половинок...
– Сделаю все, как надо, не сомневайся... Ну, может, с первого раза не получится, но со второго, третьего – точно. Так ты будешь зашторивать окна или ну их?
Даша зашторила окна. В комнате стало темно. Она, разделась, легла рядом на спину. Так железки мешали меньше. Хирург положил ей руку на грудь. Он нервничал, это чувствовалось. Боялся неудачи. Даша, забыв о железках, пронизывающих ногу, повернулась к нему, и скоро он забыл обо всем на свете.
35. Отдаленный запах жизни.
Они не могли отклеиться друг от друга до утра.
Это было невероятно. Даша чувствовала себя женщиной, поменявшей лохань и доску на стиральную машину последнего поколения. Отдыхая в очередной раз, она думала: "Хорошо ли это? Хорошо ли, что это мне нравится, что я чувствую теперь жадно и совсем по-другому?
Нет, не по-другому... Влагалище, шейка матки, клитор не стали чувствительнее – они просто стали полноправными органами чувств".
– Я даже не знаю, как теперь буду жить... – сказала она, положив ему голову на грудь.
– Ты что имеешь в виду?
– Ты знаешь, что я сейчас хочу? Я хочу проделать это еще и еще... Я просто мечтаю об этом. Ты, негодник, сделал меня кошкой.
– Это пройдет. Сейчас твое влагалище стало личностью, если так можно выразиться. А личность не может сидеть без дела. Потом мы твое лицо сделаем личностью – и оно возжелает действовать. А потом – мозги и сердце. И все станет на свои места. Они сговорятся и поладят. Они станут спаянным коллективом, устремленным на единую цель.
– Чтобы мои мозги чувствовали, так как влагалище? Не поверю! Мне сейчас кажется, что мозги у меня там. И сердце там... А...
Даша замолкла. Из "сердца" рождались сладостные волны. Их хотелось слушать. Ими хотелось делиться.
– Что а? – решил Хирург отдохнуть еще немного.
– Я хотела спросить... Впрочем...
– Ты хотела спросить, не сделал ли я все под себя? То есть будет ли тебе так же хорошо с другим мужчиной, у которого другой... другие параметры? Будет. Если между тобой и им установится душевная связь того или иного напряжения. Иначе говоря, если есть напряженная связь, то параметры не имеют существенного значения.
– Я не хочу никого кроме тебя. Я просто так спросила. Если бы я хотела, других мужчин, я бы смолчала.
– Да все это нормально. Другие мужчины, другие женщины... Они же кругом, куда от них денешься?
– Я хочу от тебя детей...
– Ты погоди об этом. Ты сейчас услышала слабый, отдаленный запах другой жизни. Или отдаленное ее звучание. Сейчас ты не имеешь права что-то решать.
– Я не решаю, я хочу...
– Ну да... Ты же кошка... А кошка что делает, то и хочет.
Даша засмеялась, приподнялась, посмотрела на Хирурга.
– Тебя как на самом деле зовут? Мефистофель? Воланд? Граф Калиостро? Остап Мария Сулейман Бендер? Или просто Мавроди?
Хирург не слушал, Хирург рассматривал ее лицо профессиональным взглядом. "Тут еще работать и работать. И могут быть нюансы".
Даша вспомнила о своем лице.
Какое оно.
Легла, упершись лбом в его плечо.
Она почувствовала себя человеком, которому вылепили всего лишь пол-лица.
И кое-что внизу.
И представила себя человеком, полностью вылепленным...
– Ты, наверное, горд? Что у тебя так получается? – спросила она, влажно поцеловав его в губы.
– Не особо. Понимаешь, любое хорошее дело, стоящее дело – это... это отголосок трагедии...
– Я – отголосок трагедии? Трагедии с Лорой?
– Причем тут Лора?!
– При том, что я ревную.
– Глупости.
Даша потерлась щекой об его плечо.
– Почему стоящее дело – это отголосок трагедии?
– Я объясню. Понимаешь, у меня... есть дочь. Когда она появилась, я разлюбил все на свете. – Жену, работу, в общем, все разлюбил. Я смотрел на нее, думал, и видел, что все – жизнь, судьба, конечный итог – все у этой девочки будут такими, какими я смогу их ей изобразить. И я изображал. Я вкладывал в ее мозг понятия, я, приучая ее думать, с года стал говорить: "Как ты думаешь?" "Я хочу с тобой посоветоваться" и так далее... Я объяснял ей поэзию, живопись, отношения между людьми. Я сочинял ей сказки, просил саму сочинять. Я открыл ей, что она женщина, что у нее будет хороший муж, очаровательные детки. Что все это непременно будет, если знать, что ты женщина, и что женщина должна что-то определенное знать, уметь и чувствовать...
– Ты палку не перегибал?
