В таких случаях в поединке наступала пауза – лежачего не добивали. Партнер делал пару шагов назад и дожидался, когда поверженный соперник придет в себя, встанет на ноги; или же когда тренер, убедившись в невозможности продолжении боя, пригласит следующую пару.
Жиндарь не остановился и не отступил. То ли в пылу единоборства, то ли в силу врожденной жестокости он набросился сверху на Осишвили, скинул мешавшие перчатки и принялся молотить его кулаками. Сидящие вокруг курсанты заволновались, загудели; Дорохов вскочил, обернулся на инструктора… да тот занятый телефонным разговором, закрыл ладонью свободное ухо и не замечал происходящего беспредела.
Оськина голова безвольно откидывалась от ударов то вправо, то влево…
Боле медлить нельзя было ни секунды. И, бросившись на татами, Артур ногой с размаху въехал Жиндарю в лицо…
Глава четвертая
Ставропольский край. 20–27 мая
И последующий месяц пребывания Дорохова с Осишвили в учебном Центре пролетел в том же скоростном ритме и с теми же бешеными нагрузками. Понемногу друзья втягивались, привыкали, и даже полуторачасовые кроссы уже не воспринимались издевательским испытанием на прочность организмов.
Все шло своим чередом. Раз в два месяца Центр выпускал около двух десятков питомцев, бесследно и навсегда исчезавших за бетонным забором с приезжавшими за ними «покупателями» – неразговорчивыми людьми в штатских костюмах. Но сейчас – в начале мая, приятелям думать о выпуске было рановато. До второй половины сентября еще требовалось дожить…
Сашкино желании сбежать не пропало и не утихло. Однако говорить об этом он стал реже, не находя, вероятно, приемлемого способа исполнить заветную мечту. Вечерами – в единственный, спокойный час между ужином и отбоем, подолгу валялся на кровати, задумчиво разглядывая стены и потолок – то ли вспоминал прошлую жизнь, то ли о чем-то размышлял…
Увы, не все складывалось спокойно и в соответствие с планами руководства учебного Центра. Жиндарь был вовсе не из тех людей, которые осознают свою неправоту и прощают обиды. Походив дней десять с повязкой на сломанном носу и делая вид, будто не замечает Дорохова, он терпеливо ждал своего часа. И по прошествии месяца дождался…
Столовая располагалась у пересечения асфальтовых дорожек – по соседству с крытым бассейном и неподалеку от казарм, где проживали три набранных с двухмесячным интервалом курса. Кормили в столовой отменно. Курсантам предлагалось «убойное» четырехразовое питание в большом зале первого этажа; инструкторы, преподаватели и сотрудники школы поднимались в малый зал на второй.
Рядом с нижним фойе имелась смежная комната с дюжиной раковин для мытья рук. Перед ужином Жиндарь надолго задержался у последнего умывальника, с особой тщательностью намыливая ладони и косо поглядывая на заходивших и покидавших туалетную комнату товарищей. Улучив же момент, когда никого, кроме Дорохова не осталось, быстро закрыл воду и, проходя сзади, с размаху всадил ему в бок что-то острое…
Сложно сказать, что замышлял Жиндарь, и контролировал ли он в тот момент свой разум. Возможно, врожденные озлобленность с жестокостью, некогда затуманившие его разум на границе Ингушетии с Чечней и сейчас сыграли с ним дьявольскую шутку. Хотел ли он просто подранить обидчика или же намеревался нанести несколько коварных ударов, дабы Артур истек кровью и о личности нападавшего никто и никогда не узнал?..
Во всяком случае, капитан выяснять этого не стал, а поспешил ответить ударом на удар – мгновенно развернувшись, резко саданул Жиндарю локтем в подбородок; сбил с ног правым кулаком и… согнувшись от боли, нащупал торчащую в своем боку стальную вилку.
Подозрительно осмотрев травму, дежурный врач медсанчасти напрасно пытался дознаться от позднего пациента о природе ее появления.
