К тому же и последний грузовой «КамАЗ», споро катящий по мосту, вдруг стал сбавлять скорость и забирать влево, покуда не ткнулся туповатым носом в металлическое ограждение. Из кузова посыпали люди в солдатской форме, что-то крича, и беспорядочно стреляя из автоматов в воздух и по ближайшим склонам.
По колонне пронесся сигнал тревоги.
Несколько человек облепивших броню бэтээра скатилось на дорогу — пули спускавшегося к не сработавшему заряду Ярового так же достигли целей. Мощный «вал» продолжал поливать свинцом серо-зеленые борта БТР, пытаясь его остановить, а тот все ехал и ехал, с каждой секундой приближаясь к спасительной исполинской норе. Автомат майора легко прошивал насквозь штатный бронежилет с дистанции в сотню метров, мог одолеть и прочный корпус легкой бронемашины, но при этом надо было еще ухитриться поразить двигатель или водителя.
А с других автомобилей уже палили по Константину — противно свистевшие пули вздымали снежные фонтанчики под ногами и за спиной, застревали в древесных стволах, брызгали каменной и ледяной крошкой… Колонна замедлила движение, но не встала. Второй бронетранспортер разворачивал башню; крупнокалиберный пулемет рыскал в поисках прихрамывающего человека, наискось и в рваном темпе сбегавшего вниз по восточному склону высокой горы. Костя упал за основанием стройного дуба, спрятался за его толстым корнем и, перезарядив автомат, всадил половину магазина в центр второго бэтээра — туда, где под маленькой круглой башней находился стрелок. Попал или нет — не знал, но пулемет, способный в щепки разнести его временное прибежище, молчал… Выиграв секунды, командир группы заковылял к следующему дереву. До спрятанной дюжины гранат оставалось шагов сорок…
Снайпер бил расчетливо и наверняка.
— Молодчик Костя! Вовремя раскусил «чертей»!.. Получи, гостинец, абрек горбоклювый! Магазинов у меня в «жилете» торчит предостаточно!.. — приговаривал он, с плавной методичностью нажимая на спусковой крючок.
— Сейчас-сейчас, голубок, я стряхну с твоей головы перхоть… Получи! О как тряхануло башку-то! Небось с перхотью и блохи послетали… А уж в ранце моем этих патронов… килограммов пять — не меньше! Специально для вас, козлов бородатых, таскаю эту тяжесть… Сейчас я тебе мозги ваххабистские прочищу… Прими пилюлю!
Цели Ниязов выбирал грамотно, обстоятельно. Сначала обезвредил гранатометчиков, завалил несколько человек с пулеметами, а уж после, постоянно меняя позицию, лупил по тем, кого прежде выхватывал взгляд. Единственный танк повернул башню в его сторону, задрал орудие вверх, но стрелять не торопился…
— Правильно мыслишь, мусульманин! — громко хохотнул Пашка. — Первый же твой выстрел вызовет обвал. А под обвалом погибнешь и сам, придурок!..
Лидирующий УАЗ юркнул в тоннель, вот-вот под темными сводами должна была исчезнуть и первая бронемашина, под каменную глыбу подъезжала следующая, а взрыв гранатной связки все еще не прозвучал. Вереница понемногу уплотнялась — головная техника слегка притормозила, а шедшая сзади, за исключением дымившего на мосту «КамАЗа», напирала…
Берг закончил срочный сеанс связи, исправно доложив и координаты, и характер вторжения, и даже примерную численность боевиков. Теперь же яростно тормошил на площадке бедного старика. Тот закопался с головой в ворох спальных мешков, пригрелся и, крепко заснув, не слышал развязавшегося боя. С минуту улем не мог взять в толк: чего от него хотят, зачем тревожат… Осознав же, округлил глаза, вскочил, засобирался…
— Куда вы, Ризван Халифович? — окликнул Артем Андреевич, — нам приказано быть здесь.
— Как же здесь?! А Костя-майор?! А Паша?! — обеспокоено взирал он по сторонам и испуганно вздрагивал от особенно громких выстрелов.
— Они где-то там ниже — на склоне.
— А сколько на дороге врагов?
