Две гайки вместо положенных восьми.
— Может быть, вы сами…
— Нет, сэр! Я не успел открутить ни одной гайки. Командир опустился на колени и внимательно осмотрел болты. Они выглядели как новые. Словно только что из-под резца токарного станка. Он ощупал их рукой и посмотрел на пальцы. На коже остались мелкие крупинки сора. На старых болтах, которые никто не трогает, грязь намертво пристает к металлу и рук не пачкает.
Командир выпрямился и внимательно оглядел кабину.
— Что мне делать? Сэр!
— То, что было приказано, — демонтировать приборы. Только теперь гораздо быстрее, чем раньше.
Главный коммандос вышел из кабины и очень тщательно осмотрел останки самолета. Особенно места, где была повреждена обшивка. Он не пропустил ни одной трещинки, ни одного разрыва и очень скоро нашел то, что искал. Кусок искусственно взрезанной обшивки. Естественным образом металл так, с равномерными зазубринами в одну и ту же сторону, не рвется. Он лопается, как бумага, — ровно или большими неровными зубцами. Этот металл не рвался, этот металл пилился или рубился. По всей видимости, большим ножом.
Командир внимательно осмотрел места пропилов, ощупал зазубрины. Они были чисты. На них даже не успела осесть пыль. А это значит…
Это значит, что неизвестные были здесь не далее чем несколько дней назад. Может быть, даже вчера.
Но почему тогда они ушли, не докончив работу? Не докрутив две последние гайки? Может, их кто-нибудь спугнул? Или отпала необходимость в данном приборе? Или?..
Или они никуда не уходили?
Командир коммандос напрягся, представив, что за его действиями сейчас наблюдают чужие глаза. Возможно, сквозь перекрестие оптического прицела снайперской винтовки…
* * *
— Мне кажется, он что-то заметил, — тихо сказал командир разведотряда, не отрывая глаз от бинокля.
— Что?
— Не знаю. Может быть, работу наших парней. Они взрезали фюзеляж именно в этом месте, где он стоит. На металле могли остаться следы.
— Какие?
— Ну не знаю. Заусеницы или отпечатки пальцев. Мы-то ведь не в перчатках работали…
— Черт их всех забери!
— Боюсь, не их. Боюсь, нас. Если исходить из численного превосходства и качества вооружения.
Человек возле самолета выпрямился и внимательно посмотрел в сторону джунглей. Прямо в объектив направленного на него бинокля. Прямо глаза в глаза.
— Он нас ищет! Теперь я точно уверен, — сказал командир разведчиков, даже слегка отшатнувшись от окуляра.
— И что мы теперь будем делать?
— Давай так: если они начнут суетиться — открываем огонь из всех стволов. Разом. Левый фланг работает вертолеты, правый — тех, что собирают обломки, центр — всех прочих, которые возле самолета. Но только разом. По моему сигналу. По моему выстрелу.
— А потом?
— Потом? Потом либо мы их. Либо они нас.
* * *
Командир коммандос выпрямился и мельком оглядел окружающий лес. Вполне вероятно, что там притаился враг. Где-то там, в зарослях. А они здесь, на открытом месте. Как на раскрытой ладони. Если допустить хотя бы одно неверное движение… И что в этом случае можно предпринять? Лучше всего ничего не предпринимать. Делать то же, что делали раньше. И желательно в том же темпе, что раньше. И с тем же выражением лиц. Главное, не вспугнуть противника, не спровоцировать его на выстрел. Раз до сих пор они не открыли огонь, значит, существует вероятность, что они не сделают этого и в дальнейшем. Позволят довершить начатое. И позволят уйти. Без боя. По какой причине? Им лучше знать. Возможно, потому, что их меньше, или они хуже вооружены, или успели найти то, что им требовалось и теперь ни этот самолет, ни эти копошащиеся подле него коммандос их не интересуют. Не суть важно. Важно, что, пока сохраняется прежняя линия поведения, они стрелять не станут.
Отсюда главная задача — не менять линии поведения. И одновременно готовиться к отражению атаки. О возможности которой должен быть оповещен каждый.
