Фортескью были побогаче, а кроме того, имели корни в Старом Свете. Стернсы были знатью исключительно местной.
— Мистер Хантер!
Старый, еще пиратских времен, друг губернатора, одновременно капитан флагманского корабля Ямайской эскадры. Он, так же как и сам губернатор, балов и приемов не любил, но по своему положению присутствовать на них был обязан. Сэр Блад лично всякий раз просил его об этом, из желания увидеть в разодетой толпе хотя бы одно приятное ему лицо. Между тем физиономия капитана Хантера была украшена двумя страшными шрамами — от испанской алебарды и французской пули. Никто другой из старых друзей губернатора не мог быть приглашен в овальную гостиную дворца без того, чтобы не шокировать здешнюю публику, убежденную, что она является настоящим высшим светом. Да, впрочем, ни боцман, ни штурман и не рвались познакомиться с Фортескью или Стернсами.
— Мисс Лавиния Биверсток!
Все невольно обернулись. Дамы для того, чтобы посмотреть, как она оделась на этот раз, — мисс Биверсток всегда являлась в новом наряде. Мужчины для того, чтобы полюбоваться еще одной красивой женщиной. До этого все взоры были, конечно, обращены на дочь хозяина Элен Блад.
Недавно прибывший из Лондона с инспекционной миссией лорд Лэнгли, сорокалетний толстячок с отечным лицом, вежливо беседовавший в этот момент с губернатором, даже приятно растерялся: на кого же теперь смотреть? Кто же, черт возьми, из них прекрасней?! Это сомнение высокого гостя могли разделить все мужчины, находившиеся в гостиной. Более того — все мужчины Порт-Ройяла.
Нежная дружба между двумя этими красавицами давно уже всем досужим мыслителям представлялась странной, если не противоестественной. Рано или поздно должен был появиться мужчина, из-за которого Элен и Лавиния столкнутся. Но кто это будет и когда, наконец, это произойдет?!
— Дон Мануэль де Амонтильядо и Вильякампа.
Кастильский кабальеро был замечательно хорош. Он выглядел еще лучше, чем на пристани. Природная смуглость и мужественность облика в сочетании с благородной утонченностью манер, родовитейшим именем и подразумевавшимся за всем этим громадным богатством впечатляли. В благородстве с ним мог соперничать только лорд Лэнгли, а мужской статью лишь Энтони Блад. Однако в этот вечер все внимание было обращено только к испанцу, как новому лицу.
Неужели сегодня не дрогнет сердце хотя бы одной ямайской звезды?
Его высокопревосходительству губернатору пришлось уделить несколько минут дону Мануэлю. Они обменялись мнениями о погоде в здешних морях, что в разговоре моряков не выглядит формальностью. В данном случае этот разговор был наполнен дополнительным смыслом, ибо именно каприз погоды сделал в конце концов возможным визит испанского корабля в английскую гавань.
Лорд Лэнгли на чрезмерное гостеприимство сэра Блада смотрел неодобрительно. Учитывая родовитость испанца и его ранг, разговор с ним высокопоставленного британского чиновника, каким являлся губернатор, вполне мог быть расценен как политическая неосторожность. Сам лорд Лэнгли не пожелал быть представленным дону Мануэлю, стоя в сторонке, он любовался беседой двух красавиц и думал, что он напишет в своем отчете о беседе сэра Блада с его неожиданным гостем.
Дон Мануэль, видимо почувствовав какое-то напряжение в поведении хозяина, предпочел побыстрее закончить «официальную часть». Он попросил представить его дамам — он знал, что в любом обществе возле них он будет на своем месте. При этом испанец слегка лукавил; он мечтал быть представленным не дамам вообще, а лишь вон той, белокурой и голубоглазой, но опасался, уместно ли так сразу обнаруживать свои намерения. В своих достоинствах он был уверен, он был лишь неосведомлен о правилах ямайского этикета. Не будет ли придворная изысканность сочтена здесь чем-то весьма смахивающим на обыкновенную наглость. Как человек умный, дон Мануэль учитывал такую возможность.
