А он все равно достался!
Видно, не зря командир не доверял своим бойцам. Не зря никому ничего не сказал, когда ушел в лес по своей секретной нужде.
И все равно промахнулся.
Вот тебе и туалет… Начали с поиска дерьма, а закончили… дерьмом, только уже государственного масштаба. Как говорится, пошли покакать и не заметили, как стали предателями. Ну все у нас не как надо, все через задницу выходит. Даже государственные секреты…
— Теперь мы можем идти дальше, — сказал вьетнамец. — Здесь больше ничего нет. Или есть что-то еще?
Пленники молчали. Хотя им хотелось кричать… Снова пешком до машин. Два часа на машинах.
Полтора часа пешком.
— Узнаете?
— Нет.
— Здесь был бой с одним из наших отрядов. Здесь вы остались втроем. Вы, командир и тот, кого вы называли «носильщик». Тот, кто переносил «груз». Вы узнаете это место?
— Нет. Здесь мы не были.
— Здесь вы были! Вон там вы надломили ветку. Там — зацепили оружием и сковырнули кору дерева. Там сдвинули камень. Мы вынуждены очень внимательно осматривать местность. Куда вы пошли дальше?
— Вы же очень внимательно осматриваете местность…
— Куда вы пошли дальше? Куда свернули? Куда вы свернули после того, как остались втроем? Вспоминайте.
— Не помню.
— Вспоминайте!
— Не помню!
Короткий жест конвойной команде, мигом расчехлившей и приготовившей к работе ножи. С помощью которых можно вырезать очень тонкие полосы кожи и мяса. Из живого тела. И очень ловко обстругивать до толщины карандаша пальцы…
— Но я действительно не помню! Но могу описать маяки.
— Я знаю маяки. Но мне нужен путь. Весь путь.
— Кажется, вправо. Градусов сорок. Там должны быть метки…
— Туда, — показал вьетнамский следователь. Солдаты разбежались в указанном направлении, как свора псов, вынюхивающих логово зверя. И скоро вернулись.
— Да, — кивнули они, — там есть метки.
— Идите! — приказал вьетнамец. Конвой придвинулся к пленникам. Солдаты врубились в джунгли, пробивая тропу.
— Здесь?
— Здесь.
Отряд остановился возле большой грязевой лужи.
— Где конкретно?
— Место я могу найти только сам. Только лично. Больше никто. Снимите колодки и дайте мне лопату.
— Зачем вам лопата?
— Чтобы вырыть «груз».
Хитрец. Он помнил, что под «груз» были уложены настороженные на взрыв гранаты. Он хотел попасть под взрыв. Он хотел погибнуть. Чтобы отмучиться…
— Не надо лопаты. Мы справимся сами.
— Но вы не найдете это место. Только я. Больше никто…
— Найдем. Если здесь хоть что-то есть — найдем. Вьетнамец отдал распоряжение. И солдаты выстроили несколько живых цепочек. И взяли в руки ведра. За четыре часа они вычерпали лужу. До дна. И пустили вперед саперов с миноискателями.
— Здесь! — показали саперы.
И стали снимать грунт. Руками. Слой за слоем. Как раскапывающие особо ценную находку археологи. Сам мешок они не трогали. Только землю.
Граната — показали они.
Еще одна!
«Груз» был свободен.
— Вы, кажется, не солгали, — сказал вьетнамец. — Я доложу об этом своему командованию.
Пленники ничего не ответили. Им было уже все равно…
* * *
В лагерь вернулись к ночи. Пленников выгрузили из машины и погнали ударами прикладов к яме. Они спотыкались и падали. Падали всегда вдвоем.
Пара Кузнецова тоже упала. Вернее, упал американец, а за ним вынужденно его напарник по колодкам. Американец упал очень сильно, даже не успев выставить руки. Он упал лицом об землю и разбил себе в кровь нос и губы.
— Быстрее! — торопил конвой, не обращая внимания на истекающего кровью раненого. — Быстрее.
Конвой спешил к ужину.
«Раззява! На ногах не стоит!» — на мгновение разозлился Кузнецов, почувствовав резкую боль в подвернутых при падении кистях. Но, увидев струйку капающей на землю крови, смягчился. Раззява не раззява, а морду разделал, как бифштекс.
