Тут до ближайшей суши, если не считать ту" от которой отошли, километров сто с гаком. Вплавь не доберешься. Страшновато, что говорить, плыть так сутками и земли не видеть. И помощи ждать не от кого.
— О-ох, — тяжело вздохнул я. — Что-то будет?
— Ничего, перетопчемся, что бы ни было, — серьезно сказал Сергей. — Назад пути все равно нет. Ветер не пустит.
Все дальше отодвигался берег. Впереди было только море. Вода до самого горизонта…
Глава 7
Два дня плелись, что называется, с грехом пополам Ветер дунет, паруса схватят порыв, надуются, навалятся на мачту, потянут за собой плот — вроде пошли Вдруг заштилит — тогда стоим или тихо крутимся на месте. Попробовали применить древний, с колдовским оттенком, способ вызывания ветра — скребли ногтями гик, шипели сквозь сжатые зубы. Говорят, лет триста назад хорошо помогало. Но, видно, с тех пор что-то изменилось в порядке подачи заявок на погоду или ходатаев стало слишком много. Ветер не крепчал, хотя мы протерли трубу гика чуть не насквозь. Сегодня вновь стояли час.
— Ну что, самим нам дуть, что ли? — злилась Войцева.
Салифанов, пока суд да дело, разворачивал кухню. Хоть мы и перешли на урезанный паек, раз в сутки горячее надо было употреблять — «погреть внутренности». Своему желудку мы не враги. Одно дело — диета, даже вынужденная, совсем другое — сухомятка.
Из рюкзака Сергей вытянул два маленьких квадратных примуса. Подтащил восьмилитровую канистру с бензином.
— Воронку! — скомандовал он и вытянул руку. Все засуетились, нашли, положили ему на открытую ладонь воронку. Когда Салифанов занимался готовкой, он становился в чем-то очень похожим на своевольного монарха. Это и понятно. Только он мог решать, будем мы сегодня есть суп или тоскливо грызть плесневелые сухари. Кроме него, с примусами справиться не мог никто. Мы всецело зависели от его умения. Он это знал и использовал как мог.
Сергей недовольно осмотрел поданную воронку.
— Опять не очистили, — ворчливо заметил он, указывая на прилипший мусор. Бросились мыть Однажды Салифанов уже проучил нас — отодвинул на пару часов время обеда. Я попытался развести примусы самостоятельно, с ног до головы пропитался бензином и не смог извлечь из их металлического нутра даже чахлого огонька. При помощи каких манипуляций и заклинаний с ними справлялся Салифанов, осталось загадкой
— Женщины моют кастрюли, — обязал Сергей. — Ты, — ткнул он в меня, — и ты, — перевел указующий перст на Васеньева, — заливаете примус.
Никто не протестовал. Пусть почувствует власть, коль желание есть, лишь бы накормил.
Сергей уселся на бак с водой и с его высоты стал зорко наблюдать за исполнением своих указаний.
— Любит купоны стричь, — кивнул в его сторону Валера, подхватив канистру, отвинтил крышку. Я скрутил пробку с бачка примуса. Дальше начиналась эквилибристика По морю шла мертвая зыбь — невысокие округлые волны, эхо разыгравшегося где-то далеко шторма. Плот качало, а заливное отверстие было махоньким — мизинец не пролезет. Попасть в него даже при помощи воронки было делом нелегким, требующим немалой сноровки.
Я чуть присел, упер локти в колени и, плавно покачиваясь в противоположную плоту сторону, что позволяло хоть как-то сохранить неподвижность, подставил к бачку воронку. В отверстие она не вставлялась, приходилось держать ее на весу, направляя струю куда надо по воздуху.
— Готов? — спросил Валера.
Я кивнул головой и даже стал медленнее дышать, чтобы не потерять равновесие. Валера аккуратно наклонил канистру. Тоненькая струйка стекла с ее горловины в воронку и далее, направляемая моей рукой, в примус. Полбачка залили быстро и без происшествий. Но потом к плоту подскочила нестандартная волна, подлезла под него, приподняла и сбросила вниз. Мы невольно качнулись. Из канистры плесканула толстая струя. Брызнув в стороны, шлепнулась в воронку и толстым жгутом полилась мне на штаны. Салифанов потянул носом воздух:
— Опять бензин в море льете? Разгильдяи!