— Лейтенант Джонстон! — негромко позвал командир.
— Я! Сэр! — так же тихо ответил лейтенант.
— Вы почему… — начал фразу командир, показывая рукой на разложенные возле самолета ракеты. Но это «почему» не продолжил. — Слушайте меня внимательно, лейтенант, — сказал он, резко меняя тему разговора. — По всей вероятности, до нас в этих обломках кто-то копался. Не исключена возможность, что они и сейчас находятся где-то поблизости, наблюдая за нашими действиями. Эту информацию необходимо довести до всего личного состава. И передать приказ — линии поведения не менять, работу не прекращать, быть готовыми к отражению атаки и мгновенной эвакуации. Ясно?
— Да. Сэр!
— Ну так положите это так, как я сказал, — еще раз показал командир на ракеты, — и энергичней, энергичней…
Лейтенант Джонстон поменял местами три ракеты, отчего их общая сумма, равно как и качество воз-лежания на земле не претерпели никаких изменений, и, вспомнив о каком-то срочном деле, пошел в сторону саперной группы.
— Не оборачивайтесь, не демонстрируйте своих реакций, продолжайте делать то, что делали, — заранее предупредил он.
— Что случилось?
— Пока ничего, но может случиться в любой момент. За нами наблюдают. Возможна атака. Необходимо приготовиться к бою. Не показывайте вида, что вы о чем-то узнали. Быстро завершайте работы. Передайте информацию дальше. И дайте мне пару проводков.
— Каких проводков?
— Любых. За которыми я к вам подошел.
Взяв проводки, лейтенант Джонстон двинулся в сторону вертолетов. Ему следовало ввести в курс дела еще пять бойцов…
— Возможна атака…
— Поведения не менять…
— Приготовиться к отражению атаки…
Приготовиться к отражению атаки значило заранее присмотреть несколько огневых позиций, прикинуть, как до них быстрее добраться, подготовить к мгновенной стрельбе оружие и перестать ходить в полный рост, чтобы усложнить прицеливание невидимому стрелку.
Вон та ямка, если залечь в нее скорчившись боком, будет подходяща при атаке с юга. Тот поваленный ствол защитит от пуль, летящих с севера. Другой — с запада. Восточное направление перекрывают обломки самолета…
Ямы можно достичь одним быстрым прыжком. К стволам придется добираться по-пластунски или перекатываясь…
Теперь оружие. Подтянуть винтовку поближе, прикрыть телом с просматриваемых сторон, дослать патрон, снять предохранитель. Естественным жестом человека, поправляющего одежду, передвинуть в более доступное место гранаты…
И продолжать работать. Словно ничего не случилось. И ничего не ожидается…
— Что-то не нравятся мне их передвижения, — сказал командир российских разведчиков.
— Чем?
— Тем, что они рассыпаются по полю, как бильярдные шары под ударом кия. Один подходит к другому, тот другой идет к третьему, третий — к четвертому… А потом каждый из них присаживается к земле, словно у него случился понос. Или даже ложится. Хотя до этого работал стоя. Очень мне подозрительны эти совпадения в поведенческих реакциях. Не могут все и одновременно вести себя одинаково.
— Капитан, прибор!
Из раскуроченной кабины работавший там боец вытаскивал какие-то коробки.
— Уверен?
— Уверен. Вон он. С краю. На нем маркировка специфическая.
Капитан прилип к окуляру бинокля.
— Похож…
— Да не похож, а он самый и есть! Даже если по отверстиям считать.
— Точно, он! Прибор! В Бога, в душу…
А если они вывозят приборы, то, получается, дело обстоит даже хуже, чем представлялось вначале. Получается, что пригнали сюда не простых пехотинцев с целью вывоза останков летчиков для передачи их скорбящим родственникам, а «мусорщиков», назначенных собирать то, что неудачно обронила армия США. Где бы она это ни обронила. Короче, прислали коммандос. Которые умеют воевать. И умеют побеждать.
И ведь что обидно — ни часом раньше, ни часом позже!
