Алик не понимал, почему он, одолевавший на тренировках два метра пять сантиметров, не сумел показать здесь хотя бы близкий результат? Двадцати сантиметров до собственного рекорда не допрыгнул. Почему? Почему? Почему?..
А если…
Нет, не может быть! Алик даже головой затряс, как намокший кот. Здесь что-то иное - обычное, спортивное.
И всё же другого объяснения не было: дар пропал. Без предупреждения, без снисхождения - как и было обещано.
Когда Алик нарушил условие? Вроде не было такого - не солгал никому. И вдруг вспомнилось: стройка, комната на втором этаже, бидон с краской, разбитое стекло…
Он же обманул прораба, спасая Дашкину честь! Ну и что с того? Главное - обманул, а причины обмана никого не интересуют. Как сказано: «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости, ни из жалости, ни из вредности».
Но ведь три дня с тех пор прошло, а дар исчез только сегодня. Сегодня ли?..
В Алике боролись двое: один - испуганный, сопротивляющийся, не верящий в беду; другой - холодный, рассудительный, всё понимающий. И этот «холодный» знал точно: в последние дни на тренировках Алик в высоту не прыгал. Только - бег, перекладина, физические нагрузки на воздухе. А дар, естественно, исчез как раз в тот момент, когда Алик произнёс сакраментальное: «Моя работа, товарищ прораб!»
Хотел быть рыцарем? Будь им, на здоровье! Только прыгать-то уже не придётся. Ходи по грешной земле, дорогой рыцарь Радуга…
И, только подъезжая к дому, сообразил: а как же сто восемьдесят пять сантиметров? Взял он их или нет? Выходит, что взял: дело наяву происходило, при большом скоплении свидетелей. Без всякого дара взял, сам по себе…
18
А ночью Алику снова приснился вещий сон - пятый по счёту за такое короткое время. В самом деле, другим за всю жизнь и одного вещего сна не положено, обычные донимают, а пятнадцатилетнему гражданину - сразу целых пять. Да приплюсуйте к тому сеанс телепатии - на уроке по литературе, когда «нечистая сила» общалась с Аликом посредством школьного сочинения. Явный перебор.
И тем не менее - пятый сон.
Будто послала мама Алика на рынок - картошки купить, редиски, лука зелёного, петрушки, укропа. Помидоров - если недорогие. А Алик двугривенный в кармане заначил - на семечки.
Идёт он вдоль рядов, выбирает редис покрупнее. У одной тётки хорош, крепок, да мелковат. У другой - крупный, но стриженый - без хвостиков. А Алику редиска в пучках нравится. И вдруг - есть, голубчик. Как раз то, что хотел, что доктор прописал, как говорится.
- Почём редиска? - спрашивает.
- Пятачок пучок, - слышит в ответ.
Удивился: что за цена такая странная? Больно дёшево. Посмотрел на торговку - ба, знакомые все лица!
- Здрасьте, бабушка.
- Здоров, коли не шутишь, - отвечает ему торговка, в которой - как мы уже поняли - Алик признал весёлую старушку из трубинского леса, могущественную бабу-ягу, властительницу Щёлковского района, а может, и всего Подмосковья. Кто знает?..
- Поговорить надо. - Алик строг и непреклонен.
Но и бабка не сопротивляется.
- Да я для того и на рынок вышла.
- А редиска как же? - удивляется Алик.
- Камуфляж, - бросает бабка, - чтоб не заподозрили враги.
Алик не выясняет у неё, каких врагов она опасается. Просто спрашивает:
- Где побеседуем?
- А здесь и побеседуем, - чуть ли не поёт бабка. - Ты за барьерчик зайди, сядь на бочечку. Она хоть и сырая, зато крепкая.

Алик ныряет под прилавок, ощупывает бочку.
- Что там?
- Огурчики, - суетится бабка. - Тоже для камуфляжа.
- Малосольные?
- Они. Никак, хочешь?
Любит Алик хрупать малосольным огурцом, трудно отказаться от искушения.
- Пожалуй, попробовал бы, - борясь с собой, говорит он и тут же сурово добавляет: - Для камуфляжа, конечно.
- Да разве я не понимаю? - Бабка достаёт огурец - крепкий, лоснящийся от рассола, в мелких пупырышках, а к нему - горбуху чёрного хлеба. Царская еда!
Алик даже забыл, зачем ему баба-яга понадобилась. Но ничего, зато она помнит.
- Как соревнования прошли? - интересуется.
- Плохо, - отвечает Алик с набитым ртом.
А бабка-иезуитка хитренько спрашивает:
- Что так?