С заправкой второго бачка справились быстрее.
— Все свободны, — объявил Сергей и, схватив примусы, отправился за грот-парус.
Из-под гика я наблюдал за его действиями. В горелки он плеснул бензин, зажег спичку и, отодвинувшись, бросил. Пламя с гулом рванулось вверх, опалило материю паруса. Когда бензин прогорел, Сергей открыл горелки. Пламя несколько раз фыркнуло, загудело ровно, синими языками вытянулось вверх.
— Вот так это делается, — подвел итог Сергей, встал на колени и зачерпнул кастрюлей забортную воду. Потом добавил столько же пресной и полученный коктейль установил на огонь. Монахова поморщилась:
— Лучше бы супу меньше было, чем снова хлебать это пойло.
— Наташа, у нас водопровод пока еще не провели, и слезы твои в кастрюлю не накапаешь, они тоже соленые, — справедливо возразил Сергей.
Войцева принялась ковыряться в заплесневелой вермишели, отбирать то, что еще могло годиться в пищу. Остальное выбрасывала за борт. Валера вскрыл банку тушенки, голодными глазами уставился на куски мяса, торчащие из жирного бульона. Опасливо оглянувшись на Салифанова, лизнул крышку.
— Эй, на шхуне! Не забывайтесь! — возмутился Сергей. Все, что касалось пищеварения, мимо его глаз проскочить не могло. Пора было к этому привыкнуть. — Нехорошо, Валера! Ай-ай! Облизывание банок — узаконенное право повара! Зачем его лишать этой маленькой радости?
— Да она чистая была, — начал оправдываться Валера, демонстрируя кругляш крышки, — вот здесь только чуть жира налипло.
— Отсутствие разменной монеты не оправдывает бесплатный проезд, — назидательно сказал Салифанов. — В следующий раз буду наказывать.
Последняя фраза Валере не понравилась. Он насупился, заиграл желваками, но на голодный желудок спорить не стал, Салифанов, удовлетворенный своей маленькой победой, выхватил у Валеры банку и, перевернув над кастрюлей, вывалил содержимое в воду, постучал по донышку ложкой. Потом устроился поудобнее, долго и тщательно вылизывал банку. Тушенки там оставалось едва ли больше десяти граммов — говорить не о чем, но от вида блаженной салифановской физиономии, от поднимающегося над кастрюлей запаха у меня болезненно засосало под ложечкой. Я сглотнул слюну.
— Еда — не роскошь, — начал философствовать Сергей, — она необходима лишь для поддержания нашего существования. Подчеркиваю, не жизни — существования! — Сергей вкусно облизал свой указательный палец, которым обрабатывал дно банки. — Как солярка мотору машин. Залил горючку, — он щелкнул по банке, — поехал, не залил — не поехал. — И, заглянув в глаза Васеньеву, добавил персонально для него:
— Еда не религия, а пищеварение. Физиология!
— Сам-то лопаешь! — огрызнулся Васеньев.
— Побойся бога, Валерик! — всплеснул руками Сергей. — Быть у воды и не напиться?! Должен же я как-то компенсировать свои дополнительные трудовые затраты.
— Что-то слишком часто ты их компенсируешь, — пробубнил Валера.
— Я могу уступить тебе свое право. Вместе с кухней, естественно, — широким жестом указал Сергей на закипевшие кастрюли. Валера отвернулся, бормоча себе под нос что-то насчет дураков, которых надо искать. Брать на себя обязанности кока ему не хотелось. Стоять при жаре выше сорока градусов возле раскаленных примусов, глотая копоть и бензиновые пары, удовольствие сомнительное.
— Будем считать вопрос исчерпанным, — закрыл дискуссию Сергей. — Прочие вопросы в письменном виде.
Я улегся на спальники, пододвинул под голову рюкзак. Задумался. Голод отношения обострил — бесспорно. Мы еще пока смеемся, но за смехом часто стоит уже не задор и веселье, а раздражение. Ослепительные улыбки обнажили остро заточенные зубки. Вообще-то, вполне естественно. Люди в коммунальных квартирах не могут ужиться нормально. А тут плот, на котором не предусмотрено ни дверей, ни отдельных комнат. Круглые сутки ты находишься среди людей, на их глазах. Уединиться невозможно. Каждый лезет со своими привычками и претензиями.