– Нет, конечно... Ты знаешь, она относилась ко мне совсем не так, как к другим. Маму она горячо любила, может быть, из-за того, что та редко бывала дома или часто отсылала ее к бабушке. Бабушку тоже любила, но в этой любви была толика жалости – бабушка вечно жаловалась на болячки, хотя была совершенно здорова. А меня дочь не любила, нет. Ко мне она испытывала чувства не похожие на любовь. Она просто знала, что я не похож на остальных. Что все нормально, обыденно, объяснимо, предсказуемо, пока меня нет. Что все спокойно до смутной тоски, пока меня нет... Что...
– Понятно... – перебила Даша.
– Что тебе понятно?
– Она испытывала к тебе интерес... А интерес – это влечение.
– Ты права...
– Она любила тебя женской любовью. Эта любовь, неразвившаяся, еще детская, сидела в ней зародышем... Я это своей женской ревностью чувствую... И поняла, что ты хотел мне сказать... У тебя ее отняли?
– Да. Ей тогда исполнилось шесть лет. Теперь она среди них... Теперь ее учат красиво отдыхать, дорого и вкусно есть, презирать тех, кто отдыхает, ест и выглядит хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– За четверо суток!?
– Да. Жених за неделю до регистрации попал в автомобильную аварию. В понедельник ему вставили штифт в сломанную большую берцовую, в пятницу сделали по его настоянию рентген и обнаружили на месте перелома замечательную по всем параметрам костную мозоль. В субботу он стоял под венцом без костылей и палочки.
Оба они представили друг друга. Стоящими под венцом. Хирург улыбнулся и сказал:
– Знаешь что? – У меня что-то вдохновение пошло. Давай продолжим наши игры, а?
– Вторую ногу хочешь сделать?
– Нет, это потом. Что-то мне захотелось над лицом твоим поработать...
"А над влагалищем не хочешь? – дернулось у Даши в подсознании. Порозовев от стыда, она посмотрела в окно:
– Ночь уже на дворе.
– Я – сова. И вдохновение у меня начинает просыпаться где-то к одиннадцати-двенадцати.
– Эдак ты выполнишь свои обязательства не к Новому году, а к седьмому ноября.
– И не рассчитывай, – неопределенно посмотрел Лихоносов, посмотрел как бы из будущего. – Всегда случается что-то непредвиденное.
– Тогда я не против... – вздохнула Даша, кожей чувствуя, что это непредвиденное будет чрезвычайно разнообразным по ассортименту.
С лицом Хирург возился да утра. Сначала он его изучал, потом измерял, и лишь затем начал резать. Когда он сказал:
– На сегодня, пожалуй, хватит! – Даша дремала.
33. На рубеже.
Лицо Лихоносов делал долго. Через две недели было готова одна носогубная складка (левая), все вокруг левого глаза, шея и... левое ухо. Носа он не трогал – сказал, что его надо лепить в последнюю очередь, потому что он – король, которого делает свита.
Даша уже потихоньку ходила и мечтала о правой ноге. О новом лице она старалась не думать.
Все это время Хирург не пил, и это сказалось на графике операций: закончив с левым ухом, он занялся вагинальной пластикой.
Даша отнеслась к его очередному вольту неоднозначно. С одной стороны, ее женское естество тянулось к Хирургу, к богу, который лепил ее, лепил ее будущую сладкую жизнь, с другой, она чувствовала себя существом не оформившимся, незаконченным, даже, может быть, не вполне существующим. Да и чисто по-женски ей было неловко – женщина, она твердо это знала, должна отдаваться мужчине лишь здоровой и находясь в хорошей форме. А у нее эти железки на ноге и лицо в бинтах и наклейках...
Но командовал парадом он. За два дня закончив с влагалищем и клитором, он сказал серьезно, что на ней все заживает, как на кошке, и потому через две недели он устроит ей... ходовые испытания.
* * *
В тот день, утром, он снял с ее лица все бинты и наклейки, а с зубов – проволоку. Снял и, склонив голову набок, застыл, обозревая плоды своего труда.
Когда он одобрительно покивал, Даша, смешно ковыляя, подошла к зеркалу, закрыв ладонью левую половину лица.
Минуту она смотрела на себя, прежнюю.
Смотрела, прощалась с собой, прощаясь с прежней своей жизнью.
Затем закрыла глаза.
Поменяв руку, прикрыла правую часть лица и долго так стояла, не решаясь заглянуть в будущее.
Наконец, посмотрела.
И содрогнулась.
Из зазеркалья на нее смотрела спокойная и необычно красивая женщина, женщина с прошлым, женщина с судьбой и характером. Ее нельзя было назвать доброй или умной, все это было, но было под красотой.
Забывшись, Даша опустила руку. Она упала бы, если бы ее не поддержал Хирург.