— Достаточно. Больше батальона.
— Батальон — это много?
— Много, Ризван Халифович. Чрезмерно много для двоих…
Богослов задумался и сказал с вескою важностью:
— Но вы, мой друг, должны ясно понимать: погибнут наши друзья — погибнем и мы с вами. А вдруг мы сможем им хоть чем-то помочь? Вдруг сейчас им не хватает нашей поддержки? Да и плохо это, не по-человечески
— они рискую жизнью там, а мы прячемся за их спинами здесь.
— Ну, хорошо, — не устоял против логики старца инженер. Вынув из-за пояса внушительный по размерам пистолет командира, пригнулся и, выставив вперед оружие, предложил: — Давайте осторожно подберемся к краю площадки…
Танковое орудие по-прежнему молчало, молчали и короткие гладкоствольные пушки боевых машин десанта и пехоты — чеченцы и впрямь верно оценили угрожающие последствия артиллерийского обстрела крутого горного склона. Однако автоматный и пулеметный огонь со стороны колонны набрал ураганную мощь. В тоннель успели нырнуть четыре машины — и оба бэтээра, и юркие «уазики». Под глыбу медленно подползал танк…
Майор уж не понимал, как преодолел оставшиеся метры, как добрался до заветной глыбы сквозь летевший снизу нескончаемый поток свинца. Упав рядом с гранатной связкой, он ощутил ударившую в руку пулю, с трудом нащупал первое попавшееся кольцо и, рванув его, покатился в сторону и вниз…
Оглушительный взрыв сотряс величественную гору, милостиво дозволившую дорожной ленточки обвить себя с восточной стороны.
Но даже не сам по себе взрыв, а вызванные им последствия привели чеченцев в иступленную ярость. Огромная глыба, а следом за ней и еще сотни тонн горной породы с неописуемой силой обрушились на шоссе перед жерлом тоннеля. Танк в одно мгновение был сдвинут, развернут поперек проезжей части, прижат к бетонной арке и погребен под гибельной толщей. Два идущих за ним броневика и вовсе столкнуло в ущелье. Остальная техника, оказавшаяся ближе двухсот метров от эпицентра взрыва, осталась недвижной, парализованной — валуны, грунт и снег засыпали их до середины корпусов. Вероятно, худо пришлось и тем, кто успел прорваться в нутро тоннеля…
Произошедшее казалось для бандитов крахом, кошмарным сном; однако многие из выживших не теряли присутствия духа — пальба и штурм склона продолжались около получаса. И лишь когда в небе появилась российская авиация: две пары штурмовиков и два звена вертолетов, моджахеды, бросая технику, стали поспешно отступать к Грузии…
Когда все стихло, Ниязов поднялся на ноги, ощупал раненное плечо, утер с лица пот, смешанный с кровью и грязным снегом и, потерянно осмотрелся… По шоссе с северного направления, к противоположному концу тоннеля подъезжала подмога — бэтээры и легкие танки. На ходу они расстреливали резво выскочивший навстречу УАЗ с мигалками и российским флагом…
На площадке под вышкой из трех товарищей старшина нашел лишь перепуганного Артема Андреевича, вылезшего из какой-то неприметной расщелины. В одной руке тот держал «Гюрзу» Ярового, в другой — трофейный «Калашников».
— А где же командир? — удивился снайпер.
— Константин Евгеньевич приказал нам с Чиркейновым оставаться здесь, а сам спустился вниз. Насколько я понял — фал где-то запутался…
— Ясно… А куда подевался улем?
— Ризван Халифович был рядом. Только перед самым взрывом куда-то исчез. Надо бы их поискать.
Павел вышел навстречу чеченским бойцам из батальона «Запад», подчинявшегося Рамзану Кадырову и коротко обрисовал комбату картину жаркой схватки. Потом на пару с Бергом тщательно обследовал склон; долго стоял над обрывом и всматривался сквозь оптический прицел винтовки вниз, в надежде хотя бы там отыскать средь нагроможденных на берегу камней и сползшего с дороги грунта тела или следы Ярового с Чиркейновым.