Один может спать только на правом боку и согнувшись, другой любит отдыхать на спине, но так, чтобы колени спящего на боку не впивались в его тело. Третий обожает послеобеденное время проводить в тихой полудреме. А четвертый, как раз наоборот, петь громкие маршевые песни, которые, как он считает, должны безумно нравиться окружающим.
Каждый день, что там день, каждый час мы вольно или невольно наступаем на чужие любимые мозоли. Злимся сами, обижаем других. Успокаивает одно — не мы первые, не мы последние. Есть даже такое понятие — экспедиционное бешенство. История, к сожалению, знает немало грустных и даже трагических примеров, когда люди, вынужденно ограниченные в замкнутом пространстве на долгое время, не могли наладить нормальные отношения. Правда, до бешенства мы еще не дошли, пока ограничиваемся экспедиционной нервозностью. Вспоминаем старые обиды, проецируем их на сегодня, копим свежие фактики дурных поступков своих товарищей. Только деть их некуда, в товарищеский суд не побежишь, в газету не напишешь. Мы привязаны к плоту, как каторжник к своей тачке. Барин не приедет, барин не рассудит. Разбираться придется самим. Честно говоря, этого момента я боюсь.
Первым могут «схватиться за ножи» Валера с Сергеем. Между ними кошка пробежала давно и, похоже, изрядная кошечка — с теленка ростом. Но начнись скандал и влезь в него я, даже с самыми лучшими намерениями, они объединятся, заклюют, как пить дать. Я же чужак. У них как в дурной семье: и жить вместе уже невмоготу, но и со стороны не суйся. На помощь, даже просто поддержку девчат, рассчитывать не приходится. Они Сергею в рот смотрят, как верующий на святые мощи, привезенные из Иерусалима. Салифанов привел их в организованный туризм, и идти против него для них физически невозможно.
Порой мне кажется, что он у них хирургическим путем удалил орган, вырабатывающий критику в его адрес. В общем, я снова в одиночестве. Раскладка бесперспективная для меня во всех отношениях. Есть, правда, один шанс…
Если подстроиться под Салифанова…
Я взглянул в сторону Сергея и оторопел, разом забыв о всех своих выкладках. Дело было дрянь: с горелок примусов с напряженным гулом выстреливали полуметровые языки пламени. Сами горелки, подставки, на которых стояли кастрюли, и, кажется, даже стороны бачков, обращенные к огню, нагрелись докрасна.
Сергей, стоя на коленях, лихорадочно крутил ручки регуляторов пламени. Бесполезно! Примусы пошли вразнос. В бачках создалось давление, в десятки раз превышающее расчетное. Пары бензина, сжатые стальными стенками, искали выхода. С аварийного клапана толстой голубой закручивающейся струёй бил огонь. Примусы уже гудели, как близкая пароходная сирена. Сейчас будет взрыв, понял я, и инстинктивно отшатнулся. Я просто физически почувствовал, как брызнет во все стороны, прожигая одежду, кожу, глаза раскаленный металл с бензином и кипящей водой вперемешку.
— Ильичев! — грозно заорал Сергей, засверкал глазами сквозь пламя. — Убери кастрюли!
Не переставая бояться, загораживаясь плечом, я обмотал руку первым попавшимся материалом, кажется чьей-то рубахой, потянулся к кастрюлям.
«Вот сейчас, сейчас рванет», — подумал я, невольно зажмуривая глаза, дотянулся, ухватился за ручки.
Пламя обожгло кисти даже сквозь обмотку. Сдернул кастрюлю, вторую, отпрыгнул, загородился руками. Салифанов вскочил на ноги, замер на долю секунды, прицелился и с размаху, одни за другим мощными пинками отправил примусы за борт.
Море взбурлило огромными пузырями, зашипело, подняло облако пара, но быстро рассеялось, и я увидел гладкую поверхность воды.
— Ты что наделал? — завопили мы хором. — Ты же нас без ножа зарезал!