Сестры Фортескью, разумеется, покраснели при приближении смуглого франта. Разговорить их ему не удалось, несмотря на свой безупречный английский, о чем он, отходя, не слишком сожалел. С миссис Стерне он поговорил о цветах. Цветы и цветники были ее страстью, и дон Мануэль сделал вид, что после их разговора они сделались и его страстью тоже. Супруга верховного судьи, худая старая карга, закашлялась в ответ на почтительнейшее приветствие, но даже ей досталась пусть и мимолетная, но вполне милая улыбка.
Лавиния наблюдала за перемещениями испанского гостя из глубины овальной гостиной и очень скоро поняла, кто является скрытой целью этого сложного маневра. И как только она поняла, в чем тут дело, она стала страстной союзницей дона Мануэля. То, что испанца сопровождает Энтони Блад, показалось забавным, хотя внешне выглядело просто естественным.
— Познакомьтесь, сэр, это моя сестра Элен.
Как уже неоднократно сообщалось выше, дон Мануэль был мастером великосветского обхождения, он только что, прогуливаясь по этой гостиной, выиграл походя несколько куртуазных дуэлей, не применяя и малой части известных ему приемов, и теперь собирался остаток вечера провести, мило флиртуя с этой очаровательной англичанкой. Судя по его сделанным искоса наблюдениям, за нею никто из присутствующих даже не пытался ухаживать. Странные люди!
— Спасибо вам, дон Мануэль, если бы не вы, Бог весть что сталось бы с моим братом!
Она сказала всем известную вещь, но сказала так просто и искренне, что испанцу стало очень приятно.
— Судьба слишком великодушна ко мне, в обмен на то, что я сделал — а сделал бы это, не задумываясь, любой уважающий себя дворянин, — я получил столь восхитительную награду.
— Что вы имеете в виду?
— Конечно, знакомство с вами.
Элен вежливо улыбнулась, и от этой улыбки кастильскому кабальеро стало немного неуютно. Элен показала, что понимает — ей делают комплимент, выразила улыбкою благодарность за это, но только и всего.
«Сейчас, сейчас, — успокаивал себя дон Мануэль, — она начнет со мной кокетничать и все встанет на свои места. Куда это она смотрит?»
Элен смотрела в другой конец овальной гостиной, где Лавиния беседовала с Энтони. Лейтенанту совсем не хотелось покидать общество сестры, но юная плантаторша попросила его объяснить смысл аллегорических изображений на гобелене в углу залы. Энтони указанный гобелен рассматривал невнимательно, поскольку он нисколько его не интересовал ни сейчас, ни вообще, и лишь чувство хозяина, обязанного служить гостю и особенно гостье, заставляло его поддерживать беседу.
— Признаться, мисс, — дон Мануэль продолжал бороться за внимание Элен, — я, как всякий столичный житель, пропитан ядом снисходительного отношения к провинции и провинциалам и, отправляясь в Новый Свет, был убежден, что отправляюсь в гости к дикарям. Благодаря этой встрече я начинаю понимать, насколько был не прав. И, что самое интересное, я рад, что не прав.
— Что вы сказали? Ах да, провинция. Мне трудно говорить на эту тему, я не видела столиц.
— Это столицы не видели вас. Вы украсили бы любую из них. Честное слово!
Элен снова вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя не на собеседника.
«Она сильно соскучилась по брату или эта черноволосая красотка так ее занимает?» — думал испанец.
— Ты слишком прямолинейный человек, Энтони, если не сказать приземленный, — говорила между тем Лавиния.
— Если ты думаешь, что задела меня этим определением, то ошибаешься. Я именно таков, как ты говоришь.
— Никакие аллегории, никакие символы и сны тебя не занимают, правда?
— Я весь в отца в этом смысле.
Лавиния медленно поглаживала веером свой подбородок. Глаза ее потемнели от сдерживаемого гнева.
— Древние римляне по полету птиц, по трещинам на бараньей лопатке решали, быть битве или не быть. И если жрецы говорили «нет», то лихие рубаки вроде тебя обязаны были подчиниться.
— Ты опять меня хочешь уколоть, Лавиния, но, наконец, это обидно. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы быть объектом для демонстрации твоей учености.