— Пойдем, Павел Сергеевич, — осторожно тронул его за руку инженер. — Нам не найти их…
Но тот с нервным недовольством повел перевязанным плечом и, вытряхнув из ранца альпинистское снаряжение, твердо изрек:
— Я спущусь к берегу.
Вниз они полезли оба, и оба бродили по дну глубокого ущелья до самого захода солнца. Лишь когда совсем стемнело, старшина с инженером прекратили бесплодные поиски, обнаружив лишь у самого берега единственный и весьма печальный намек — бок плоского валуна был основательно окраплен свежей кровью…
Сняв головной убор и постояв возле камня, Ниязов негромко проронил:
— Должно быть и Костя, и Ризван Халифович покоятся под завалом.
— Земля им пухом, — горестно вторил Артем Андреевич.
Выжившие разведчики по очереди поднялись на дорогу, миновали копошившихся над чеченскими трупами российских солдат, прошли двести метров верхом над заваленным тоннелем и залезли в бэтээр, экипаж которого терпеливо дожидался их несколько часов. Машина взревела мощными дизелями и тронулась в неблизкий путь.
В тесном и полутемном чреве транспортера до самой Ханкалы повисло трагичное молчание, невидимой завесой отделявшее друг от друга двоих счастливчиков, уцелевших в страшной беспощадной мясорубке…
Глава седьмая
/Санкт-Петербург/
С годами каждый из нас все чаще задумывается об оставшемся сроке.
В безмятежном детстве наивным умом правит сказка о вечной жизни. В молодости так же недосуг размышлять о «конечной станции» — пройденный путь невелик, а предстоящий мнится непомерно длинным. И лишь к старости все кардинально меняется: смерть становится близкой и почти осязаемой. Как соседка за общей стеной — внешность ее никогда не видел, но каждый шаг, каждое действие и даже настроение угадываешь по доносящимся звукам…
Среди народов Кавказа издревле бытует такая мудрость: молодые не думают о Судном дне, потому и не боятся кончины, и чем моложе погибший, тем трагичнее об этом весть. Пожилые исподволь ждут смерти, оттого и молят Бога о здоровье; и чем старше умерший, тем естественнее воспринимается его уход…
* * *
Эвелина рыдала несколько дней. Ей звонили, к ней приезжали… Надежные подруги по учебе, по работе в клинике, как могли успокаивали, сменяя друг друга дежурили в маленькой коммуналке на Фокина: давали снотворное, антидепрессанты, делали какие-то уколы, насильно заставляли глотать наваристый бульон и даже отпаивали коньяком. Она ненадолго забывалась сном, а потом все повторялось снова: истерика, слезы, истощение…
Пожилой профессор с пшеничными усами навещал свою ученицу каждую неделю. Воздыхая часто и по-стариковски — в голос, он отдавал указания, советы и рекомендации молодым коллегам, какими методами следует вызволять Эвелину из жуткого стресса.
— Побудь дома, милая, побудь… — отвешивал он ей легкие поклоны, когда та невзначай скользила по нему потухшим, воспаленным взором. — Мы пока как-нибудь обойдемся… подменим тебя в клинике, а ты подлечись, девочка, окрепни. И ни не беспокойся о работе — я все улажу. А как образуется — вернешься…
Наведался на Фокина и генерал Серебряков, к тому времени окончательно выздоровевший и позабывший о последствиях сотрясения — кошмарных головных болях. Мучительно сознавая косвенную причастность и к смерти Константина, и к разрушенному счастью молодой девушки, он выглядел тоже неважно.
— Как она? — приглушенно и с виною в голосе справился Сергей Николаевич у Анны Павловны — пожилой чуть полноватой женщины с приятной доброй внешностью.
— Недавно уснула, — шепнула та, проводя поникшего гостя в комнату. — Всю ночь металась, а к утру немного успокоилась, затихла.
Серебряков осторожно подошел к спавшей в кресле под пледом Эвелине, с минуту рассматривал ее осунувшееся, потемневшее лицо. Тягостно вздохнув и припомнив, какой жизнерадостный задор это лицо излучало еще совсем недавно, присел рядом на стуле…
— Неужели нет никакой надежды? — заваривая чай, и сама едва сдерживая слезы, проронила Анна Павловна.