— Сильно порезался? — на ходу спросил он. Американец молча мотнул головой. Наверное, он не мог ответить, потому что его рот был заполнен кровью, которая густо сползала по подбородку и шее.
— Ладно. В яме что-нибудь придумаем… Но к яме пленных не привели. Наверное, яма понадобилась для других целей.
Пленных прогнали до конца лагеря и остановили на утоптанном плацу возле вбитых в землю на расстоянии в пять-шесть метров друг от друга кольев.
— Сесть возле кольев! — приказал, точнее, показал конвой. — Каждый возле своего.
Пары пленников разбежались в стороны. Каждая к своим кольям. И сели на землю. Кузнецову с американцем достались самые последние колья. Сзади них никого не было. Сзади них было пустое пространство, к которому они были развернуты незащищенной спиной. Что очень давило на психику.
Конвоиры прошли вдоль ряда, привычными движениями раскрыли и загнали в колодки ноги пленных и привязали колодки врастяг, от кола к колу. Так что нельзя было сдвинуться ни в ту, ни в другую сторону. После чего сели в стороне возле разведенного костра. Ужинать.
На этот раз ни еды, ни воды пленникам не предложили.
Столь резкая перемена в обращении настораживала.
Что они хотят? Зачем привязали к кольям?
Вьетнамцы ужинали, разговаривали, смеялись, играли в какую-то свою совершенно непонятную игру и снова смеялись. На пленных они внимания почти не обращали…
«Неужели будут снова допрашивать? — думал и боялся про себя капитан, а нынче рядовой колодник Кузнецов. — А ноги пристегнули для устрашения, для напоминания о том, что они здесь ничего не значат, что они в полной власти палачей? Неужели все-таки…»
Рядом закашлялся американец. И сплюнул, точнее, просто вылил изо рта кровь. Точно, он же падал! Он же разбил лицо.
— Алексей! — тихо позвал американец. Ну дает! Даже имя на допросах запомнил.
— Чего тебе?
— Посмотри, Алексей, сюда! — сказал американец и показал на свой рот.
Рта у него практически не было. И верхняя, и нижняя губа были располосованы чуть не до зубов. Из порезов сочилась и сочилась кровь. Подробнее рассмотреть рану в колеблющемся свете костра было невозможно. Но и того, что видно, было вполне достаточно для безрадостного диагноза. Такой шрам — на всю жизнь. Если, конечно, пострадавший до утра доживет…
Надо бы помочь раненому. Остановить кровь, пока он ею не истек. Только как — руки-то связаны!
— Вижу, — сказал Кузнецов. — Но что я могу сделать?
— Нет. Не то. Я не просил помощь. Нет, — замотал головой американец, — смотри!
И он поднял в оскале губы. В зубах у него блеснуло стекло. Здоровенный осколок бутылочного стекла!
Стекло в ране! Застряло! И режет дальше…
Но оно же не в ране… Оно зажато в зубах…
В зубах! Оно крепко зажато в зубах!
Зажато!..
Так вот почему он споткнулся! Вот почему упал! И изрезал лицо. Вот обо что он изрезал лицо! О стекло, которое успел схватить зубами и спрятать в рот!
— Это там, когда я упал. Теперь ты понял? Алексей…
Теперь он все понял! Теперь он понял, зачем все это надо было! И во имя чего!
Впервые за многие дни они располагали режущим инструментом. Способным перепилить веревки, стягивающие их оковы!
Ай да янки! Ай да сукин сын!
— Я не могу сам! Веревка далеко. Я не достаю, — сказал американец.
Веревка, связывающая две половины колодок, была действительно далеко. И достать до нее ртом было невозможно.
— Надави на меня…
Все верно. Надо надавить. Со стороны…
— Нет. Не сейчас. Сейчас нельзя. К утру. Когда караул заснет.
— O'key! К утру. Утро вечера мудреней!
— Мудренее…
— Yes! Мудренее. Будем ждать.
Ближе к рассвету, когда у часовых, вне зависимости от цвета кожи, самый Крепкий сон, Кузнецов толкнул американца.
Тот кивнул и показал зажатый в окровавленном рту осколок. Он был готов к работе.
Кузнецов уперся в колодки руками и ногами, наклонился, уткнулся головой в плечо американца и что есть сил, не обращая внимания на резкую ломоту в кистях, отдавил его книзу.
— Есть! — кивнул американец и стал водить головой вправо — влево.
