Верно, Александра уезжала на своей машине. Она тронулась с места тихо-тихо, не зажигая фар, чтобы не разбудить Кирилла, понятное дело.
– В котором часу? – спросил Марк упавшим голосом.
– В четверть двенадцатого. Когда я спустилась за книжкой. Потому что это правда. Увидев, что она снова уезжает, я разнервничалась из-за ребенка. Взяла она его с собой или оставила одного, мне было не по себе. Я подумала, что надо набраться смелости и завтра поговорить с ней, хоть и не мое это дело. Ночник в комнате не горел, это тоже верно. Согласна, я не читала внизу. Я поднялась наверх и приняла таблетку, потому что чувствовала себя взвинченной. И почти сразу заснула. А сегодня утром в десять часов, когда передавали новости, я запаниковала. Я слышала, как Лекс сейчас тебе говорила, что никуда не выходила ночью. Ну, я и подумала… подумала, что лучше всего…
– Подтвердить ее слова.
Жюльет грустно кивнула.
– Лучше бы я промолчала, – сказала она.
– Не надо себя упрекать, – сказал Марк. – Полиция все равно дознается. Потому что Александра, вернувшись, припарковала машину в другом месте. Теперь, когда ты сказала, я ясно припоминаю, что вчера до обеда машина Софии стояла на пять метров дальше твоей ограды. Я проходил мимо. Она красная и бросается в глаза. А сегодня утром, когда я около половины одиннадцатого выходил за газетой, ее там уже не было. Ее место было занято другой машиной, серой, по-моему, это машина соседей, которые живут в конце улицы. Обнаружив по возвращении, что место занято, Александра была вынуждена припарковаться в другом месте. Полиции не составит труда узнать правду. Улица маленькая, все машины известны наперечет, да и другие соседи легко могли заметить.
– Ну и что с того? – возразила Жюльет. – Может, она уезжала сегодня с утра.
– Вот они и проверят.
– Но если она сделала то, о чем думает Леге-нек, она бы уж постаралась утром поставить машину на место!
– Ты не соображаешь, Жюльет. Как, по-твоему, она могла поставить ее на прежнее место, если там уже стояла другая машина? Это не так просто.
– Верно, я сама не знаю, что говорю. Похоже, и правда не соображаю. И все-таки, Марк, пусть Лекс и уезжала, но только чтобы прогуляться, развеяться!
– Я тоже так думаю, – сказал Марк. – Но как ты вдолбишь это в голову Легенека? Подходящую ночку она выбрала для прогулок! Неужели нельзя было посидеть спокойно после всех неприятностей, которых ей уже это стоило?
– Не так громко, – повторила Жюльет.
– Просто зло берет, – сказал Марк. – Можно подумать, что она делает это нарочно.
– Откуда ей было знать, что Домпьера убьют, встань на ее место.
– На ее месте я вел бы себя поосторожнее. Ее дело плохо, Жюльет, очень плохо!
Марк стукнул кулаком по стойке и залпом допил свое пиво.
– Что мы можем сделать? – спросила Жюльет.
– Я поеду в Дурдан, вот что можно сделать. Буду искать то, что искал Домпьер. Легенек не вправе мне помешать. Симеонидис волен показывать свои архивы кому захочет. Легавые могут только проверить, не прихватил ли я что-нибудь с собой. У тебя есть адрес отца в Дурдане?
– Нет, но тебе его там кто угодно подскажет. У Софии был дом на той же улице. Она купила там участок, чтобы навещать отца, не останавливаясь под одной крышей с мачехой. Ее она едва переносила. Это сразу за городом, улица Тисов. Погоди, я проверю.
Пока Жюльет ходила за своей сумкой на кухню, подошел Матиас.
– Уезжаешь? – сказал Матиас. – Хочешь, поеду с тобой? Так будет осторожнее. Начинает пахнуть жареным.
Марк улыбнулся ему.
– Спасибо, Матиас. Но лучше оставайся здесь Ты нужен Жюльет и Лекс тоже. К тому же ты должен присматривать за маленьким греком, ты с этим отлично справляешься. Мне спокойнее, когда я знаю, что ты на месте. Не волнуйся, со мной ничего не случится. Если у меня будут новости, я позвоню сюда или Жюльет домой. Предупреди крестного, когда он вернется.