Мы уже забыли, что минуту назад опасливо шарахались от огненного фонтана. Угроза взрыва миновала, угроза голода осталась и даже усилилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— О-ох, — тяжело вздохнул я. — Что-то будет?
— Ничего, перетопчемся, что бы ни было, — серьезно сказал Сергей. — Назад пути все равно нет. Ветер не пустит.
Все дальше отодвигался берег. Впереди было только море. Вода до самого горизонта…
Глава 7
Два дня плелись, что называется, с грехом пополам Ветер дунет, паруса схватят порыв, надуются, навалятся на мачту, потянут за собой плот — вроде пошли Вдруг заштилит — тогда стоим или тихо крутимся на месте. Попробовали применить древний, с колдовским оттенком, способ вызывания ветра — скребли ногтями гик, шипели сквозь сжатые зубы. Говорят, лет триста назад хорошо помогало. Но, видно, с тех пор что-то изменилось в порядке подачи заявок на погоду или ходатаев стало слишком много. Ветер не крепчал, хотя мы протерли трубу гика чуть не насквозь. Сегодня вновь стояли час.
— Ну что, самим нам дуть, что ли? — злилась Войцева.
Салифанов, пока суд да дело, разворачивал кухню. Хоть мы и перешли на урезанный паек, раз в сутки горячее надо было употреблять — «погреть внутренности». Своему желудку мы не враги. Одно дело — диета, даже вынужденная, совсем другое — сухомятка.
Из рюкзака Сергей вытянул два маленьких квадратных примуса. Подтащил восьмилитровую канистру с бензином.
— Воронку! — скомандовал он и вытянул руку. Все засуетились, нашли, положили ему на открытую ладонь воронку. Когда Салифанов занимался готовкой, он становился в чем-то очень похожим на своевольного монарха. Это и понятно. Только он мог решать, будем мы сегодня есть суп или тоскливо грызть плесневелые сухари. Кроме него, с примусами справиться не мог никто. Мы всецело зависели от его умения. Он это знал и использовал как мог.
Сергей недовольно осмотрел поданную воронку.
— Опять не очистили, — ворчливо заметил он, указывая на прилипший мусор. Бросились мыть Однажды Салифанов уже проучил нас — отодвинул на пару часов время обеда. Я попытался развести примусы самостоятельно, с ног до головы пропитался бензином и не смог извлечь из их металлического нутра даже чахлого огонька. При помощи каких манипуляций и заклинаний с ними справлялся Салифанов, осталось загадкой
— Женщины моют кастрюли, — обязал Сергей. — Ты, — ткнул он в меня, — и ты, — перевел указующий перст на Васеньева, — заливаете примус.
Никто не протестовал. Пусть почувствует власть, коль желание есть, лишь бы накормил.
Сергей уселся на бак с водой и с его высоты стал зорко наблюдать за исполнением своих указаний.
— Любит купоны стричь, — кивнул в его сторону Валера, подхватив канистру, отвинтил крышку. Я скрутил пробку с бачка примуса. Дальше начиналась эквилибристика По морю шла мертвая зыбь — невысокие округлые волны, эхо разыгравшегося где-то далеко шторма. Плот качало, а заливное отверстие было махоньким — мизинец не пролезет. Попасть в него даже при помощи воронки было делом нелегким, требующим немалой сноровки.
Я чуть присел, упер локти в колени и, плавно покачиваясь в противоположную плоту сторону, что позволяло хоть как-то сохранить неподвижность, подставил к бачку воронку. В отверстие она не вставлялась, приходилось держать ее на весу, направляя струю куда надо по воздуху.
— Готов? — спросил Валера.
Я кивнул головой и даже стал медленнее дышать, чтобы не потерять равновесие. Валера аккуратно наклонил канистру. Тоненькая струйка стекла с ее горловины в воронку и далее, направляемая моей рукой, в примус. Полбачка залили быстро и без происшествий. Но потом к плоту подскочила нестандартная волна, подлезла под него, приподняла и сбросила вниз. Мы невольно качнулись. Из канистры плесканула толстая струя. Брызнув в стороны, шлепнулась в воронку и толстым жгутом полилась мне на штаны. Салифанов потянул носом воздух:
— Опять бензин в море льете? Разгильдяи!