- А вот так. Ваша работа?
- Отчасти моя, - серьёзно говорит бабка. - Отчасти - коллеги постарались.
- Какие коллеги?
- Ты с ними знаком. Почтенный джинн Ибрагим Бекович Ибрагим-бек и уважаемый профессор, доктор наук Брыкин.
- А вы и Брыкина знаете?
- Не имею чести, - поджимает губы баба-яга. - У него другие методы волшбы - современные, научные. И другой круг общения - чисто академический.
Чувствовалось, что бабка не одобряет ни научных методов Брыкина, ни его коллег-академиков. Не любит нового, по старинке жить предпочитает.
- Чем же я вам помешал? - В голосе Алика слышится неподдельное горе. - Прыгал себе, никому о вас не рассказывал…
- А рассказал бы - поверили?
- Нет.
- То-то и оно. Ты нас, внучонок, сюда не приплетай. Предупреждали тебя: соврёшь - прощайся с даром. Предупреждали или нет?
- Ну, предупреждали… Что ж я, нарочно соврал?
- А то нечаянно? - возмущается баба-яга. - Всё продумал, прежде чем на себя напраслину взять.
- Так ведь напраслину…
- А нам какая разница? Есть факт.
- Даже суд не берёт в расчёт голый факт, всегда рассматривает его в совокупности обстоятельств, - сопротивляется Алик. - А у меня налицо - смягчающие обстоятельства.
Баба-яга ловко отрывает от пучка головку редиса, трёт её о рукав телогрейки, кидает в рот, хрустит. Говорит равнодушно:
- Обратись в суд. Так, мол, и так, обдурила меня баба-яга, отняла умение прыгать через палку, не вникнув в суть дела. Подойдёт? - и хрустит редиской, и хрустит. Прямо как орехи её лопает.
Алик отвечает:
- Вы меня не поняли. Я про суд для примера сказал.
- И я для примера. Пример на пример - копи опыт, пионер.
- Я - комсомолец, - почему-то поправляет Алик.
А она и рада поправке.
- Тем более. Где твоя комсомольская совесть? Обещал условие блюсти? Обещал. А нарушил - плати.
В её руке, откуда ни возьмись, появляется ещё один огурец. Она протягивает его Алику, и он машинально начинает хрустеть - не тише, чем баба-яга редиской.
- И потом, чего ты суетишься зазря? - спрашивает она. - Тебе дар просто так отвесили, а ты его зачем-то начал тренировками подкреплять. Наподкреплялся до того, что и без дара выше головы сигаешь. А ведь ещё месяц назад не мог. Не мог, внучок?
- Не мог.
- А сейчас можешь. Ну и прыгай себе на здоровье, Дашке на радость. Тренируйся - «по мастерам» запрыгаешь. Без нашей помощи.
- Не запрыгал же…
- Да ты, милый, совсем обнаглел. За паршивый месяц Брумелем захотел стать? А вот фиг-то!
Вокруг них живёт базар, живёт своей угодливо-равнодушной жизнью. Вокруг них продают и покупают, разменивают десятки на рубли, а рубли на гривенники. Вокруг них спорят и ссорятся, милуются и ругаются, ликуют и страдают, и никому нет дела до крепкой бабки в телогрейке и валенках и её внучка-переростка. Но вот кто-то останавливается рядом, щупает бабкину редиску.
- Почём овощ?
- Обед у меня, - огрызается баба-яга. - Не видишь, любимый внучок мне полдник притаранил. Имею я право на обеденный перерыв, имею или нет?
Перепуганный страстным напором покупатель немедленно соглашается, теряется в толпе, а довольная баба-яга обращается к Алику:
- Вот что, милый, иди-ка ты домой, отоспись как следует - без сновидений. Забудь о неудаче на этих… состязаниях. Бери поутру свою Дашку распрекрасную, катай её на речном трамвае, редиской угощай. Отдыхай, в общем. А отдохнув, начинай прыгать. Ведь есть у тебя план, что лесной тренер составил, ведь есть?
- Есть.
- Осваивай. Под лежачий камень вода не течёт. И забудь о вещих снах напрочь. Не будут они тебе больше сниться. Никогда в жизни.
Она гладит Алика по волосам заскорузлой, разбитой работой крестьянской рукой. Да и в самом деле, откуда у неё маникюру взяться? Дрова наруби, печь протопи, редиску-картошку прокопай, прополи, корову подои - тяготы. А колдовство - это так, забавка…
- А зачем вы мне явились? - недоумевает Алик. - Зачем эти сны?