Жюльет возвратилась с записной книжкой.
– Точное название «аллея Высоких Тисов», – сказала она. Дом Софии под двенадцатым номером. Дом старика неподалеку.
– Записал. Если Легенек тебя спросит, ты уснула в одиннадцать часов и ничего не знаешь. Пусть сам разбирается.
– Разумеется, – сказала Жюльет.
– И брата предупреди на всякий случай. Я заскочу домой и поеду ближайшим поездом.
Внезапный порыв ветра распахнул притворенное окно. Приближалась обещанная буря, явно более сильная, чем ожидалось. Марк ощутил прилив энергии. Он спрыгнул с табурета и испарился.
у себя в лачуге Марк быстро собрал сумку. Он не знал наверняка, сколько времени займет поездка и удастся ли ему что-нибудь найти. Но надо попытаться хоть что-то сделать. Эта дуреха Александра ничего лучше не придумала, как отправиться прогуляться на машине. Ну и балда. Марк злился, как попало запихивая вещи в сумку. Но главное, он пытался убедить себя, что Александра ездила, только чтобы развеяться. И солгала ему, только чтобы защитить себя. Только это, и ничего другого. Пришлось сделать над собой усилие, сосредоточиться, поверить. Он и не слышал, как вошел Лю-сьен.
– Собираешь сумку? – сказал Люсьен. – Да ты же все сомнешь! Посмотри на свою рубашку!
Марк взглянул на Люсьена. Верно, у него в среду днем нет уроков.
– Плевать мне на рубашку, – сказал Марк. – Александра попала в переделку. Эта дура уезжала сегодня ночью. Поеду в Дурдан. Буду рыться в архивах. Они не на латыни и не на романском, так что для меня это приятная смена обстановки. Я привык, с архивами работаю быстро, надеюсь что-нибудь найти.
– Я еду с тобой, – сказал Люсьен. – Не хочу, чтобы и тебе продырявили живот. Будем держаться вместе, солдат.
Марк прекратил набивать сумку и уставился на Люсьена. Сначала Матиас, а теперь он. Что касается Матиаса, тут он понимал и был тронут. Но трудно поверить, чтобы Люсьен мог интересоваться чем-нибудь, кроме себя и Первой мировой. Интересоваться и даже принимать участие. Ничего не скажешь, он часто заблуждался в последнее время.
– В чем дело? – спросил Люсьен. – Тебя это вроде удивляет?
– В общем, я судил о тебе иначе.
– Могу себе представить, – сказал Люсьен. – Как бы то ни было, в такой момент лучше держаться вместе. Вандузлер и Матиас здесь, а мы с тобой там. Войну не выигрывают в одиночку, посмотри на Домпьера. Так что я еду с тобой. Работа с архивами мне тоже не в новинку, и вдвоем у нас дело пойдет быстрее. Дай мне время собрать сумку и сообщить в коллеж, что я вот-вот снова подцеплю грипп.
– Идет, – сказал Марк. – Но поторопись. Поезд в четырнадцать пятьдесят семь с Аустерлиц-кого вокзала.
29
Меньше чем через два часа Марк и Люсьен блуждали по аллее Высоких Тисов. Сильный ветер гулял по Дурдану, и Марк полной грудью вдыхал это дуновение норд-веста. Они остановились перед домом двенадцать, обнесенным стенами по обе стороны от сплошных деревянных ворот.
– Помоги мне взобраться, – попросил Марк. – Хочу посмотреть, на что похож дом Софии.
– Разве это важно? – сказал Люсьен.
– Просто мне так хочется.
Люсьен осторожно поставил сумку, убедился, что улица пуста, и подставил скрещенные руки.
– Сними ботинки, – велел он Марку. – Не хочу, чтобы ты перепачкал мне руки.
Марк вздохнул, снял один ботинок, держась за Люсьена, и полез наверх.
– Видишь что-нибудь? – спросил Люсьен.
– Что-нибудь видишь всегда.
– Ну как там?
– Участок большой. София в самом деле была богата. Пологий склон позади дома.
– А дом какой? Так себе?
– Вовсе нет, – сказал Марк. – Немного в греческом стиле, несмотря на шифер. Длинный и белый, одноэтажный. Должно быть, строили специально для нее. Странно, даже ставни не закрыты. Погоди. Нет, это потому, что на окнах есть жалюзи. Я же говорю – греческий. Еще небольшой гараж и колодец. Старый здесь только колодец. Летом, должно быть, приятно.