С заправкой второго бачка справились быстрее.
— Все свободны, — объявил Сергей и, схватив примусы, отправился за грот-парус.
Из-под гика я наблюдал за его действиями. В горелки он плеснул бензин, зажег спичку и, отодвинувшись, бросил. Пламя с гулом рванулось вверх, опалило материю паруса. Когда бензин прогорел, Сергей открыл горелки. Пламя несколько раз фыркнуло, загудело ровно, синими языками вытянулось вверх.
— Вот так это делается, — подвел итог Сергей, встал на колени и зачерпнул кастрюлей забортную воду. Потом добавил столько же пресной и полученный коктейль установил на огонь. Монахова поморщилась:
— Лучше бы супу меньше было, чем снова хлебать это пойло.
— Наташа, у нас водопровод пока еще не провели, и слезы твои в кастрюлю не накапаешь, они тоже соленые, — справедливо возразил Сергей.
Войцева принялась ковыряться в заплесневелой вермишели, отбирать то, что еще могло годиться в пищу. Остальное выбрасывала за борт. Валера вскрыл банку тушенки, голодными глазами уставился на куски мяса, торчащие из жирного бульона. Опасливо оглянувшись на Салифанова, лизнул крышку.
— Эй, на шхуне! Не забывайтесь! — возмутился Сергей. Все, что касалось пищеварения, мимо его глаз проскочить не могло. Пора было к этому привыкнуть. — Нехорошо, Валера! Ай-ай! Облизывание банок — узаконенное право повара! Зачем его лишать этой маленькой радости?
— Да она чистая была, — начал оправдываться Валера, демонстрируя кругляш крышки, — вот здесь только чуть жира налипло.
— Отсутствие разменной монеты не оправдывает бесплатный проезд, — назидательно сказал Салифанов. — В следующий раз буду наказывать.
Последняя фраза Валере не понравилась. Он насупился, заиграл желваками, но на голодный желудок спорить не стал, Салифанов, удовлетворенный своей маленькой победой, выхватил у Валеры банку и, перевернув над кастрюлей, вывалил содержимое в воду, постучал по донышку ложкой. Потом устроился поудобнее, долго и тщательно вылизывал банку. Тушенки там оставалось едва ли больше десяти граммов — говорить не о чем, но от вида блаженной салифановской физиономии, от поднимающегося над кастрюлей запаха у меня болезненно засосало под ложечкой. Я сглотнул слюну.
— Еда — не роскошь, — начал философствовать Сергей, — она необходима лишь для поддержания нашего существования. Подчеркиваю, не жизни — существования! — Сергей вкусно облизал свой указательный палец, которым обрабатывал дно банки. — Как солярка мотору машин. Залил горючку, — он щелкнул по банке, — поехал, не залил — не поехал. — И, заглянув в глаза Васеньеву, добавил персонально для него:
— Еда не религия, а пищеварение. Физиология!
— Сам-то лопаешь! — огрызнулся Васеньев.
— Побойся бога, Валерик! — всплеснул руками Сергей. — Быть у воды и не напиться?! Должен же я как-то компенсировать свои дополнительные трудовые затраты.
— Что-то слишком часто ты их компенсируешь, — пробубнил Валера.
— Я могу уступить тебе свое право. Вместе с кухней, естественно, — широким жестом указал Сергей на закипевшие кастрюли. Валера отвернулся, бормоча себе под нос что-то насчет дураков, которых надо искать. Брать на себя обязанности кока ему не хотелось. Стоять при жаре выше сорока градусов возле раскаленных примусов, глотая копоть и бензиновые пары, удовольствие сомнительное.
— Будем считать вопрос исчерпанным, — закрыл дискуссию Сергей. — Прочие вопросы в письменном виде.
Я улегся на спальники, пододвинул под голову рюкзак. Задумался. Голод отношения обострил — бесспорно. Мы еще пока смеемся, но за смехом часто стоит уже не задор и веселье, а раздражение. Ослепительные улыбки обнажили остро заточенные зубки. Вообще-то, вполне естественно. Люди в коммунальных квартирах не могут ужиться нормально. А тут плот, на котором не предусмотрено ни дверей, ни отдельных комнат. Круглые сутки ты находишься среди людей, на их глазах. Уединиться невозможно. Каждый лезет со своими привычками и претензиями.