Генерал промолчал. Чем бередить душу трагичной безысходностью, лучше уж не говорить вовсе…
— Как же это случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
По колонне пронесся сигнал тревоги.
Несколько человек облепивших броню бэтээра скатилось на дорогу — пули спускавшегося к не сработавшему заряду Ярового так же достигли целей. Мощный «вал» продолжал поливать свинцом серо-зеленые борта БТР, пытаясь его остановить, а тот все ехал и ехал, с каждой секундой приближаясь к спасительной исполинской норе. Автомат майора легко прошивал насквозь штатный бронежилет с дистанции в сотню метров, мог одолеть и прочный корпус легкой бронемашины, но при этом надо было еще ухитриться поразить двигатель или водителя.
А с других автомобилей уже палили по Константину — противно свистевшие пули вздымали снежные фонтанчики под ногами и за спиной, застревали в древесных стволах, брызгали каменной и ледяной крошкой… Колонна замедлила движение, но не встала. Второй бронетранспортер разворачивал башню; крупнокалиберный пулемет рыскал в поисках прихрамывающего человека, наискось и в рваном темпе сбегавшего вниз по восточному склону высокой горы. Костя упал за основанием стройного дуба, спрятался за его толстым корнем и, перезарядив автомат, всадил половину магазина в центр второго бэтээра — туда, где под маленькой круглой башней находился стрелок. Попал или нет — не знал, но пулемет, способный в щепки разнести его временное прибежище, молчал… Выиграв секунды, командир группы заковылял к следующему дереву. До спрятанной дюжины гранат оставалось шагов сорок…
Снайпер бил расчетливо и наверняка.
— Молодчик Костя! Вовремя раскусил «чертей»!.. Получи, гостинец, абрек горбоклювый! Магазинов у меня в «жилете» торчит предостаточно!.. — приговаривал он, с плавной методичностью нажимая на спусковой крючок.
— Сейчас-сейчас, голубок, я стряхну с твоей головы перхоть… Получи! О как тряхануло башку-то! Небось с перхотью и блохи послетали… А уж в ранце моем этих патронов… килограммов пять — не меньше! Специально для вас, козлов бородатых, таскаю эту тяжесть… Сейчас я тебе мозги ваххабистские прочищу… Прими пилюлю!
Цели Ниязов выбирал грамотно, обстоятельно. Сначала обезвредил гранатометчиков, завалил несколько человек с пулеметами, а уж после, постоянно меняя позицию, лупил по тем, кого прежде выхватывал взгляд. Единственный танк повернул башню в его сторону, задрал орудие вверх, но стрелять не торопился…
— Правильно мыслишь, мусульманин! — громко хохотнул Пашка. — Первый же твой выстрел вызовет обвал. А под обвалом погибнешь и сам, придурок!..
Лидирующий УАЗ юркнул в тоннель, вот-вот под темными сводами должна была исчезнуть и первая бронемашина, под каменную глыбу подъезжала следующая, а взрыв гранатной связки все еще не прозвучал. Вереница понемногу уплотнялась — головная техника слегка притормозила, а шедшая сзади, за исключением дымившего на мосту «КамАЗа», напирала…
Берг закончил срочный сеанс связи, исправно доложив и координаты, и характер вторжения, и даже примерную численность боевиков. Теперь же яростно тормошил на площадке бедного старика. Тот закопался с головой в ворох спальных мешков, пригрелся и, крепко заснув, не слышал развязавшегося боя. С минуту улем не мог взять в толк: чего от него хотят, зачем тревожат… Осознав же, округлил глаза, вскочил, засобирался…
— Куда вы, Ризван Халифович? — окликнул Артем Андреевич, — нам приказано быть здесь.
— Как же здесь?! А Костя-майор?! А Паша?! — обеспокоено взирал он по сторонам и испуганно вздрагивал от особенно громких выстрелов.
— Они где-то там ниже — на склоне.
— А сколько на дороге врагов?
— Достаточно. Больше батальона.
— Батальон — это много?