– Может, хватит? – спросил Люсьен.
– Устал?
– Нет, но вдруг кто-нибудь придет.
– Ты прав, я спускаюсь.
Марк обулся, и они двинулись по улице, разглядывая таблички на дверях и почтовых ящиках там, где они были. Чем спрашивать дорогу у прохожих, они лучше поищут сами, чтобы их не запомнили.
– Вон там, – сказал Люсьен через сотню метров. – Тот ухоженный дом в цветах.
Марк разобрал надпись на потускневшей медной табличке: К. и Ж. Симеонидис.
– То, что нужно, – сказал он. – Помнишь, о чем мы с тобой договаривались?
– Не принимай меня за идиота, – возмутился Люсьен.
– Ладно, – сказал Марк.
Им открыл довольно красивый старик. Он молча смотрел на них, ожидая объяснений. После смерти дочери у него побывало много народу: полицейские, журналисты и Домпьер.
Люсьен и Марк принялись поочередно излагать цель своего визита, приправляя свои речи немалой дозой любезности. Об этом они договорились еще в поезде, но печаль на лице старика делала их любезность более естественной. О Софии они говорили с придыханием. Под конец они сами почти поверили в свою ложь: София, их соседка, дала им личное поручение. Марк рассказал про дерево. Нет ничего лучше правдивой основы, которая служит опорой для лжи. Он объяснил, что после случая с деревом София, несмотря ни на что, не могла успокоиться. И однажды вечером, разговорившись с ними на улице, она взяла с них обещание, что, если с ней вдруг случится несчастье, они постараются узнать правду. Она не доверяла полиции, которая, как она говорила, забудет о ней, как и о всех пропавших без вести. А им она поручила идти до конца. Поэтому они приехали сюда, решив, что из уважения и дружеских чувств к Софии им надлежит исполнить свой долг.
Симеонидис внимательно выслушал эту речь, которая, по мнению Марка, по мере произнесения звучала все глупее и неубедительнее. Он пригласил их войти. Полицейский в форме допрашивал в гостиной женщину, судя по всему, госпожу Симеонидис. Марк не осмелился ее разглядывать, тем более что при их появлении разговор прервался. Он только краем глаза успел заметить довольно полную женщину лет шестидесяти, с собранными на затылке волосами, которая поздоровалась с ними легким кивком. Она была поглощена вопросами полицейского, и на лице ее было написано динамичное выражение тех, кто желает казаться динамичным. Симеонидис быстрым шагом прошел через комнату, увлекая за собой Марка и Люсьена и выказывая подчеркнутое безразличие к этому полицейскому, занявшему его гостиную. Но полицейский, прервав допрос, приказал им остановиться. Это был молодой тип с упрямым, ограниченным выражением лица, соответствующим самому прискорбному представлению об идиоте, которому приказ заменяет способность мыслить. Не повезло. Люсьен испустил вздох преувеличенного сожаления.
– Мне очень жаль, месье Симеонидис, – сказал полицейский, – но я не могу позволить вам вводить кого-либо в ваше место жительства, не будучи проинформирован о гражданском состоянии этих лиц и о причине их визита. Таков приказ, и вам о нем известно.
Симеонидис улыбнулся коротко и зло.
– Это не мое место жительства, а мой дом, – сказал он звучным голосом, – и это не лица, а друзья. И знайте, что грек из Дельф, рожденный в пятистах шагах от оракула, не принимает предписаний от кого бы то ни было. Зарубите это себе на носу.
– Закон один для всех, месье, – отвечал полицейский.
– Можете засунуть свой закон себе в задницу, – сказал Симеонидис безразличным тоном.
Люсьен ликовал. С таким вот старым воякой можно весело провести время, если бы в силу обстоятельств он не был так опечален.
Еще какое-то время полицейский продолжал чинить им препятствия, пока, наконец, не записал их имена и, заглянув в свою записную книжку, без труда идентифицировал их как соседей Софии Симеонидис. Но поскольку ничто не запрещало им ознакомиться с архивами с разрешения их владельца, он вынужден был их пропустить, уведомив, что в любом случае перед уходом они подвергнутся досмотру. В настоящее время ни один документ не должен покидать дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– В котором часу? – спросил Марк упавшим голосом.