Сейчас они демонтируют с погибшего самолета секретную начинку, а все прочее отправят в тартарары посредством подрыва двух десятков килограммов тротила. Так что после их визита здесь ни одной целой заклепки не отыщешь.
И тогда начальству придется вместо нужного им прибора показывать совершенно бесполезный для них кукиш. С приложением подробного рапорта об обстоятельствах проваленного дела. Вернее, с приложением шестнадцати рапортов. По одному на каждого участника операции.
Если бы не эти рапорта, можно было бы и сачкануть, свалив неудачу на объективные обстоятельства. А так… А так придется воевать. С численно превосходящим, а главное, равным по выучке противником.
Придется! Другого выхода нет! Уведенного из-под носа прибора начальство не простит. Это «на нет — суда нет», а на упущенное «есть» — найдется. Только не суд, а трибунал. Что еще и хуже.
Значит, воевать…
Командир еще раз оглядел поле скорого боя. В пассиве численное меньшинство, чужая территория, отсутствие всякой надежды на помощь «большой земли», болтающийся над головой вертолет. В активе — внезапность! Четыре к одному! Не самый оптимистичный расклад. Но и не самый безнадежный…
Командир привстал за закрывшим его от противника стволом дерева и, сложив ладони «лодочкой», отдал соответствующий приказ. На птичьем языке. Который, наверное, не поняли бы пернатые, но очень верно истолковали его подчиненные.
— Всем смотреть на меня!
Все, кто мог видеть командира, устремили на него взгляд.
— Разбор целей! — показал командир. — Расчет справа — налево.
Поднял один, потом другой пальцы вверх, сделал ими круговое движение. Все понятно:
— Первый и второй по расчету бойцы берут на себя дальний вертолет, его экипаж и всех, кто подле него окажется.
Еще два пальца и еще один круг над головой:
— Третий и четвертый бойцы работают ближний вертолет и его экипаж.
Пятый — страхует первого — четвертого с флангов, при необходимости заменяет выбывших.
Шестой — сосредоточивает огонь на противнике, находящемся между вертолетами и самолетом.
Седьмой, восьмой — занимаются теми, кто копошится возле обломков.
Девятый, десятый — отстреливают бригаду, стаскивающую к месту подрыва ракеты и прочее вооружение.
Одиннадцатый — тревожит барражирующий окрестности вертолет, не давая ему возможности вести прицельную стрельбу.
Все прочие, в том числе командир, находятся в резерве и используются по мере необходимости.
Пять раз раскрытый пятерней кулак:
— Начало атаки через двадцать пять секунд.
Данный приказ довести до сведения всего личного состава. В первую очередь тех, кто командира не видит.
Еще несколько потревоженных «птиц» коротко прокричали в джунглях.
Обратный отсчет пошел.
Двадцать четыре.
Двадцать три.
Двадцать две…
Бойцы спешно перемещались на наиболее выгодные позиции. Удобно упирали локти в землю. Стирали стекающий на глаза пот. Брали на мушки прицелов отведенные им цели. По две, а то и по три на каждого.
Это очень важно — уметь разобрать цели. Это отличает разведчиков от простой пехоты, которая зачастую палит не куда нужно, а куда заблагорассудится. А в итоге — все в одну и ту же цель. Разведчики не могут себе позволить роскоши задействовать два ствола для поражения одного противника. Их в отличие от врагов слишком мало. Одна пуля — один поверженный враг. Такой расчет. Две пули, выпущенные из разного оружия, — гораздо худший результат. Три из трех разных стволов — это уже непрофессионализм, с перспективой списания в общевойсковые подразделения.
По-настоящему действенен только первый залп, которого противник не ожидает. Все, кто ушел от тех первых пуль, получают шанс на выживание и, значит, на сопротивление. Они зарываются в землю, откуда их выковырять практически невозможно, и сопротивляются до последнего.
Первый залп — это иногда выигранный или проигранный бой.
Девятнадцать.
Восемнадцать.
Семнадцать…
* * *
— Слышите! — насторожился командир коммандос.
— Что?