Вправо — влево.
Вправо — влево…
Он пилил веревки, не обращая внимания на боль и на кровь, брызжущую из свежих порезов. Он пилил, потому что боролся за жизнь А порезы угрожали только здоровью.
Есть!
Веревка ослабла и упала одним концом на землю. Верхняя колода приподнялась.
Теперь главное, чтобы ничего не услышал конвой.
Пленники медленно выпрямились. И очень медленно положили колоду на место. Но только рук в этих колодках уже не было.
— Дай стекло, — попросил Кузнецов.
И перерезал веревки с другой стороны колодок. Теперь верхняя колода оказалась свободной. Нижняя продолжала висеть на веревках, привязанных к кольям.
Надо попытаться отползти и перерезать веревки соседям, подумал Кузнецов. И другим соседям. И всем остальным. А потом разом напасть на караул… Сейчас. Через минуту…
Но отползти к соседям не удалось и освободить всех остальных узников не удалось. Со стороны лагеря пришла караульная смена.
— Быстро! — сказал Кузнецов, вталкивая руки и ноги в полукружья нижней колоды, прижима» их верхней и прижимая ту верхнюю колоду лбом.
Новый караул прошел вдоль рядов, проверяя пленников.
Ну что им не спится? Что они вдруг надумали службу нести?! Вместо того чтобы сменяться утром, как во всех нормальных армиях мира, сменяются, когда в голову взбредет…
— В порядке, — махнул старший нового караула, и бойцы старого, гремя оружием и переговариваясь, побрели в сторону лагеря.
Не успели! Совсем чуть-чуть не успели! Маленькую капельку…
Ну ничего, сейчас новый караул подуспокоится, поест своего риса, попьет своего чая и, глядишь, тоже разомлеет. Ничего, полчаса ничего не решают…
Но новый караул не садился. И не ел рис. И не пил чай. Новый караул тащил службу. Как будто ему надо было больше всех…
Через полтора часа начался рассвет. И бежать было поздно. Может быть, спустя какое-нибудь время… Когда караул куда-нибудь уйдет. Или отвернется. Может быть…
Но караул не уходил и не отворачивался. А когда взошло солнце, новый караул приступил к делу, за которым сюда прибыл.
Они прошли к первой паре пленников и склонились над ними.
Неужели они решили проверить узлы, напрягся Кузнецов, и сейчас, двигаясь от пары к паре, доберутся до них? И увидят взрезанные веревки…
Но караул не проверял узлы. Караул делал совсем другое.
Два бойца зашли за спины пленников, стянули с плеча автоматы, передернули затворы и приставили дула к их затылкам. Третий зашел сбоку и что-то сказал.
Два одновременных выстрела грохнули над плацем. Мертвые пленники ткнулись головой в землю.
— Гады-ы-ы! — закричал кто-то.
— Что там? Что происходит? ~ встрепенулся американец.
— Происходит расстрел, — жестко ответил Кузнецов.
Конвойные не спеша развязали колодки и отпнули трупы в сторону. Колодки они аккуратно положили друг на друга. Колодки им были еще нужны.
Потом они зашли в затылок другой паре. И повторили свои механические движения. Приставили дула к головам. И нажали на курки. Одновременно.
Еще два пленника ткнулись лбами в чужую землю.
Тот, что справа, был Смирнов. Сашка. Был, потому что перестал быть…
Вьетнамцы сняли колодки и пошли дальше. К третьей паре.
— Волки позорные! Падлы! Гады! Развяжите меня… Пивоваров…
Вьетнамцы приставили автоматы. Выстрелили. Сняли колодки…
— Крис! — сказал американец.
— Что?
— Это был Крис…
— И Пивоваров…
С четвертой парой палачи возились дольше. Четвертая пара крутила головами, орала и материлась на двух языках и пыталась перевернуться на спину. В четвертую пару стреляли три раза. Два раза, чтобы попасть. И один — чтобы добить.
В четвертой паре крайним справа был Далидзе… Далидзе…
— Надо бежать! — сказал американец. — Немедленно! Надо бежать! — И попытался приподняться.
— Сиди! Сиди, гад! — свирепо приказал Кузнецов. — Сиди… Если мы сейчас… они все равно нас. У них автоматы на боевом взводе. Им только развернуться. Мы не успеем. От силы два шага…
— А что тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Видно, не зря командир не доверял своим бойцам. Не зря никому ничего не сказал, когда ушел в лес по своей секретной нужде.