- Глупый, - улыбается баба-яга. - Очень ты своей слабостью в физкультурной науке расстроен был. Помнишь: мщения возжаждал? Ну, решили мы тебе помочь…
- Помогли, называется, - саркастически замечает Алик.
- Неблагодарная ты скотина, - возмущается баба-яга. - А то не помогли? Работать мы тебя научили, а это - главное. А насчёт высоты - не расстраивайся. Что тебе твой Фокин сказывал? Брумель в пятнадцать лет всего на сто семьдесят пять сантиметров прыгал. А ты у нас сто восемьдесят пять запросто убираешь, - помолчала, вспомнила: - Да, кстати: ты Фокина держись, друг он настоящий… Да и рыжий энтот - тоже ничего. Хотя и пижон… Ну, а Дашка - совсем золото. Сколько людей хороших мы тебе подсунули…
Поморщившись от неблагозвучного «подсунули», Алик замечает:
- Фокина с Дашкой я и раньше знал.
- Знал, как же. Знаком был, а не знал. Это, внучок, глаголы са-авсем различные. Ну иди, иди, тебе просыпаться пора. Возьми редисочки в сумку, отсыпь поболе - для камуфляжа…
И Алик уходит. Но вспоминает что-то, возвращается.
- Бабушка, а почему вас трое было? Неужто кто-то один не справился бы? Скажем, вы…
- Почему трое? - вопрос явно поставил бабу-ягу в тупик. Она даже в затылке поскребла - через платок. - Кто его знает… Видать, для таинственности, для пущей наглядности. - Вдруг рассердилась, закричала: - Трое - значит, трое! Три - число волшебное. Три медведя. Три богатыря. Три желания. Три толстяка. Три товарища… А ну, дуй отсюда, пока не сварила!
И тут Алик уходит окончательно.
И просыпается.
19
Великая сила - привычка. Казалось бы: каникулы, валяйся - не хочу. А проснулся в семь утра. Зарядку сделал. По набережной побегал. Покряхтывая, стоял под холодным душем, вызывая уважение у отца (он ещё в постели нежился) и щемящую жалость у матери (она завтрак готовила).
Только-только из-за стола встали - звонок в дверь. Лучший друг Фокин явился - не запылился.
- Привет!
- Здорово.
- Что случилось?
- А что случилось?
- Ты мне невинность не строй, - рассердился Фокин. - Докладывай: почему проиграл?
- Знаешь уже?
- В «молодежке» информация напечатана.
- Что пишут?
- Первое место у Пащенко. - Достал из кармана смятую газету, прочитал вслух: - «К сожалению, юный и перспективный спортсмен Александр Радуга, о котором наша газета рассказывала читателям, не сумел показать хорошего результата и не попал в тройку призёров». Почему не попал?
Версия имелась, придумывать нечего. Да и врать нынче можно без опаски.
- Перетренировался.
- Говорил я тебе…
Алик не помнил, чтобы Фокин говорил о том, но удобней согласиться, не спорить.
- Дураком был, не слушал умных речей.
- Теперь слушай. Собирайся - едем в Серебряный бор купаться.
- Не-а, - лениво сказал Алик. - Дома останусь, - подумал, ещё раз соврал: - Отец просил в бумагах помочь разобраться.
- Надолго?
- На весь день. (Врать так уж врать.)
- Жалко… А может, выберешься? Попозже…
- Если только попозже. Скорей бы уходил лучший друг, хотелось побыть одному, подумать кое о чём, а поедешь с Фокиным - разговоров не избежать, всяких бодреньких утешений, восклицаний типа: «Всё ещё впереди!»
- Постарайся, старикашка, будем ждать.
Скрылся. Только дверь за ним захлопнулась - телефон трезвонит. Вешалка прорвался.
- Привет!
- Здорово.
- Что случилось?
- А что случилось?
Сложилось неплохое типовое начало беседы-соболезнования. Но дальше Пащенко ушёл от фокинского варианта.
- Я тебе вечером звонил, а ты уже спать улёгся.
- Устал как собака.
- Видно было.
- Поздравляю тебя с победой.
- Надолго ли? Ты к осени совсем озвереешь, на двести десять летать станешь. Как кенгуру.
- Кенгуру прыгают в длину, а там другие рекорды. Боб Бимон: восемь метров девяносто сантиметров.
Теперь Алик уел Пащенко. Пустячок, а приятно. Хотя кто его знает: Вешалка мог с кенгуру нарочно подставиться - для утешения…
- Сдаюсь, эрудит. Двинули в Нескучный сад?
Конец разговора - по типовому варианту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20