— Энтони!
— Да.
— Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел. Глаза и вправду были замечательные. Даже не совсем черные, если всмотреться. Они были темные, сложные и глубокие. И в этой глубине скрывалась какая-то сила. Непонятная и поэтому отпугивающая.
— Ну вот, посмотрел. Видишь, я делаю все, что ты захочешь. Согласись.
— Тебе не кажется, Энтони, что в самом ближайшем будущем нас ожидают очень большие перемены?
— Кого нас? Тебя и меня?
— Всех нас.
Энтони откланялся. Лавиния присела на кушетку в углу овальной гостиной, как раз под тем гобеленом, который она просила ей растолковать. Возле нее сразу пристроилось несколько молодых людей. Она почти не обращала на них внимания, их банальная болтовня и топорные комплименты не мешали ей наблюдать и размышлять. Больше всего ее интересовало, как развиваются дела у дона Мануэля. Его настойчивость вызывала у нее сочувствие. Если бы она могла, то попыталась бы ему помочь. А, кстати, что мешает попробовать? Глаза Лавинии сузились, это было признаком усиленного размышления, и подходящий план очень скоро составился у нее в голове. Причем произошло это как раз в тот момент, когда к интересующей Лавинию парочке подошел Энтони. Все правильно, надо дать возможность испанцу поволочиться за Элен, когда рядом не будет ее братца. Для этой цели замечательно подойдет ее собственный дом. Каким образом отделаться на время от лейтенанта Блада? Лавиния продолжала лихорадочно размышлять. Глаза ее сверкали, и окружающим ухажерам казалось, что это их слова до такой степени ее волнуют. Обычно они все вились вокруг юной богачки по инерции, всерьез не рассчитывая на успех; Лавиния всегда лишь терпела их, не давая ни одному из них даже микроскопического повода для надежды. Сейчас же, подогреваемые видимостью успеха, — как сверкают глаза! как вздымается грудь! — они утроили усилия. Очень уж роскошным рисовался результат этих усилий: красота Лавинии, оправленная в биверстоковские миллионы. Впрочем, для большинства из них на первом месте стояли миллионы, о чем догадывалась Лавиния, и потому она их всех презирала.
Мисс Биверсток резко оборвала их псевдосоловьиные трели, не подумав извиниться, и отправилась к выходу из гостиной. Нет, даже не так — она решила поболтать с дворецким, с этим громадным мулатом. Будь она не так состоятельна или не так красива, многие из ее воздыхателей сочли бы нужным обидеться. А так они просто удивились.
Очень удивился и Бенджамен, до этого убежденный, что мисс Биверсток смотрит на него в лучшем случае как на мебель и, уж конечно, не представляет, как его зовут.
— Бенджамен, дорогой, — сказала она, подойдя к нему.
Старый слуга был не только удивлен в этот момент, но и польщен. Вообще-то в большинстве домов Порт-Ройяла практиковалось патриархальное, простое отношение к слугам, но ожидать этого от такой дамы, как мисс Лавиния, было трудно.
— Мне нужно кое-что узнать о твоем хозяине.
— О его высокопревосходительстве?
— Нет, нет, о сэре Энтони.
— Что именно, мисс?
— Он ведь служит и, стало быть, иногда выходит на патрульном корабле вокруг Ямайки?
— Точно так, мисс.
— Ты, наверное, знаешь, когда у него очередной выход?
— Безусловно.
— Я собираюсь устроить праздник у себя дома, и мне не хотелось бы, чтобы сэр Энтони его пропустил. А у него, ты, наверное, понимаешь, мне спрашивать о таких вещах неловко.
— Я понимаю, мисс, он выходит послезавтра на рассвете.
— Спасибо, Бенджамен, — Лавиния легко коснулась ладонью его атласного лацкана, — ты мне очень помог. И вот еще что, лучше не рассказывать никому, о чем мы с тобой говорили. Это может быть неверно истолковано, в Порт-Ройяле много злых языков.
— Я понимаю, мисс.