И все равно промахнулся.
Вот тебе и туалет… Начали с поиска дерьма, а закончили… дерьмом, только уже государственного масштаба. Как говорится, пошли покакать и не заметили, как стали предателями. Ну все у нас не как надо, все через задницу выходит. Даже государственные секреты…
— Теперь мы можем идти дальше, — сказал вьетнамец. — Здесь больше ничего нет. Или есть что-то еще?
Пленники молчали. Хотя им хотелось кричать… Снова пешком до машин. Два часа на машинах.
Полтора часа пешком.
— Узнаете?
— Нет.
— Здесь был бой с одним из наших отрядов. Здесь вы остались втроем. Вы, командир и тот, кого вы называли «носильщик». Тот, кто переносил «груз». Вы узнаете это место?
— Нет. Здесь мы не были.
— Здесь вы были! Вон там вы надломили ветку. Там — зацепили оружием и сковырнули кору дерева. Там сдвинули камень. Мы вынуждены очень внимательно осматривать местность. Куда вы пошли дальше?
— Вы же очень внимательно осматриваете местность…
— Куда вы пошли дальше? Куда свернули? Куда вы свернули после того, как остались втроем? Вспоминайте.
— Не помню.
— Вспоминайте!
— Не помню!
Короткий жест конвойной команде, мигом расчехлившей и приготовившей к работе ножи. С помощью которых можно вырезать очень тонкие полосы кожи и мяса. Из живого тела. И очень ловко обстругивать до толщины карандаша пальцы…
— Но я действительно не помню! Но могу описать маяки.
— Я знаю маяки. Но мне нужен путь. Весь путь.
— Кажется, вправо. Градусов сорок. Там должны быть метки…
— Туда, — показал вьетнамский следователь. Солдаты разбежались в указанном направлении, как свора псов, вынюхивающих логово зверя. И скоро вернулись.
— Да, — кивнули они, — там есть метки.
— Идите! — приказал вьетнамец. Конвой придвинулся к пленникам. Солдаты врубились в джунгли, пробивая тропу.
— Здесь?
— Здесь.
Отряд остановился возле большой грязевой лужи.
— Где конкретно?
— Место я могу найти только сам. Только лично. Больше никто. Снимите колодки и дайте мне лопату.
— Зачем вам лопата?
— Чтобы вырыть «груз».
Хитрец. Он помнил, что под «груз» были уложены настороженные на взрыв гранаты. Он хотел попасть под взрыв. Он хотел погибнуть. Чтобы отмучиться…
— Не надо лопаты. Мы справимся сами.
— Но вы не найдете это место. Только я. Больше никто…
— Найдем. Если здесь хоть что-то есть — найдем. Вьетнамец отдал распоряжение. И солдаты выстроили несколько живых цепочек. И взяли в руки ведра. За четыре часа они вычерпали лужу. До дна. И пустили вперед саперов с миноискателями.
— Здесь! — показали саперы.
И стали снимать грунт. Руками. Слой за слоем. Как раскапывающие особо ценную находку археологи. Сам мешок они не трогали. Только землю.
Граната — показали они.
Еще одна!
«Груз» был свободен.
— Вы, кажется, не солгали, — сказал вьетнамец. — Я доложу об этом своему командованию.
Пленники ничего не ответили. Им было уже все равно…
* * *
В лагерь вернулись к ночи. Пленников выгрузили из машины и погнали ударами прикладов к яме. Они спотыкались и падали. Падали всегда вдвоем.
Пара Кузнецова тоже упала. Вернее, упал американец, а за ним вынужденно его напарник по колодкам. Американец упал очень сильно, даже не успев выставить руки. Он упал лицом об землю и разбил себе в кровь нос и губы.
— Быстрее! — торопил конвой, не обращая внимания на истекающего кровью раненого. — Быстрее.
Конвой спешил к ужину.
«Раззява! На ногах не стоит!» — на мгновение разозлился Кузнецов, почувствовав резкую боль в подвернутых при падении кистях. Но, увидев струйку капающей на землю крови, смягчился. Раззява не раззява, а морду разделал, как бифштекс.