— Много, Ризван Халифович. Чрезмерно много для двоих…
Богослов задумался и сказал с вескою важностью:
— Но вы, мой друг, должны ясно понимать: погибнут наши друзья — погибнем и мы с вами. А вдруг мы сможем им хоть чем-то помочь? Вдруг сейчас им не хватает нашей поддержки? Да и плохо это, не по-человечески
— они рискую жизнью там, а мы прячемся за их спинами здесь.
— Ну, хорошо, — не устоял против логики старца инженер. Вынув из-за пояса внушительный по размерам пистолет командира, пригнулся и, выставив вперед оружие, предложил: — Давайте осторожно подберемся к краю площадки…
Танковое орудие по-прежнему молчало, молчали и короткие гладкоствольные пушки боевых машин десанта и пехоты — чеченцы и впрямь верно оценили угрожающие последствия артиллерийского обстрела крутого горного склона. Однако автоматный и пулеметный огонь со стороны колонны набрал ураганную мощь. В тоннель успели нырнуть четыре машины — и оба бэтээра, и юркие «уазики». Под глыбу медленно подползал танк…
Майор уж не понимал, как преодолел оставшиеся метры, как добрался до заветной глыбы сквозь летевший снизу нескончаемый поток свинца. Упав рядом с гранатной связкой, он ощутил ударившую в руку пулю, с трудом нащупал первое попавшееся кольцо и, рванув его, покатился в сторону и вниз…
Оглушительный взрыв сотряс величественную гору, милостиво дозволившую дорожной ленточки обвить себя с восточной стороны.
Но даже не сам по себе взрыв, а вызванные им последствия привели чеченцев в иступленную ярость. Огромная глыба, а следом за ней и еще сотни тонн горной породы с неописуемой силой обрушились на шоссе перед жерлом тоннеля. Танк в одно мгновение был сдвинут, развернут поперек проезжей части, прижат к бетонной арке и погребен под гибельной толщей. Два идущих за ним броневика и вовсе столкнуло в ущелье. Остальная техника, оказавшаяся ближе двухсот метров от эпицентра взрыва, осталась недвижной, парализованной — валуны, грунт и снег засыпали их до середины корпусов. Вероятно, худо пришлось и тем, кто успел прорваться в нутро тоннеля…
Произошедшее казалось для бандитов крахом, кошмарным сном; однако многие из выживших не теряли присутствия духа — пальба и штурм склона продолжались около получаса. И лишь когда в небе появилась российская авиация: две пары штурмовиков и два звена вертолетов, моджахеды, бросая технику, стали поспешно отступать к Грузии…
Когда все стихло, Ниязов поднялся на ноги, ощупал раненное плечо, утер с лица пот, смешанный с кровью и грязным снегом и, потерянно осмотрелся… По шоссе с северного направления, к противоположному концу тоннеля подъезжала подмога — бэтээры и легкие танки. На ходу они расстреливали резво выскочивший навстречу УАЗ с мигалками и российским флагом…
На площадке под вышкой из трех товарищей старшина нашел лишь перепуганного Артема Андреевича, вылезшего из какой-то неприметной расщелины. В одной руке тот держал «Гюрзу» Ярового, в другой — трофейный «Калашников».
— А где же командир? — удивился снайпер.
— Константин Евгеньевич приказал нам с Чиркейновым оставаться здесь, а сам спустился вниз. Насколько я понял — фал где-то запутался…
— Ясно… А куда подевался улем?
— Ризван Халифович был рядом. Только перед самым взрывом куда-то исчез. Надо бы их поискать.
Павел вышел навстречу чеченским бойцам из батальона «Запад», подчинявшегося Рамзану Кадырову и коротко обрисовал комбату картину жаркой схватки. Потом на пару с Бергом тщательно обследовал склон; долго стоял над обрывом и всматривался сквозь оптический прицел винтовки вниз, в надежде хотя бы там отыскать средь нагроможденных на берегу камней и сползшего с дороги грунта тела или следы Ярового с Чиркейновым.
— Пойдем, Павел Сергеевич, — осторожно тронул его за руку инженер. — Нам не найти их…
Но тот с нервным недовольством повел перевязанным плечом и, вытряхнув из ранца альпинистское снаряжение, твердо изрек:
— Я спущусь к берегу.