– В четверть двенадцатого. Когда я спустилась за книжкой. Потому что это правда. Увидев, что она снова уезжает, я разнервничалась из-за ребенка. Взяла она его с собой или оставила одного, мне было не по себе. Я подумала, что надо набраться смелости и завтра поговорить с ней, хоть и не мое это дело. Ночник в комнате не горел, это тоже верно. Согласна, я не читала внизу. Я поднялась наверх и приняла таблетку, потому что чувствовала себя взвинченной. И почти сразу заснула. А сегодня утром в десять часов, когда передавали новости, я запаниковала. Я слышала, как Лекс сейчас тебе говорила, что никуда не выходила ночью. Ну, я и подумала… подумала, что лучше всего…
– Подтвердить ее слова.
Жюльет грустно кивнула.
– Лучше бы я промолчала, – сказала она.
– Не надо себя упрекать, – сказал Марк. – Полиция все равно дознается. Потому что Александра, вернувшись, припарковала машину в другом месте. Теперь, когда ты сказала, я ясно припоминаю, что вчера до обеда машина Софии стояла на пять метров дальше твоей ограды. Я проходил мимо. Она красная и бросается в глаза. А сегодня утром, когда я около половины одиннадцатого выходил за газетой, ее там уже не было. Ее место было занято другой машиной, серой, по-моему, это машина соседей, которые живут в конце улицы. Обнаружив по возвращении, что место занято, Александра была вынуждена припарковаться в другом месте. Полиции не составит труда узнать правду. Улица маленькая, все машины известны наперечет, да и другие соседи легко могли заметить.
– Ну и что с того? – возразила Жюльет. – Может, она уезжала сегодня с утра.
– Вот они и проверят.
– Но если она сделала то, о чем думает Леге-нек, она бы уж постаралась утром поставить машину на место!
– Ты не соображаешь, Жюльет. Как, по-твоему, она могла поставить ее на прежнее место, если там уже стояла другая машина? Это не так просто.
– Верно, я сама не знаю, что говорю. Похоже, и правда не соображаю. И все-таки, Марк, пусть Лекс и уезжала, но только чтобы прогуляться, развеяться!
– Я тоже так думаю, – сказал Марк. – Но как ты вдолбишь это в голову Легенека? Подходящую ночку она выбрала для прогулок! Неужели нельзя было посидеть спокойно после всех неприятностей, которых ей уже это стоило?
– Не так громко, – повторила Жюльет.
– Просто зло берет, – сказал Марк. – Можно подумать, что она делает это нарочно.
– Откуда ей было знать, что Домпьера убьют, встань на ее место.
– На ее месте я вел бы себя поосторожнее. Ее дело плохо, Жюльет, очень плохо!
Марк стукнул кулаком по стойке и залпом допил свое пиво.
– Что мы можем сделать? – спросила Жюльет.
– Я поеду в Дурдан, вот что можно сделать. Буду искать то, что искал Домпьер. Легенек не вправе мне помешать. Симеонидис волен показывать свои архивы кому захочет. Легавые могут только проверить, не прихватил ли я что-нибудь с собой. У тебя есть адрес отца в Дурдане?
– Нет, но тебе его там кто угодно подскажет. У Софии был дом на той же улице. Она купила там участок, чтобы навещать отца, не останавливаясь под одной крышей с мачехой. Ее она едва переносила. Это сразу за городом, улица Тисов. Погоди, я проверю.
Пока Жюльет ходила за своей сумкой на кухню, подошел Матиас.
– Уезжаешь? – сказал Матиас. – Хочешь, поеду с тобой? Так будет осторожнее. Начинает пахнуть жареным.
Марк улыбнулся ему.
– Спасибо, Матиас. Но лучше оставайся здесь Ты нужен Жюльет и Лекс тоже. К тому же ты должен присматривать за маленьким греком, ты с этим отлично справляешься. Мне спокойнее, когда я знаю, что ты на месте. Не волнуйся, со мной ничего не случится. Если у меня будут новости, я позвоню сюда или Жюльет домой. Предупреди крестного, когда он вернется.
Жюльет возвратилась с записной книжкой.