— Сильно порезался? — на ходу спросил он. Американец молча мотнул головой. Наверное, он не мог ответить, потому что его рот был заполнен кровью, которая густо сползала по подбородку и шее.
— Ладно. В яме что-нибудь придумаем… Но к яме пленных не привели. Наверное, яма понадобилась для других целей.
Пленных прогнали до конца лагеря и остановили на утоптанном плацу возле вбитых в землю на расстоянии в пять-шесть метров друг от друга кольев.
— Сесть возле кольев! — приказал, точнее, показал конвой. — Каждый возле своего.
Пары пленников разбежались в стороны. Каждая к своим кольям. И сели на землю. Кузнецову с американцем достались самые последние колья. Сзади них никого не было. Сзади них было пустое пространство, к которому они были развернуты незащищенной спиной. Что очень давило на психику.
Конвоиры прошли вдоль ряда, привычными движениями раскрыли и загнали в колодки ноги пленных и привязали колодки врастяг, от кола к колу. Так что нельзя было сдвинуться ни в ту, ни в другую сторону. После чего сели в стороне возле разведенного костра. Ужинать.
На этот раз ни еды, ни воды пленникам не предложили.
Столь резкая перемена в обращении настораживала.
Что они хотят? Зачем привязали к кольям?
Вьетнамцы ужинали, разговаривали, смеялись, играли в какую-то свою совершенно непонятную игру и снова смеялись. На пленных они внимания почти не обращали…
«Неужели будут снова допрашивать? — думал и боялся про себя капитан, а нынче рядовой колодник Кузнецов. — А ноги пристегнули для устрашения, для напоминания о том, что они здесь ничего не значат, что они в полной власти палачей? Неужели все-таки…»
Рядом закашлялся американец. И сплюнул, точнее, просто вылил изо рта кровь. Точно, он же падал! Он же разбил лицо.
— Алексей! — тихо позвал американец. Ну дает! Даже имя на допросах запомнил.
— Чего тебе?
— Посмотри, Алексей, сюда! — сказал американец и показал на свой рот.
Рта у него практически не было. И верхняя, и нижняя губа были располосованы чуть не до зубов. Из порезов сочилась и сочилась кровь. Подробнее рассмотреть рану в колеблющемся свете костра было невозможно. Но и того, что видно, было вполне достаточно для безрадостного диагноза. Такой шрам — на всю жизнь. Если, конечно, пострадавший до утра доживет…
Надо бы помочь раненому. Остановить кровь, пока он ею не истек. Только как — руки-то связаны!
— Вижу, — сказал Кузнецов. — Но что я могу сделать?
— Нет. Не то. Я не просил помощь. Нет, — замотал головой американец, — смотри!
И он поднял в оскале губы. В зубах у него блеснуло стекло. Здоровенный осколок бутылочного стекла!
Стекло в ране! Застряло! И режет дальше…
Но оно же не в ране… Оно зажато в зубах…
В зубах! Оно крепко зажато в зубах!
Зажато!..
Так вот почему он споткнулся! Вот почему упал! И изрезал лицо. Вот обо что он изрезал лицо! О стекло, которое успел схватить зубами и спрятать в рот!
— Это там, когда я упал. Теперь ты понял? Алексей…
Теперь он все понял! Теперь он понял, зачем все это надо было! И во имя чего!
Впервые за многие дни они располагали режущим инструментом. Способным перепилить веревки, стягивающие их оковы!
Ай да янки! Ай да сукин сын!
— Я не могу сам! Веревка далеко. Я не достаю, — сказал американец.
Веревка, связывающая две половины колодок, была действительно далеко. И достать до нее ртом было невозможно.
— Надави на меня…
Все верно. Надо надавить. Со стороны…
— Нет. Не сейчас. Сейчас нельзя. К утру. Когда караул заснет.
— O'key! К утру. Утро вечера мудреней!
— Мудренее…
— Yes! Мудренее. Будем ждать.
Ближе к рассвету, когда у часовых, вне зависимости от цвета кожи, самый Крепкий сон, Кузнецов толкнул американца.
Тот кивнул и показал зажатый в окровавленном рту осколок. Он был готов к работе.
Кузнецов уперся в колодки руками и ногами, наклонился, уткнулся головой в плечо американца и что есть сил, не обращая внимания на резкую ломоту в кистях, отдавил его книзу.
— Есть! — кивнул американец и стал водить головой вправо — влево.