– На автодроме налетел на что-то во время вечерней пробежки. Темнело уж – не видел… – твердил тот и отмахивался: – Ерунда, через неделю заживет. И не такое раньше приключалось.
– Увы, мой друг, рана хоть и не проникающая, но рваная и довольно глубокая. Могло быть гораздо хуже, – качал головой доктор, обрабатывая тампонами окровавленный бок. А, делая укол под лопатку, приговаривал: – Сейчас я тебя заштопаю… Потом несколько дней полежишь в нашей палате: проколем курс антибиотиков, да и нагрузки тебе пока возбраняются. Ну, а после выписки с недельку только теоретические занятия; максимум, что могу позволить – стрельбище…
Затем последовали два укола местного наркоза, приглашение раздеться и лечь на высокую кушетку, покрытую клеенкой и тонкой простыней. Лежа под ярко светившими лампами на этом подобии «операционного стола», Дорохов почти не чувствовал копошившегося в его теле «портного» и лениво размышлял над подлой сущностью Жиндаря.
«Странно… И откуда берутся такие уроды? Не смогли выправить годы, проведенные под пулями, под обстрелами. Даже там, в Чечне – перед друзьями и подчиненными не смог сдержаться, натворил подлостей – насиловал, издевался над беззащитными девчонками. А после хладнокровно убил… Вот из-за таких сволочей нас там и ненавидят. Ублюдок! Но, похоже, это у него надолго. Навсегда…»
– Извини, приятель, но мне придется написать обстоятельный рапорт о твоем визите и подозрительном характере травмы, – внезапно отвлек голос доктора. – Вставай. Осторожно, не делай резких движений.
– Мне-то что – пишите, – равнодушно отвечал курсант, свешивая ноги с кушетки. – Где можно сполоснуться?
– Идем, провожу. Только аккуратнее – шов не намочи.
– Не вопрос…
* * *
После проверки личного состава ответственный инструктор докладывал о готовности к отбою дежурному по учебному Центру, передавал полномочия старшине группы, запирал снаружи небольшую казарму, похожую на одноэтажный финский домик и до утра удалялся восвояси.
Внутри казарма была разделена на небольшие отсеки, в каждом из которых умещалось по три кровати, три тумбочки и три узких встроенных в стены шкафа для одежды. В конце общего коридора располагались душевые, туалет, крохотная бытовая комната и класс самоподготовки. И все же здешние спартанские условия были несравнимо лучше условий содержания на гауптвахте или в следственном изоляторе. Приходилось только сожалеть о том, что в казарме курсанты появлялись лишь после ужина – для ночного отдыха.
Оська с Дороховым поселились, конечно же, рядом; а третьим, по соседству поселился молчаливый здоровяк из Сибири – бывший омоновец, основательно искалечивший по пьяни какого-то чиновника…
Сегодня Сашке приходилось поторапливаться – завтра друг выписывался из санчасти, а задуманное дельце следовало обстряпать в его отсутствие. Подозрения в первую очередь могли пасть на друга и тогда… Впрочем, замысел Оськи исключал подобный исход событий.
До сего дня все складывалось удачно: испугавшись последствий подлой выходки, Жиндарь примолк, затаился – был тише воды, ниже травы. Видимо, опасался откровений пострадавшего и ждал расправы от начальства. Остальные курсанты, зная о причине конфликта, почти перестали общаться с виновником происшествия. Руководство Центра, невзирая на партизанское молчание Дорохова, похоже, тоже о чем-то догадывалось, однако, не имея ни одного факта против Жиндаря, пока молчало…
Еще вчера перед отбоем Осишвили вышел покурить на улицу и долго прогуливался под светившимися окнами казармы. Выкурив подряд три сигареты, внимательно осмотрел привинченные к проемам решетки и сделал то, без чего затея была бы обречена на неудачу.