– Точное название «аллея Высоких Тисов», – сказала она. Дом Софии под двенадцатым номером. Дом старика неподалеку.
– Записал. Если Легенек тебя спросит, ты уснула в одиннадцать часов и ничего не знаешь. Пусть сам разбирается.
– Разумеется, – сказала Жюльет.
– И брата предупреди на всякий случай. Я заскочу домой и поеду ближайшим поездом.
Внезапный порыв ветра распахнул притворенное окно. Приближалась обещанная буря, явно более сильная, чем ожидалось. Марк ощутил прилив энергии. Он спрыгнул с табурета и испарился.
у себя в лачуге Марк быстро собрал сумку. Он не знал наверняка, сколько времени займет поездка и удастся ли ему что-нибудь найти. Но надо попытаться хоть что-то сделать. Эта дуреха Александра ничего лучше не придумала, как отправиться прогуляться на машине. Ну и балда. Марк злился, как попало запихивая вещи в сумку. Но главное, он пытался убедить себя, что Александра ездила, только чтобы развеяться. И солгала ему, только чтобы защитить себя. Только это, и ничего другого. Пришлось сделать над собой усилие, сосредоточиться, поверить. Он и не слышал, как вошел Лю-сьен.
– Собираешь сумку? – сказал Люсьен. – Да ты же все сомнешь! Посмотри на свою рубашку!
Марк взглянул на Люсьена. Верно, у него в среду днем нет уроков.
– Плевать мне на рубашку, – сказал Марк. – Александра попала в переделку. Эта дура уезжала сегодня ночью. Поеду в Дурдан. Буду рыться в архивах. Они не на латыни и не на романском, так что для меня это приятная смена обстановки. Я привык, с архивами работаю быстро, надеюсь что-нибудь найти.
– Я еду с тобой, – сказал Люсьен. – Не хочу, чтобы и тебе продырявили живот. Будем держаться вместе, солдат.
Марк прекратил набивать сумку и уставился на Люсьена. Сначала Матиас, а теперь он. Что касается Матиаса, тут он понимал и был тронут. Но трудно поверить, чтобы Люсьен мог интересоваться чем-нибудь, кроме себя и Первой мировой. Интересоваться и даже принимать участие. Ничего не скажешь, он часто заблуждался в последнее время.
– В чем дело? – спросил Люсьен. – Тебя это вроде удивляет?
– В общем, я судил о тебе иначе.
– Могу себе представить, – сказал Люсьен. – Как бы то ни было, в такой момент лучше держаться вместе. Вандузлер и Матиас здесь, а мы с тобой там. Войну не выигрывают в одиночку, посмотри на Домпьера. Так что я еду с тобой. Работа с архивами мне тоже не в новинку, и вдвоем у нас дело пойдет быстрее. Дай мне время собрать сумку и сообщить в коллеж, что я вот-вот снова подцеплю грипп.
– Идет, – сказал Марк. – Но поторопись. Поезд в четырнадцать пятьдесят семь с Аустерлиц-кого вокзала.
29
Меньше чем через два часа Марк и Люсьен блуждали по аллее Высоких Тисов. Сильный ветер гулял по Дурдану, и Марк полной грудью вдыхал это дуновение норд-веста. Они остановились перед домом двенадцать, обнесенным стенами по обе стороны от сплошных деревянных ворот.
– Помоги мне взобраться, – попросил Марк. – Хочу посмотреть, на что похож дом Софии.
– Разве это важно? – сказал Люсьен.
– Просто мне так хочется.
Люсьен осторожно поставил сумку, убедился, что улица пуста, и подставил скрещенные руки.
– Сними ботинки, – велел он Марку. – Не хочу, чтобы ты перепачкал мне руки.
Марк вздохнул, снял один ботинок, держась за Люсьена, и полез наверх.
– Видишь что-нибудь? – спросил Люсьен.
– Что-нибудь видишь всегда.
– Ну как там?
– Участок большой. София в самом деле была богата. Пологий склон позади дома.
– А дом какой? Так себе?
– Вовсе нет, – сказал Марк. – Немного в греческом стиле, несмотря на шифер. Длинный и белый, одноэтажный. Должно быть, строили специально для нее. Странно, даже ставни не закрыты. Погоди. Нет, это потому, что на окнах есть жалюзи. Я же говорю – греческий. Еще небольшой гараж и колодец. Старый здесь только колодец. Летом, должно быть, приятно.