Вправо — влево.
Вправо — влево…
Он пилил веревки, не обращая внимания на боль и на кровь, брызжущую из свежих порезов. Он пилил, потому что боролся за жизнь А порезы угрожали только здоровью.
Есть!
Веревка ослабла и упала одним концом на землю. Верхняя колода приподнялась.
Теперь главное, чтобы ничего не услышал конвой.
Пленники медленно выпрямились. И очень медленно положили колоду на место. Но только рук в этих колодках уже не было.
— Дай стекло, — попросил Кузнецов.
И перерезал веревки с другой стороны колодок. Теперь верхняя колода оказалась свободной. Нижняя продолжала висеть на веревках, привязанных к кольям.
Надо попытаться отползти и перерезать веревки соседям, подумал Кузнецов. И другим соседям. И всем остальным. А потом разом напасть на караул… Сейчас. Через минуту…
Но отползти к соседям не удалось и освободить всех остальных узников не удалось. Со стороны лагеря пришла караульная смена.
— Быстро! — сказал Кузнецов, вталкивая руки и ноги в полукружья нижней колоды, прижима» их верхней и прижимая ту верхнюю колоду лбом.
Новый караул прошел вдоль рядов, проверяя пленников.
Ну что им не спится? Что они вдруг надумали службу нести?! Вместо того чтобы сменяться утром, как во всех нормальных армиях мира, сменяются, когда в голову взбредет…
— В порядке, — махнул старший нового караула, и бойцы старого, гремя оружием и переговариваясь, побрели в сторону лагеря.
Не успели! Совсем чуть-чуть не успели! Маленькую капельку…
Ну ничего, сейчас новый караул подуспокоится, поест своего риса, попьет своего чая и, глядишь, тоже разомлеет. Ничего, полчаса ничего не решают…
Но новый караул не садился. И не ел рис. И не пил чай. Новый караул тащил службу. Как будто ему надо было больше всех…
Через полтора часа начался рассвет. И бежать было поздно. Может быть, спустя какое-нибудь время… Когда караул куда-нибудь уйдет. Или отвернется. Может быть…
Но караул не уходил и не отворачивался. А когда взошло солнце, новый караул приступил к делу, за которым сюда прибыл.
Они прошли к первой паре пленников и склонились над ними.
Неужели они решили проверить узлы, напрягся Кузнецов, и сейчас, двигаясь от пары к паре, доберутся до них? И увидят взрезанные веревки…
Но караул не проверял узлы. Караул делал совсем другое.
Два бойца зашли за спины пленников, стянули с плеча автоматы, передернули затворы и приставили дула к их затылкам. Третий зашел сбоку и что-то сказал.
Два одновременных выстрела грохнули над плацем. Мертвые пленники ткнулись головой в землю.
— Гады-ы-ы! — закричал кто-то.
— Что там? Что происходит? ~ встрепенулся американец.
— Происходит расстрел, — жестко ответил Кузнецов.
Конвойные не спеша развязали колодки и отпнули трупы в сторону. Колодки они аккуратно положили друг на друга. Колодки им были еще нужны.
Потом они зашли в затылок другой паре. И повторили свои механические движения. Приставили дула к головам. И нажали на курки. Одновременно.
Еще два пленника ткнулись лбами в чужую землю.
Тот, что справа, был Смирнов. Сашка. Был, потому что перестал быть…
Вьетнамцы сняли колодки и пошли дальше. К третьей паре.
— Волки позорные! Падлы! Гады! Развяжите меня… Пивоваров…
Вьетнамцы приставили автоматы. Выстрелили. Сняли колодки…
— Крис! — сказал американец.
— Что?
— Это был Крис…
— И Пивоваров…
С четвертой парой палачи возились дольше. Четвертая пара крутила головами, орала и материлась на двух языках и пыталась перевернуться на спину. В четвертую пару стреляли три раза. Два раза, чтобы попасть. И один — чтобы добить.
В четвертой паре крайним справа был Далидзе… Далидзе…
— Надо бежать! — сказал американец. — Немедленно! Надо бежать! — И попытался приподняться.
— Сиди! Сиди, гад! — свирепо приказал Кузнецов. — Сиди… Если мы сейчас… они все равно нас. У них автоматы на боевом взводе. Им только развернуться. Мы не успеем. От силы два шага…
— А что тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48