А сегодняшней ночью настал черед главного действа…
В начале мая светало рано, потому старт операции Сашка назначил на половину третьего ночи. Дабы не проспать, глаз не смыкал и регулярно посматривал на светящий фосфором циферблат наручных часов…
«Пора!» – мысленно скомандовал он за пять минут до намеченного времени. Тихонько поднявшись с кровати, прислушался… Сосед-омоновец громко сопел; из других отсеков доносились похожие звуки: храп, сонные вздохи…
Облачившись в темный спортивный костюм и надев на ноги легкие кроссовки, Оська приоткрыл тумбочку, вооружился заранее замотанным в полотенце булыжником и бесшумно выскользнул в коридор. Над выходной дверью горел тусклым, синим светом дежурный плафон.
«Не помешает, – подумал он и отметил, не сдержав беззвучного смеха: – Вот ведь черт! А про себя-то говорить получается без заикания!..»
Их общий с приятелем враг обитал в самом крайнем отсеке; на левой кровати у окна. Сашкина тень стремительно прошмыгнула в нужном направлении; прокралась вдоль стены, свернула в широкий проем…
Осторожно приблизившись к цели, он на миг замер с занесенной для удара рукой…
Трое курсантов, отставив за день все силы в спортзалах, крепко спали. Разбудить их мог разве что выстрел.
И завернутый в полотенце камень с глухим звуком дважды долбанул по голове Жиндаря.
Створки единственного окна были открыты внутрь отсека. Оставалось справиться с решеткой…
Слегка вывернутые накануне нижние шурупы с выпуклыми головками легко поддались и вышли из отверстий. Теперь, толкнув решетку во внешнюю сторону, можно было пролезть в образовавшуюся щель. Очевидная хлипкость сей конструкции объяснялась просто: дальше хорошо освещенного бетонного периметра, усиленного к тому же несколькими рядами «егозы», курсантам все одно убежать бы не удалось.
Осишвили аккуратно переставил одну из тумбочек, подхватил бесчувственное тело, подволок к подоконнику; просунул головой в щель и, придерживая за ноги, «помог» покинуть пределы казармы. Следом полетела одежда с обувью…
– Какой же ты тяжелый, п-паскуда!.. – негромко кряхтел Сашка через пару минут. – Мэ-многовато в тебе говна, однако…
И, взвалив Жиндаря на спину, поспешно засеменил в направлении автодрома – времени до рассвета оставалось в обрез…
* * *
Проснувшись по сигналу подъема, оба соседа Жиндаря решили, будто тот успел встать раньше – одежда с обувью отсутствовала, постель аккуратно застелена. И ни одной детали, за которую случайно зацепившийся взгляд, мог бы натолкнуть на мысль о странности исчезновения…
Хватились его лишь на утреннем построении после завтрака. Проверив туалеты, душевые и столовую, где мог задержаться нерадивый курсант, несколько сотрудников школы внимательно осмотрели отсек, окно… Тут-то и обнаружились валявшиеся под проемом болты и свободно болтавшаяся решетка.
– Теоретически перебраться через забор, конечно, можно, – заложив руки за спину, с царственной медлительностью расхаживал перед строем курсантов начальник учебного Центра – коренастый седовласый мужчина лет пятидесяти пяти. – Но практически сбежать отсюда пока не удавалось никому. Одним словом, меня очень огорчила выходка вашего товарища. Очень! И прошу поверить мне на слово: этот побег ему дорого обойдется…
Начальник школы ни разу не появился перед курсантами в форме, но они уже были в курсе: чин тот имел генеральский, а места на груди для правительственных наград давно хватало.
– …Каждый из вас умеет читать, и перед подписанием контракта имел возможность ознакомиться с предлагаемыми условиями. Никого сюда силком – под дулом пистолета или посредством шантажа не загоняли! Так или нет?..