Теперь на нее смотрела химера, смотрел урод. Рядом с которым прежняя Даша выглядела бы симпатичной женщиной.
Это было ужасно. Даша заплакала, оттолкнула Хирурга, пошла к стулу, уселась. Хирург сел пред ней на колени, обхватил бедра.
– Ну зачем ты так? Это все пройдет... Тебе просто надо привыкнуть...
– Ты злодей, злодей, злодей, – зарыдала Даша, памятью видя свое лицо.
– Ну тогда, давай, я верну тебе прежнее твое обличье...
– Ты даже не злодей, ты сатана, ты украл мою душу, ты убил меня... – не слушала его женщина. – Ты, наконец, посмеялся надо мной.
– Я сатана? – встал Лихоносов. – Я злодей? Ну тогда пойдем!
Он грубо схватил ее за руку, потащил в спальню, там толкнул к операционному столу, взял первый попавшийся скальпель и закричал:
– Ложись! Ложись на стол! Я в минуту верну тебе твою жалкую душу и твою жалкую жизнь!
Он был ужасен, он придвигался, держа скальпель, как нож.
"Он припадочный!" – мелькнуло у Даши в голове. Нащупав за собой что-то тяжелое, это был термостат, она бросила его в Хирурга.
34. С первого раза, может, и не получится.
Очнулся он в постели. Даша сидела пред ним, так, что железок на ноге не было видно. Правая половина ее лица и нос были скрыты вуалеткой. Левая была умело накрашена. Хирург не мог оторвать от нее глаза, того, который не заплыл от столкновения с термостатом.
– Господи, как ты прекрасна... – прошептал он восторженно. – Сказочно прекрасна.
– Спасибо, – улыбнулась Даша уголком рта, тем который не скрывала вуалетка. – Впрочем, это твоя заслуга...
– Нет... Такое лицо невозможно сделать... Оно у тебя было. Я просто его проявил.
– Ты знаешь, даже кожа стала другой...
– Не кожа... Кожа у тебя хоть куда была. Просто та мазь меняет свойства подкожных тканей. Рыхлые раньше, они стали тоньше и эластичнее.
– А когда ты правую сторону сделаешь? Ты пойми, я не могу так. С одной стороны лягушка – с другой...
Даша смялась, не решившись назвать себя красавицей, и Хирург продолжил мысль:
– Василиса Прекрасная...
Она порозовела, погладила его руку.
– Ну закончи, пожалуйста, закончи. Я так хочу не стесняться тебя...
– Тебе трудно отказать. Давай, начнем прямо сейчас...
У Даши в глазах заплясали чертики.
– Ты же сказал, что сегодня у нас... сегодня...
– Ходовые испытания? – посмотрел Лихоносов пристально.
– Да...
– Ну тогда иди ко мне...
– Сейчас, только зашторю окна...
– Боишься, что увижу правую часть лица?
– Да...
– Не бойся. Она ведь тоже моя Я к ней отношусь совсем не так, как ты.
– А ты сможешь... сможешь...
– Что смогу? Переспать с тобой?
– Нет, это моя забота. Не думай об этом.
– Мне нравится, как ты это сказала. У меня все страхи исчезли. Так что я смогу?
– Сможешь сделать так, чтобы правая сторона лица была похожа на левую? А то получиться красиво, но совсем не то...
– А что, это идея! – захохотал Хирург. – Представляешь, у тебя две красивые половинки. В понедельник, среду, пятницу открываешь одну половину, а во вторник, четверг, субботу – другую? Все кавалеры попадают от восторга, да и будет их вдвое больше.
– Нет уж, – заулыбалась Даша. – Никаких половинок...
– Сделаю все, как надо, не сомневайся... Ну, может, с первого раза не получится, но со второго, третьего – точно. Так ты будешь зашторивать окна или ну их?
Даша зашторила окна. В комнате стало темно. Она, разделась, легла рядом на спину. Так железки мешали меньше. Хирург положил ей руку на грудь. Он нервничал, это чувствовалось. Боялся неудачи. Даша, забыв о железках, пронизывающих ногу, повернулась к нему, и скоро он забыл обо всем на свете.
35. Отдаленный запах жизни.
Они не могли отклеиться друг от друга до утра.
Это было невероятно. Даша чувствовала себя женщиной, поменявшей лохань и доску на стиральную машину последнего поколения. Отдыхая в очередной раз, она думала: "Хорошо ли это? Хорошо ли, что это мне нравится, что я чувствую теперь жадно и совсем по-другому?
Нет, не по-другому... Влагалище, шейка матки, клитор не стали чувствительнее – они просто стали полноправными органами чувств".
– Я даже не знаю, как теперь буду жить... – сказала она, положив ему голову на грудь.
– Ты что имеешь в виду?