— Поэтому ты сделаешь сейчас вид, будто я подходила к тебе всего лишь с просьбой принести мою мантилью, ладно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Мистер Хантер!
Старый, еще пиратских времен, друг губернатора, одновременно капитан флагманского корабля Ямайской эскадры. Он, так же как и сам губернатор, балов и приемов не любил, но по своему положению присутствовать на них был обязан. Сэр Блад лично всякий раз просил его об этом, из желания увидеть в разодетой толпе хотя бы одно приятное ему лицо. Между тем физиономия капитана Хантера была украшена двумя страшными шрамами — от испанской алебарды и французской пули. Никто другой из старых друзей губернатора не мог быть приглашен в овальную гостиную дворца без того, чтобы не шокировать здешнюю публику, убежденную, что она является настоящим высшим светом. Да, впрочем, ни боцман, ни штурман и не рвались познакомиться с Фортескью или Стернсами.
— Мисс Лавиния Биверсток!
Все невольно обернулись. Дамы для того, чтобы посмотреть, как она оделась на этот раз, — мисс Биверсток всегда являлась в новом наряде. Мужчины для того, чтобы полюбоваться еще одной красивой женщиной. До этого все взоры были, конечно, обращены на дочь хозяина Элен Блад.
Недавно прибывший из Лондона с инспекционной миссией лорд Лэнгли, сорокалетний толстячок с отечным лицом, вежливо беседовавший в этот момент с губернатором, даже приятно растерялся: на кого же теперь смотреть? Кто же, черт возьми, из них прекрасней?! Это сомнение высокого гостя могли разделить все мужчины, находившиеся в гостиной. Более того — все мужчины Порт-Ройяла.
Нежная дружба между двумя этими красавицами давно уже всем досужим мыслителям представлялась странной, если не противоестественной. Рано или поздно должен был появиться мужчина, из-за которого Элен и Лавиния столкнутся. Но кто это будет и когда, наконец, это произойдет?!
— Дон Мануэль де Амонтильядо и Вильякампа.
Кастильский кабальеро был замечательно хорош. Он выглядел еще лучше, чем на пристани. Природная смуглость и мужественность облика в сочетании с благородной утонченностью манер, родовитейшим именем и подразумевавшимся за всем этим громадным богатством впечатляли. В благородстве с ним мог соперничать только лорд Лэнгли, а мужской статью лишь Энтони Блад. Однако в этот вечер все внимание было обращено только к испанцу, как новому лицу.
Неужели сегодня не дрогнет сердце хотя бы одной ямайской звезды?
Его высокопревосходительству губернатору пришлось уделить несколько минут дону Мануэлю. Они обменялись мнениями о погоде в здешних морях, что в разговоре моряков не выглядит формальностью. В данном случае этот разговор был наполнен дополнительным смыслом, ибо именно каприз погоды сделал в конце концов возможным визит испанского корабля в английскую гавань.
Лорд Лэнгли на чрезмерное гостеприимство сэра Блада смотрел неодобрительно. Учитывая родовитость испанца и его ранг, разговор с ним высокопоставленного британского чиновника, каким являлся губернатор, вполне мог быть расценен как политическая неосторожность. Сам лорд Лэнгли не пожелал быть представленным дону Мануэлю, стоя в сторонке, он любовался беседой двух красавиц и думал, что он напишет в своем отчете о беседе сэра Блада с его неожиданным гостем.
Дон Мануэль, видимо почувствовав какое-то напряжение в поведении хозяина, предпочел побыстрее закончить «официальную часть». Он попросил представить его дамам — он знал, что в любом обществе возле них он будет на своем месте. При этом испанец слегка лукавил; он мечтал быть представленным не дамам вообще, а лишь вон той, белокурой и голубоглазой, но опасался, уместно ли так сразу обнаруживать свои намерения. В своих достоинствах он был уверен, он был лишь неосведомлен о правилах ямайского этикета. Не будет ли придворная изысканность сочтена здесь чем-то весьма смахивающим на обыкновенную наглость. Как человек умный, дон Мануэль учитывал такую возможность.