Понурив голову, парни слушали отрывистую гневную речь, и вспоминали, как при подписании контракта представители школы информировали о последствиях побега из системы, куда угораздило вляпаться. На гневный вопрос напрашивался утвердительный ответ, но над строем повисло тягостное молчание…
– То-то же, – проворчал генерал и, не меняя резкого тона, словно побег Жиндаря готовился в сговоре со всем коллективом, отчеканил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Жиндарь не остановился и не отступил. То ли в пылу единоборства, то ли в силу врожденной жестокости он набросился сверху на Осишвили, скинул мешавшие перчатки и принялся молотить его кулаками. Сидящие вокруг курсанты заволновались, загудели; Дорохов вскочил, обернулся на инструктора… да тот занятый телефонным разговором, закрыл ладонью свободное ухо и не замечал происходящего беспредела.
Оськина голова безвольно откидывалась от ударов то вправо, то влево…
Боле медлить нельзя было ни секунды. И, бросившись на татами, Артур ногой с размаху въехал Жиндарю в лицо…
Глава четвертая
Ставропольский край. 20–27 мая
И последующий месяц пребывания Дорохова с Осишвили в учебном Центре пролетел в том же скоростном ритме и с теми же бешеными нагрузками. Понемногу друзья втягивались, привыкали, и даже полуторачасовые кроссы уже не воспринимались издевательским испытанием на прочность организмов.
Все шло своим чередом. Раз в два месяца Центр выпускал около двух десятков питомцев, бесследно и навсегда исчезавших за бетонным забором с приезжавшими за ними «покупателями» – неразговорчивыми людьми в штатских костюмах. Но сейчас – в начале мая, приятелям думать о выпуске было рановато. До второй половины сентября еще требовалось дожить…
Сашкино желании сбежать не пропало и не утихло. Однако говорить об этом он стал реже, не находя, вероятно, приемлемого способа исполнить заветную мечту. Вечерами – в единственный, спокойный час между ужином и отбоем, подолгу валялся на кровати, задумчиво разглядывая стены и потолок – то ли вспоминал прошлую жизнь, то ли о чем-то размышлял…
Увы, не все складывалось спокойно и в соответствие с планами руководства учебного Центра. Жиндарь был вовсе не из тех людей, которые осознают свою неправоту и прощают обиды. Походив дней десять с повязкой на сломанном носу и делая вид, будто не замечает Дорохова, он терпеливо ждал своего часа. И по прошествии месяца дождался…
Столовая располагалась у пересечения асфальтовых дорожек – по соседству с крытым бассейном и неподалеку от казарм, где проживали три набранных с двухмесячным интервалом курса. Кормили в столовой отменно. Курсантам предлагалось «убойное» четырехразовое питание в большом зале первого этажа; инструкторы, преподаватели и сотрудники школы поднимались в малый зал на второй.
Рядом с нижним фойе имелась смежная комната с дюжиной раковин для мытья рук. Перед ужином Жиндарь надолго задержался у последнего умывальника, с особой тщательностью намыливая ладони и косо поглядывая на заходивших и покидавших туалетную комнату товарищей. Улучив же момент, когда никого, кроме Дорохова не осталось, быстро закрыл воду и, проходя сзади, с размаху всадил ему в бок что-то острое…
Сложно сказать, что замышлял Жиндарь, и контролировал ли он в тот момент свой разум. Возможно, врожденные озлобленность с жестокостью, некогда затуманившие его разум на границе Ингушетии с Чечней и сейчас сыграли с ним дьявольскую шутку. Хотел ли он просто подранить обидчика или же намеревался нанести несколько коварных ударов, дабы Артур истек кровью и о личности нападавшего никто и никогда не узнал?..
Во всяком случае, капитан выяснять этого не стал, а поспешил ответить ударом на удар – мгновенно развернувшись, резко саданул Жиндарю локтем в подбородок; сбил с ног правым кулаком и… согнувшись от боли, нащупал торчащую в своем боку стальную вилку.
Подозрительно осмотрев травму, дежурный врач медсанчасти напрасно пытался дознаться от позднего пациента о природе ее появления.
– На автодроме налетел на что-то во время вечерней пробежки. Темнело уж – не видел… – твердил тот и отмахивался: – Ерунда, через неделю заживет. И не такое раньше приключалось.