Вниз они полезли оба, и оба бродили по дну глубокого ущелья до самого захода солнца. Лишь когда совсем стемнело, старшина с инженером прекратили бесплодные поиски, обнаружив лишь у самого берега единственный и весьма печальный намек — бок плоского валуна был основательно окраплен свежей кровью…
Сняв головной убор и постояв возле камня, Ниязов негромко проронил:
— Должно быть и Костя, и Ризван Халифович покоятся под завалом.
— Земля им пухом, — горестно вторил Артем Андреевич.
Выжившие разведчики по очереди поднялись на дорогу, миновали копошившихся над чеченскими трупами российских солдат, прошли двести метров верхом над заваленным тоннелем и залезли в бэтээр, экипаж которого терпеливо дожидался их несколько часов. Машина взревела мощными дизелями и тронулась в неблизкий путь.
В тесном и полутемном чреве транспортера до самой Ханкалы повисло трагичное молчание, невидимой завесой отделявшее друг от друга двоих счастливчиков, уцелевших в страшной беспощадной мясорубке…
Глава седьмая
/Санкт-Петербург/
С годами каждый из нас все чаще задумывается об оставшемся сроке.
В безмятежном детстве наивным умом правит сказка о вечной жизни. В молодости так же недосуг размышлять о «конечной станции» — пройденный путь невелик, а предстоящий мнится непомерно длинным. И лишь к старости все кардинально меняется: смерть становится близкой и почти осязаемой. Как соседка за общей стеной — внешность ее никогда не видел, но каждый шаг, каждое действие и даже настроение угадываешь по доносящимся звукам…
Среди народов Кавказа издревле бытует такая мудрость: молодые не думают о Судном дне, потому и не боятся кончины, и чем моложе погибший, тем трагичнее об этом весть. Пожилые исподволь ждут смерти, оттого и молят Бога о здоровье; и чем старше умерший, тем естественнее воспринимается его уход…
* * *
Эвелина рыдала несколько дней. Ей звонили, к ней приезжали… Надежные подруги по учебе, по работе в клинике, как могли успокаивали, сменяя друг друга дежурили в маленькой коммуналке на Фокина: давали снотворное, антидепрессанты, делали какие-то уколы, насильно заставляли глотать наваристый бульон и даже отпаивали коньяком. Она ненадолго забывалась сном, а потом все повторялось снова: истерика, слезы, истощение…
Пожилой профессор с пшеничными усами навещал свою ученицу каждую неделю. Воздыхая часто и по-стариковски — в голос, он отдавал указания, советы и рекомендации молодым коллегам, какими методами следует вызволять Эвелину из жуткого стресса.
— Побудь дома, милая, побудь… — отвешивал он ей легкие поклоны, когда та невзначай скользила по нему потухшим, воспаленным взором. — Мы пока как-нибудь обойдемся… подменим тебя в клинике, а ты подлечись, девочка, окрепни. И ни не беспокойся о работе — я все улажу. А как образуется — вернешься…
Наведался на Фокина и генерал Серебряков, к тому времени окончательно выздоровевший и позабывший о последствиях сотрясения — кошмарных головных болях. Мучительно сознавая косвенную причастность и к смерти Константина, и к разрушенному счастью молодой девушки, он выглядел тоже неважно.
— Как она? — приглушенно и с виною в голосе справился Сергей Николаевич у Анны Павловны — пожилой чуть полноватой женщины с приятной доброй внешностью.
— Недавно уснула, — шепнула та, проводя поникшего гостя в комнату. — Всю ночь металась, а к утру немного успокоилась, затихла.
Серебряков осторожно подошел к спавшей в кресле под пледом Эвелине, с минуту рассматривал ее осунувшееся, потемневшее лицо. Тягостно вздохнув и припомнив, какой жизнерадостный задор это лицо излучало еще совсем недавно, присел рядом на стуле…
— Неужели нет никакой надежды? — заваривая чай, и сама едва сдерживая слезы, проронила Анна Павловна.
Генерал промолчал. Чем бередить душу трагичной безысходностью, лучше уж не говорить вовсе…
— Как же это случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43