— Птицы. В джунглях кричат птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Может быть, вы сами…
— Нет, сэр! Я не успел открутить ни одной гайки. Командир опустился на колени и внимательно осмотрел болты. Они выглядели как новые. Словно только что из-под резца токарного станка. Он ощупал их рукой и посмотрел на пальцы. На коже остались мелкие крупинки сора. На старых болтах, которые никто не трогает, грязь намертво пристает к металлу и рук не пачкает.
Командир выпрямился и внимательно оглядел кабину.
— Что мне делать? Сэр!
— То, что было приказано, — демонтировать приборы. Только теперь гораздо быстрее, чем раньше.
Главный коммандос вышел из кабины и очень тщательно осмотрел останки самолета. Особенно места, где была повреждена обшивка. Он не пропустил ни одной трещинки, ни одного разрыва и очень скоро нашел то, что искал. Кусок искусственно взрезанной обшивки. Естественным образом металл так, с равномерными зазубринами в одну и ту же сторону, не рвется. Он лопается, как бумага, — ровно или большими неровными зубцами. Этот металл не рвался, этот металл пилился или рубился. По всей видимости, большим ножом.
Командир внимательно осмотрел места пропилов, ощупал зазубрины. Они были чисты. На них даже не успела осесть пыль. А это значит…
Это значит, что неизвестные были здесь не далее чем несколько дней назад. Может быть, даже вчера.
Но почему тогда они ушли, не докончив работу? Не докрутив две последние гайки? Может, их кто-нибудь спугнул? Или отпала необходимость в данном приборе? Или?..
Или они никуда не уходили?
Командир коммандос напрягся, представив, что за его действиями сейчас наблюдают чужие глаза. Возможно, сквозь перекрестие оптического прицела снайперской винтовки…
* * *
— Мне кажется, он что-то заметил, — тихо сказал командир разведотряда, не отрывая глаз от бинокля.
— Что?
— Не знаю. Может быть, работу наших парней. Они взрезали фюзеляж именно в этом месте, где он стоит. На металле могли остаться следы.
— Какие?
— Ну не знаю. Заусеницы или отпечатки пальцев. Мы-то ведь не в перчатках работали…
— Черт их всех забери!
— Боюсь, не их. Боюсь, нас. Если исходить из численного превосходства и качества вооружения.
Человек возле самолета выпрямился и внимательно посмотрел в сторону джунглей. Прямо в объектив направленного на него бинокля. Прямо глаза в глаза.
— Он нас ищет! Теперь я точно уверен, — сказал командир разведчиков, даже слегка отшатнувшись от окуляра.
— И что мы теперь будем делать?
— Давай так: если они начнут суетиться — открываем огонь из всех стволов. Разом. Левый фланг работает вертолеты, правый — тех, что собирают обломки, центр — всех прочих, которые возле самолета. Но только разом. По моему сигналу. По моему выстрелу.
— А потом?
— Потом? Потом либо мы их. Либо они нас.
* * *
Командир коммандос выпрямился и мельком оглядел окружающий лес. Вполне вероятно, что там притаился враг. Где-то там, в зарослях. А они здесь, на открытом месте. Как на раскрытой ладони. Если допустить хотя бы одно неверное движение… И что в этом случае можно предпринять? Лучше всего ничего не предпринимать. Делать то же, что делали раньше. И желательно в том же темпе, что раньше. И с тем же выражением лиц. Главное, не вспугнуть противника, не спровоцировать его на выстрел. Раз до сих пор они не открыли огонь, значит, существует вероятность, что они не сделают этого и в дальнейшем. Позволят довершить начатое. И позволят уйти. Без боя. По какой причине? Им лучше знать. Возможно, потому, что их меньше, или они хуже вооружены, или успели найти то, что им требовалось и теперь ни этот самолет, ни эти копошащиеся подле него коммандос их не интересуют. Не суть важно. Важно, что, пока сохраняется прежняя линия поведения, они стрелять не станут.
Отсюда главная задача — не менять линии поведения. И одновременно готовиться к отражению атаки. О возможности которой должен быть оповещен каждый.