Сестры Фортескью, разумеется, покраснели при приближении смуглого франта. Разговорить их ему не удалось, несмотря на свой безупречный английский, о чем он, отходя, не слишком сожалел. С миссис Стерне он поговорил о цветах. Цветы и цветники были ее страстью, и дон Мануэль сделал вид, что после их разговора они сделались и его страстью тоже. Супруга верховного судьи, худая старая карга, закашлялась в ответ на почтительнейшее приветствие, но даже ей досталась пусть и мимолетная, но вполне милая улыбка.
Лавиния наблюдала за перемещениями испанского гостя из глубины овальной гостиной и очень скоро поняла, кто является скрытой целью этого сложного маневра. И как только она поняла, в чем тут дело, она стала страстной союзницей дона Мануэля. То, что испанца сопровождает Энтони Блад, показалось забавным, хотя внешне выглядело просто естественным.
— Познакомьтесь, сэр, это моя сестра Элен.
Как уже неоднократно сообщалось выше, дон Мануэль был мастером великосветского обхождения, он только что, прогуливаясь по этой гостиной, выиграл походя несколько куртуазных дуэлей, не применяя и малой части известных ему приемов, и теперь собирался остаток вечера провести, мило флиртуя с этой очаровательной англичанкой. Судя по его сделанным искоса наблюдениям, за нею никто из присутствующих даже не пытался ухаживать. Странные люди!
— Спасибо вам, дон Мануэль, если бы не вы, Бог весть что сталось бы с моим братом!
Она сказала всем известную вещь, но сказала так просто и искренне, что испанцу стало очень приятно.
— Судьба слишком великодушна ко мне, в обмен на то, что я сделал — а сделал бы это, не задумываясь, любой уважающий себя дворянин, — я получил столь восхитительную награду.
— Что вы имеете в виду?
— Конечно, знакомство с вами.
Элен вежливо улыбнулась, и от этой улыбки кастильскому кабальеро стало немного неуютно. Элен показала, что понимает — ей делают комплимент, выразила улыбкою благодарность за это, но только и всего.
«Сейчас, сейчас, — успокаивал себя дон Мануэль, — она начнет со мной кокетничать и все встанет на свои места. Куда это она смотрит?»
Элен смотрела в другой конец овальной гостиной, где Лавиния беседовала с Энтони. Лейтенанту совсем не хотелось покидать общество сестры, но юная плантаторша попросила его объяснить смысл аллегорических изображений на гобелене в углу залы. Энтони указанный гобелен рассматривал невнимательно, поскольку он нисколько его не интересовал ни сейчас, ни вообще, и лишь чувство хозяина, обязанного служить гостю и особенно гостье, заставляло его поддерживать беседу.
— Признаться, мисс, — дон Мануэль продолжал бороться за внимание Элен, — я, как всякий столичный житель, пропитан ядом снисходительного отношения к провинции и провинциалам и, отправляясь в Новый Свет, был убежден, что отправляюсь в гости к дикарям. Благодаря этой встрече я начинаю понимать, насколько был не прав. И, что самое интересное, я рад, что не прав.
— Что вы сказали? Ах да, провинция. Мне трудно говорить на эту тему, я не видела столиц.
— Это столицы не видели вас. Вы украсили бы любую из них. Честное слово!
Элен снова вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя не на собеседника.
«Она сильно соскучилась по брату или эта черноволосая красотка так ее занимает?» — думал испанец.
— Ты слишком прямолинейный человек, Энтони, если не сказать приземленный, — говорила между тем Лавиния.
— Если ты думаешь, что задела меня этим определением, то ошибаешься. Я именно таков, как ты говоришь.
— Никакие аллегории, никакие символы и сны тебя не занимают, правда?
— Я весь в отца в этом смысле.
Лавиния медленно поглаживала веером свой подбородок. Глаза ее потемнели от сдерживаемого гнева.
— Древние римляне по полету птиц, по трещинам на бараньей лопатке решали, быть битве или не быть. И если жрецы говорили «нет», то лихие рубаки вроде тебя обязаны были подчиниться.
— Ты опять меня хочешь уколоть, Лавиния, но, наконец, это обидно. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы быть объектом для демонстрации твоей учености.
— Энтони!