– Ты знаешь, что я сейчас хочу? Я хочу проделать это еще и еще... Я просто мечтаю об этом. Ты, негодник, сделал меня кошкой.
– Это пройдет. Сейчас твое влагалище стало личностью, если так можно выразиться. А личность не может сидеть без дела. Потом мы твое лицо сделаем личностью – и оно возжелает действовать. А потом – мозги и сердце. И все станет на свои места. Они сговорятся и поладят. Они станут спаянным коллективом, устремленным на единую цель.
– Чтобы мои мозги чувствовали, так как влагалище? Не поверю! Мне сейчас кажется, что мозги у меня там. И сердце там... А...
Даша замолкла. Из "сердца" рождались сладостные волны. Их хотелось слушать. Ими хотелось делиться.
– Что а? – решил Хирург отдохнуть еще немного.
– Я хотела спросить... Впрочем...
– Ты хотела спросить, не сделал ли я все под себя? То есть будет ли тебе так же хорошо с другим мужчиной, у которого другой... другие параметры? Будет. Если между тобой и им установится душевная связь того или иного напряжения. Иначе говоря, если есть напряженная связь, то параметры не имеют существенного значения.
– Я не хочу никого кроме тебя. Я просто так спросила. Если бы я хотела, других мужчин, я бы смолчала.
– Да все это нормально. Другие мужчины, другие женщины... Они же кругом, куда от них денешься?
– Я хочу от тебя детей...
– Ты погоди об этом. Ты сейчас услышала слабый, отдаленный запах другой жизни. Или отдаленное ее звучание. Сейчас ты не имеешь права что-то решать.
– Я не решаю, я хочу...
– Ну да... Ты же кошка... А кошка что делает, то и хочет.
Даша засмеялась, приподнялась, посмотрела на Хирурга.
– Тебя как на самом деле зовут? Мефистофель? Воланд? Граф Калиостро? Остап Мария Сулейман Бендер? Или просто Мавроди?
Хирург не слушал, Хирург рассматривал ее лицо профессиональным взглядом. "Тут еще работать и работать. И могут быть нюансы".
Даша вспомнила о своем лице.
Какое оно.
Легла, упершись лбом в его плечо.
Она почувствовала себя человеком, которому вылепили всего лишь пол-лица.
И кое-что внизу.
И представила себя человеком, полностью вылепленным...
– Ты, наверное, горд? Что у тебя так получается? – спросила она, влажно поцеловав его в губы.
– Не особо. Понимаешь, любое хорошее дело, стоящее дело – это... это отголосок трагедии...
– Я – отголосок трагедии? Трагедии с Лорой?
– Причем тут Лора?!
– При том, что я ревную.
– Глупости.
Даша потерлась щекой об его плечо.
– Почему стоящее дело – это отголосок трагедии?
– Я объясню. Понимаешь, у меня... есть дочь. Когда она появилась, я разлюбил все на свете. – Жену, работу, в общем, все разлюбил. Я смотрел на нее, думал, и видел, что все – жизнь, судьба, конечный итог – все у этой девочки будут такими, какими я смогу их ей изобразить. И я изображал. Я вкладывал в ее мозг понятия, я, приучая ее думать, с года стал говорить: "Как ты думаешь?" "Я хочу с тобой посоветоваться" и так далее... Я объяснял ей поэзию, живопись, отношения между людьми. Я сочинял ей сказки, просил саму сочинять. Я открыл ей, что она женщина, что у нее будет хороший муж, очаровательные детки. Что все это непременно будет, если знать, что ты женщина, и что женщина должна что-то определенное знать, уметь и чувствовать...
– Ты палку не перегибал?
– Нет, конечно... Ты знаешь, она относилась ко мне совсем не так, как к другим. Маму она горячо любила, может быть, из-за того, что та редко бывала дома или часто отсылала ее к бабушке. Бабушку тоже любила, но в этой любви была толика жалости – бабушка вечно жаловалась на болячки, хотя была совершенно здорова. А меня дочь не любила, нет. Ко мне она испытывала чувства не похожие на любовь. Она просто знала, что я не похож на остальных. Что все нормально, обыденно, объяснимо, предсказуемо, пока меня нет. Что все спокойно до смутной тоски, пока меня нет... Что...
– Понятно... – перебила Даша.
– Что тебе понятно?
– Она испытывала к тебе интерес... А интерес – это влечение.
– Ты права...
– Она любила тебя женской любовью. Эта любовь, неразвившаяся, еще детская, сидела в ней зародышем... Я это своей женской ревностью чувствую... И поняла, что ты хотел мне сказать... У тебя ее отняли?
– Да. Ей тогда исполнилось шесть лет. Теперь она среди них... Теперь ее учат красиво отдыхать, дорого и вкусно есть, презирать тех, кто отдыхает, ест и выглядит хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39