— Лейтенант Джонстон! — негромко позвал командир.
— Я! Сэр! — так же тихо ответил лейтенант.
— Вы почему… — начал фразу командир, показывая рукой на разложенные возле самолета ракеты. Но это «почему» не продолжил. — Слушайте меня внимательно, лейтенант, — сказал он, резко меняя тему разговора. — По всей вероятности, до нас в этих обломках кто-то копался. Не исключена возможность, что они и сейчас находятся где-то поблизости, наблюдая за нашими действиями. Эту информацию необходимо довести до всего личного состава. И передать приказ — линии поведения не менять, работу не прекращать, быть готовыми к отражению атаки и мгновенной эвакуации. Ясно?
— Да. Сэр!
— Ну так положите это так, как я сказал, — еще раз показал командир на ракеты, — и энергичней, энергичней…
Лейтенант Джонстон поменял местами три ракеты, отчего их общая сумма, равно как и качество воз-лежания на земле не претерпели никаких изменений, и, вспомнив о каком-то срочном деле, пошел в сторону саперной группы.
— Не оборачивайтесь, не демонстрируйте своих реакций, продолжайте делать то, что делали, — заранее предупредил он.
— Что случилось?
— Пока ничего, но может случиться в любой момент. За нами наблюдают. Возможна атака. Необходимо приготовиться к бою. Не показывайте вида, что вы о чем-то узнали. Быстро завершайте работы. Передайте информацию дальше. И дайте мне пару проводков.
— Каких проводков?
— Любых. За которыми я к вам подошел.
Взяв проводки, лейтенант Джонстон двинулся в сторону вертолетов. Ему следовало ввести в курс дела еще пять бойцов…
— Возможна атака…
— Поведения не менять…
— Приготовиться к отражению атаки…
Приготовиться к отражению атаки значило заранее присмотреть несколько огневых позиций, прикинуть, как до них быстрее добраться, подготовить к мгновенной стрельбе оружие и перестать ходить в полный рост, чтобы усложнить прицеливание невидимому стрелку.
Вон та ямка, если залечь в нее скорчившись боком, будет подходяща при атаке с юга. Тот поваленный ствол защитит от пуль, летящих с севера. Другой — с запада. Восточное направление перекрывают обломки самолета…
Ямы можно достичь одним быстрым прыжком. К стволам придется добираться по-пластунски или перекатываясь…
Теперь оружие. Подтянуть винтовку поближе, прикрыть телом с просматриваемых сторон, дослать патрон, снять предохранитель. Естественным жестом человека, поправляющего одежду, передвинуть в более доступное место гранаты…
И продолжать работать. Словно ничего не случилось. И ничего не ожидается…
— Что-то не нравятся мне их передвижения, — сказал командир российских разведчиков.
— Чем?
— Тем, что они рассыпаются по полю, как бильярдные шары под ударом кия. Один подходит к другому, тот другой идет к третьему, третий — к четвертому… А потом каждый из них присаживается к земле, словно у него случился понос. Или даже ложится. Хотя до этого работал стоя. Очень мне подозрительны эти совпадения в поведенческих реакциях. Не могут все и одновременно вести себя одинаково.
— Капитан, прибор!
Из раскуроченной кабины работавший там боец вытаскивал какие-то коробки.
— Уверен?
— Уверен. Вон он. С краю. На нем маркировка специфическая.
Капитан прилип к окуляру бинокля.
— Похож…
— Да не похож, а он самый и есть! Даже если по отверстиям считать.
— Точно, он! Прибор! В Бога, в душу…
А если они вывозят приборы, то, получается, дело обстоит даже хуже, чем представлялось вначале. Получается, что пригнали сюда не простых пехотинцев с целью вывоза останков летчиков для передачи их скорбящим родственникам, а «мусорщиков», назначенных собирать то, что неудачно обронила армия США. Где бы она это ни обронила. Короче, прислали коммандос. Которые умеют воевать. И умеют побеждать.
И ведь что обидно — ни часом раньше, ни часом позже!