Один может спать только на правом боку и согнувшись, другой любит отдыхать на спине, но так, чтобы колени спящего на боку не впивались в его тело. Третий обожает послеобеденное время проводить в тихой полудреме. А четвертый, как раз наоборот, петь громкие маршевые песни, которые, как он считает, должны безумно нравиться окружающим.
Каждый день, что там день, каждый час мы вольно или невольно наступаем на чужие любимые мозоли. Злимся сами, обижаем других. Успокаивает одно — не мы первые, не мы последние. Есть даже такое понятие — экспедиционное бешенство. История, к сожалению, знает немало грустных и даже трагических примеров, когда люди, вынужденно ограниченные в замкнутом пространстве на долгое время, не могли наладить нормальные отношения. Правда, до бешенства мы еще не дошли, пока ограничиваемся экспедиционной нервозностью. Вспоминаем старые обиды, проецируем их на сегодня, копим свежие фактики дурных поступков своих товарищей. Только деть их некуда, в товарищеский суд не побежишь, в газету не напишешь. Мы привязаны к плоту, как каторжник к своей тачке. Барин не приедет, барин не рассудит. Разбираться придется самим. Честно говоря, этого момента я боюсь.
Первым могут «схватиться за ножи» Валера с Сергеем. Между ними кошка пробежала давно и, похоже, изрядная кошечка — с теленка ростом. Но начнись скандал и влезь в него я, даже с самыми лучшими намерениями, они объединятся, заклюют, как пить дать. Я же чужак. У них как в дурной семье: и жить вместе уже невмоготу, но и со стороны не суйся. На помощь, даже просто поддержку девчат, рассчитывать не приходится. Они Сергею в рот смотрят, как верующий на святые мощи, привезенные из Иерусалима. Салифанов привел их в организованный туризм, и идти против него для них физически невозможно.
Порой мне кажется, что он у них хирургическим путем удалил орган, вырабатывающий критику в его адрес. В общем, я снова в одиночестве. Раскладка бесперспективная для меня во всех отношениях. Есть, правда, один шанс…
Если подстроиться под Салифанова…
Я взглянул в сторону Сергея и оторопел, разом забыв о всех своих выкладках. Дело было дрянь: с горелок примусов с напряженным гулом выстреливали полуметровые языки пламени. Сами горелки, подставки, на которых стояли кастрюли, и, кажется, даже стороны бачков, обращенные к огню, нагрелись докрасна.
Сергей, стоя на коленях, лихорадочно крутил ручки регуляторов пламени. Бесполезно! Примусы пошли вразнос. В бачках создалось давление, в десятки раз превышающее расчетное. Пары бензина, сжатые стальными стенками, искали выхода. С аварийного клапана толстой голубой закручивающейся струёй бил огонь. Примусы уже гудели, как близкая пароходная сирена. Сейчас будет взрыв, понял я, и инстинктивно отшатнулся. Я просто физически почувствовал, как брызнет во все стороны, прожигая одежду, кожу, глаза раскаленный металл с бензином и кипящей водой вперемешку.
— Ильичев! — грозно заорал Сергей, засверкал глазами сквозь пламя. — Убери кастрюли!
Не переставая бояться, загораживаясь плечом, я обмотал руку первым попавшимся материалом, кажется чьей-то рубахой, потянулся к кастрюлям.
«Вот сейчас, сейчас рванет», — подумал я, невольно зажмуривая глаза, дотянулся, ухватился за ручки.
Пламя обожгло кисти даже сквозь обмотку. Сдернул кастрюлю, вторую, отпрыгнул, загородился руками. Салифанов вскочил на ноги, замер на долю секунды, прицелился и с размаху, одни за другим мощными пинками отправил примусы за борт.
Море взбурлило огромными пузырями, зашипело, подняло облако пара, но быстро рассеялось, и я увидел гладкую поверхность воды.
— Ты что наделал? — завопили мы хором. — Ты же нас без ножа зарезал!
Мы уже забыли, что минуту назад опасливо шарахались от огненного фонтана. Угроза взрыва миновала, угроза голода осталась и даже усилилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39