— Да.
— Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел. Глаза и вправду были замечательные. Даже не совсем черные, если всмотреться. Они были темные, сложные и глубокие. И в этой глубине скрывалась какая-то сила. Непонятная и поэтому отпугивающая.
— Ну вот, посмотрел. Видишь, я делаю все, что ты захочешь. Согласись.
— Тебе не кажется, Энтони, что в самом ближайшем будущем нас ожидают очень большие перемены?
— Кого нас? Тебя и меня?
— Всех нас.
Энтони откланялся. Лавиния присела на кушетку в углу овальной гостиной, как раз под тем гобеленом, который она просила ей растолковать. Возле нее сразу пристроилось несколько молодых людей. Она почти не обращала на них внимания, их банальная болтовня и топорные комплименты не мешали ей наблюдать и размышлять. Больше всего ее интересовало, как развиваются дела у дона Мануэля. Его настойчивость вызывала у нее сочувствие. Если бы она могла, то попыталась бы ему помочь. А, кстати, что мешает попробовать? Глаза Лавинии сузились, это было признаком усиленного размышления, и подходящий план очень скоро составился у нее в голове. Причем произошло это как раз в тот момент, когда к интересующей Лавинию парочке подошел Энтони. Все правильно, надо дать возможность испанцу поволочиться за Элен, когда рядом не будет ее братца. Для этой цели замечательно подойдет ее собственный дом. Каким образом отделаться на время от лейтенанта Блада? Лавиния продолжала лихорадочно размышлять. Глаза ее сверкали, и окружающим ухажерам казалось, что это их слова до такой степени ее волнуют. Обычно они все вились вокруг юной богачки по инерции, всерьез не рассчитывая на успех; Лавиния всегда лишь терпела их, не давая ни одному из них даже микроскопического повода для надежды. Сейчас же, подогреваемые видимостью успеха, — как сверкают глаза! как вздымается грудь! — они утроили усилия. Очень уж роскошным рисовался результат этих усилий: красота Лавинии, оправленная в биверстоковские миллионы. Впрочем, для большинства из них на первом месте стояли миллионы, о чем догадывалась Лавиния, и потому она их всех презирала.
Мисс Биверсток резко оборвала их псевдосоловьиные трели, не подумав извиниться, и отправилась к выходу из гостиной. Нет, даже не так — она решила поболтать с дворецким, с этим громадным мулатом. Будь она не так состоятельна или не так красива, многие из ее воздыхателей сочли бы нужным обидеться. А так они просто удивились.
Очень удивился и Бенджамен, до этого убежденный, что мисс Биверсток смотрит на него в лучшем случае как на мебель и, уж конечно, не представляет, как его зовут.
— Бенджамен, дорогой, — сказала она, подойдя к нему.
Старый слуга был не только удивлен в этот момент, но и польщен. Вообще-то в большинстве домов Порт-Ройяла практиковалось патриархальное, простое отношение к слугам, но ожидать этого от такой дамы, как мисс Лавиния, было трудно.
— Мне нужно кое-что узнать о твоем хозяине.
— О его высокопревосходительстве?
— Нет, нет, о сэре Энтони.
— Что именно, мисс?
— Он ведь служит и, стало быть, иногда выходит на патрульном корабле вокруг Ямайки?
— Точно так, мисс.
— Ты, наверное, знаешь, когда у него очередной выход?
— Безусловно.
— Я собираюсь устроить праздник у себя дома, и мне не хотелось бы, чтобы сэр Энтони его пропустил. А у него, ты, наверное, понимаешь, мне спрашивать о таких вещах неловко.
— Я понимаю, мисс, он выходит послезавтра на рассвете.
— Спасибо, Бенджамен, — Лавиния легко коснулась ладонью его атласного лацкана, — ты мне очень помог. И вот еще что, лучше не рассказывать никому, о чем мы с тобой говорили. Это может быть неверно истолковано, в Порт-Ройяле много злых языков.
— Я понимаю, мисс.
— Поэтому ты сделаешь сейчас вид, будто я подходила к тебе всего лишь с просьбой принести мою мантилью, ладно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44