– Увы, мой друг, рана хоть и не проникающая, но рваная и довольно глубокая. Могло быть гораздо хуже, – качал головой доктор, обрабатывая тампонами окровавленный бок. А, делая укол под лопатку, приговаривал: – Сейчас я тебя заштопаю… Потом несколько дней полежишь в нашей палате: проколем курс антибиотиков, да и нагрузки тебе пока возбраняются. Ну, а после выписки с недельку только теоретические занятия; максимум, что могу позволить – стрельбище…
Затем последовали два укола местного наркоза, приглашение раздеться и лечь на высокую кушетку, покрытую клеенкой и тонкой простыней. Лежа под ярко светившими лампами на этом подобии «операционного стола», Дорохов почти не чувствовал копошившегося в его теле «портного» и лениво размышлял над подлой сущностью Жиндаря.
«Странно… И откуда берутся такие уроды? Не смогли выправить годы, проведенные под пулями, под обстрелами. Даже там, в Чечне – перед друзьями и подчиненными не смог сдержаться, натворил подлостей – насиловал, издевался над беззащитными девчонками. А после хладнокровно убил… Вот из-за таких сволочей нас там и ненавидят. Ублюдок! Но, похоже, это у него надолго. Навсегда…»
– Извини, приятель, но мне придется написать обстоятельный рапорт о твоем визите и подозрительном характере травмы, – внезапно отвлек голос доктора. – Вставай. Осторожно, не делай резких движений.
– Мне-то что – пишите, – равнодушно отвечал курсант, свешивая ноги с кушетки. – Где можно сполоснуться?
– Идем, провожу. Только аккуратнее – шов не намочи.
– Не вопрос…
* * *
После проверки личного состава ответственный инструктор докладывал о готовности к отбою дежурному по учебному Центру, передавал полномочия старшине группы, запирал снаружи небольшую казарму, похожую на одноэтажный финский домик и до утра удалялся восвояси.
Внутри казарма была разделена на небольшие отсеки, в каждом из которых умещалось по три кровати, три тумбочки и три узких встроенных в стены шкафа для одежды. В конце общего коридора располагались душевые, туалет, крохотная бытовая комната и класс самоподготовки. И все же здешние спартанские условия были несравнимо лучше условий содержания на гауптвахте или в следственном изоляторе. Приходилось только сожалеть о том, что в казарме курсанты появлялись лишь после ужина – для ночного отдыха.
Оська с Дороховым поселились, конечно же, рядом; а третьим, по соседству поселился молчаливый здоровяк из Сибири – бывший омоновец, основательно искалечивший по пьяни какого-то чиновника…
Сегодня Сашке приходилось поторапливаться – завтра друг выписывался из санчасти, а задуманное дельце следовало обстряпать в его отсутствие. Подозрения в первую очередь могли пасть на друга и тогда… Впрочем, замысел Оськи исключал подобный исход событий.
До сего дня все складывалось удачно: испугавшись последствий подлой выходки, Жиндарь примолк, затаился – был тише воды, ниже травы. Видимо, опасался откровений пострадавшего и ждал расправы от начальства. Остальные курсанты, зная о причине конфликта, почти перестали общаться с виновником происшествия. Руководство Центра, невзирая на партизанское молчание Дорохова, похоже, тоже о чем-то догадывалось, однако, не имея ни одного факта против Жиндаря, пока молчало…
Еще вчера перед отбоем Осишвили вышел покурить на улицу и долго прогуливался под светившимися окнами казармы. Выкурив подряд три сигареты, внимательно осмотрел привинченные к проемам решетки и сделал то, без чего затея была бы обречена на неудачу.