– Может, хватит? – спросил Люсьен.
– Устал?
– Нет, но вдруг кто-нибудь придет.
– Ты прав, я спускаюсь.
Марк обулся, и они двинулись по улице, разглядывая таблички на дверях и почтовых ящиках там, где они были. Чем спрашивать дорогу у прохожих, они лучше поищут сами, чтобы их не запомнили.
– Вон там, – сказал Люсьен через сотню метров. – Тот ухоженный дом в цветах.
Марк разобрал надпись на потускневшей медной табличке: К. и Ж. Симеонидис.
– То, что нужно, – сказал он. – Помнишь, о чем мы с тобой договаривались?
– Не принимай меня за идиота, – возмутился Люсьен.
– Ладно, – сказал Марк.
Им открыл довольно красивый старик. Он молча смотрел на них, ожидая объяснений. После смерти дочери у него побывало много народу: полицейские, журналисты и Домпьер.
Люсьен и Марк принялись поочередно излагать цель своего визита, приправляя свои речи немалой дозой любезности. Об этом они договорились еще в поезде, но печаль на лице старика делала их любезность более естественной. О Софии они говорили с придыханием. Под конец они сами почти поверили в свою ложь: София, их соседка, дала им личное поручение. Марк рассказал про дерево. Нет ничего лучше правдивой основы, которая служит опорой для лжи. Он объяснил, что после случая с деревом София, несмотря ни на что, не могла успокоиться. И однажды вечером, разговорившись с ними на улице, она взяла с них обещание, что, если с ней вдруг случится несчастье, они постараются узнать правду. Она не доверяла полиции, которая, как она говорила, забудет о ней, как и о всех пропавших без вести. А им она поручила идти до конца. Поэтому они приехали сюда, решив, что из уважения и дружеских чувств к Софии им надлежит исполнить свой долг.
Симеонидис внимательно выслушал эту речь, которая, по мнению Марка, по мере произнесения звучала все глупее и неубедительнее. Он пригласил их войти. Полицейский в форме допрашивал в гостиной женщину, судя по всему, госпожу Симеонидис. Марк не осмелился ее разглядывать, тем более что при их появлении разговор прервался. Он только краем глаза успел заметить довольно полную женщину лет шестидесяти, с собранными на затылке волосами, которая поздоровалась с ними легким кивком. Она была поглощена вопросами полицейского, и на лице ее было написано динамичное выражение тех, кто желает казаться динамичным. Симеонидис быстрым шагом прошел через комнату, увлекая за собой Марка и Люсьена и выказывая подчеркнутое безразличие к этому полицейскому, занявшему его гостиную. Но полицейский, прервав допрос, приказал им остановиться. Это был молодой тип с упрямым, ограниченным выражением лица, соответствующим самому прискорбному представлению об идиоте, которому приказ заменяет способность мыслить. Не повезло. Люсьен испустил вздох преувеличенного сожаления.
– Мне очень жаль, месье Симеонидис, – сказал полицейский, – но я не могу позволить вам вводить кого-либо в ваше место жительства, не будучи проинформирован о гражданском состоянии этих лиц и о причине их визита. Таков приказ, и вам о нем известно.
Симеонидис улыбнулся коротко и зло.
– Это не мое место жительства, а мой дом, – сказал он звучным голосом, – и это не лица, а друзья. И знайте, что грек из Дельф, рожденный в пятистах шагах от оракула, не принимает предписаний от кого бы то ни было. Зарубите это себе на носу.
– Закон один для всех, месье, – отвечал полицейский.
– Можете засунуть свой закон себе в задницу, – сказал Симеонидис безразличным тоном.
Люсьен ликовал. С таким вот старым воякой можно весело провести время, если бы в силу обстоятельств он не был так опечален.
Еще какое-то время полицейский продолжал чинить им препятствия, пока, наконец, не записал их имена и, заглянув в свою записную книжку, без труда идентифицировал их как соседей Софии Симеонидис. Но поскольку ничто не запрещало им ознакомиться с архивами с разрешения их владельца, он вынужден был их пропустить, уведомив, что в любом случае перед уходом они подвергнутся досмотру. В настоящее время ни один документ не должен покидать дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34