Сейчас они демонтируют с погибшего самолета секретную начинку, а все прочее отправят в тартарары посредством подрыва двух десятков килограммов тротила. Так что после их визита здесь ни одной целой заклепки не отыщешь.
И тогда начальству придется вместо нужного им прибора показывать совершенно бесполезный для них кукиш. С приложением подробного рапорта об обстоятельствах проваленного дела. Вернее, с приложением шестнадцати рапортов. По одному на каждого участника операции.
Если бы не эти рапорта, можно было бы и сачкануть, свалив неудачу на объективные обстоятельства. А так… А так придется воевать. С численно превосходящим, а главное, равным по выучке противником.
Придется! Другого выхода нет! Уведенного из-под носа прибора начальство не простит. Это «на нет — суда нет», а на упущенное «есть» — найдется. Только не суд, а трибунал. Что еще и хуже.
Значит, воевать…
Командир еще раз оглядел поле скорого боя. В пассиве численное меньшинство, чужая территория, отсутствие всякой надежды на помощь «большой земли», болтающийся над головой вертолет. В активе — внезапность! Четыре к одному! Не самый оптимистичный расклад. Но и не самый безнадежный…
Командир привстал за закрывшим его от противника стволом дерева и, сложив ладони «лодочкой», отдал соответствующий приказ. На птичьем языке. Который, наверное, не поняли бы пернатые, но очень верно истолковали его подчиненные.
— Всем смотреть на меня!
Все, кто мог видеть командира, устремили на него взгляд.
— Разбор целей! — показал командир. — Расчет справа — налево.
Поднял один, потом другой пальцы вверх, сделал ими круговое движение. Все понятно:
— Первый и второй по расчету бойцы берут на себя дальний вертолет, его экипаж и всех, кто подле него окажется.
Еще два пальца и еще один круг над головой:
— Третий и четвертый бойцы работают ближний вертолет и его экипаж.
Пятый — страхует первого — четвертого с флангов, при необходимости заменяет выбывших.
Шестой — сосредоточивает огонь на противнике, находящемся между вертолетами и самолетом.
Седьмой, восьмой — занимаются теми, кто копошится возле обломков.
Девятый, десятый — отстреливают бригаду, стаскивающую к месту подрыва ракеты и прочее вооружение.
Одиннадцатый — тревожит барражирующий окрестности вертолет, не давая ему возможности вести прицельную стрельбу.
Все прочие, в том числе командир, находятся в резерве и используются по мере необходимости.
Пять раз раскрытый пятерней кулак:
— Начало атаки через двадцать пять секунд.
Данный приказ довести до сведения всего личного состава. В первую очередь тех, кто командира не видит.
Еще несколько потревоженных «птиц» коротко прокричали в джунглях.
Обратный отсчет пошел.
Двадцать четыре.
Двадцать три.
Двадцать две…
Бойцы спешно перемещались на наиболее выгодные позиции. Удобно упирали локти в землю. Стирали стекающий на глаза пот. Брали на мушки прицелов отведенные им цели. По две, а то и по три на каждого.
Это очень важно — уметь разобрать цели. Это отличает разведчиков от простой пехоты, которая зачастую палит не куда нужно, а куда заблагорассудится. А в итоге — все в одну и ту же цель. Разведчики не могут себе позволить роскоши задействовать два ствола для поражения одного противника. Их в отличие от врагов слишком мало. Одна пуля — один поверженный враг. Такой расчет. Две пули, выпущенные из разного оружия, — гораздо худший результат. Три из трех разных стволов — это уже непрофессионализм, с перспективой списания в общевойсковые подразделения.
По-настоящему действенен только первый залп, которого противник не ожидает. Все, кто ушел от тех первых пуль, получают шанс на выживание и, значит, на сопротивление. Они зарываются в землю, откуда их выковырять практически невозможно, и сопротивляются до последнего.
Первый залп — это иногда выигранный или проигранный бой.
Девятнадцать.
Восемнадцать.
Семнадцать…
* * *
— Слышите! — насторожился командир коммандос.
— Что?
— Птицы. В джунглях кричат птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48