А сегодняшней ночью настал черед главного действа…
В начале мая светало рано, потому старт операции Сашка назначил на половину третьего ночи. Дабы не проспать, глаз не смыкал и регулярно посматривал на светящий фосфором циферблат наручных часов…
«Пора!» – мысленно скомандовал он за пять минут до намеченного времени. Тихонько поднявшись с кровати, прислушался… Сосед-омоновец громко сопел; из других отсеков доносились похожие звуки: храп, сонные вздохи…
Облачившись в темный спортивный костюм и надев на ноги легкие кроссовки, Оська приоткрыл тумбочку, вооружился заранее замотанным в полотенце булыжником и бесшумно выскользнул в коридор. Над выходной дверью горел тусклым, синим светом дежурный плафон.
«Не помешает, – подумал он и отметил, не сдержав беззвучного смеха: – Вот ведь черт! А про себя-то говорить получается без заикания!..»
Их общий с приятелем враг обитал в самом крайнем отсеке; на левой кровати у окна. Сашкина тень стремительно прошмыгнула в нужном направлении; прокралась вдоль стены, свернула в широкий проем…
Осторожно приблизившись к цели, он на миг замер с занесенной для удара рукой…
Трое курсантов, отставив за день все силы в спортзалах, крепко спали. Разбудить их мог разве что выстрел.
И завернутый в полотенце камень с глухим звуком дважды долбанул по голове Жиндаря.
Створки единственного окна были открыты внутрь отсека. Оставалось справиться с решеткой…
Слегка вывернутые накануне нижние шурупы с выпуклыми головками легко поддались и вышли из отверстий. Теперь, толкнув решетку во внешнюю сторону, можно было пролезть в образовавшуюся щель. Очевидная хлипкость сей конструкции объяснялась просто: дальше хорошо освещенного бетонного периметра, усиленного к тому же несколькими рядами «егозы», курсантам все одно убежать бы не удалось.
Осишвили аккуратно переставил одну из тумбочек, подхватил бесчувственное тело, подволок к подоконнику; просунул головой в щель и, придерживая за ноги, «помог» покинуть пределы казармы. Следом полетела одежда с обувью…
– Какой же ты тяжелый, п-паскуда!.. – негромко кряхтел Сашка через пару минут. – Мэ-многовато в тебе говна, однако…
И, взвалив Жиндаря на спину, поспешно засеменил в направлении автодрома – времени до рассвета оставалось в обрез…
* * *
Проснувшись по сигналу подъема, оба соседа Жиндаря решили, будто тот успел встать раньше – одежда с обувью отсутствовала, постель аккуратно застелена. И ни одной детали, за которую случайно зацепившийся взгляд, мог бы натолкнуть на мысль о странности исчезновения…
Хватились его лишь на утреннем построении после завтрака. Проверив туалеты, душевые и столовую, где мог задержаться нерадивый курсант, несколько сотрудников школы внимательно осмотрели отсек, окно… Тут-то и обнаружились валявшиеся под проемом болты и свободно болтавшаяся решетка.
– Теоретически перебраться через забор, конечно, можно, – заложив руки за спину, с царственной медлительностью расхаживал перед строем курсантов начальник учебного Центра – коренастый седовласый мужчина лет пятидесяти пяти. – Но практически сбежать отсюда пока не удавалось никому. Одним словом, меня очень огорчила выходка вашего товарища. Очень! И прошу поверить мне на слово: этот побег ему дорого обойдется…
Начальник школы ни разу не появился перед курсантами в форме, но они уже были в курсе: чин тот имел генеральский, а места на груди для правительственных наград давно хватало.
– …Каждый из вас умеет читать, и перед подписанием контракта имел возможность ознакомиться с предлагаемыми условиями. Никого сюда силком – под дулом пистолета или посредством шантажа не загоняли! Так или нет?..
Понурив голову, парни слушали отрывистую гневную речь, и вспоминали, как при подписании контракта представители школы информировали о последствиях побега из системы, куда угораздило вляпаться. На гневный вопрос напрашивался утвердительный ответ, но над строем повисло тягостное молчание…
– То-то же, – проворчал генерал и, не меняя резкого тона, словно побег Жиндаря готовился в сговоре со всем коллективом, отчеканил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38