До смерти я, конечно, не разобьюсь, успокаивал я себя, но половину костей поломаю.
Отдохнув с десяток минут, я решил внимательно оглядеться — вдруг обнаружу какие-нибудь зацепки, ведущие наверх. Я осторожно повернул голову и обомлел! Метрах в пяти от меня, в небольшой ямке, уютно устроившись, лежала крупная змея. Над свернутым в кольца телом неподвижно торчала маленькая головка, обращенная в мою сторону. Я мгновенно покрылся испариной.
Где только в организме на это вода отыскалась? Я боялся шевелиться, дышать, моргать, чтобы ненароком не спровоцировать нападение ядовитой рептилии. Защититься от нее было невозможно, я даже не мог прикрыть лицо, надумай она подползти ближе.
Змея смотрела своими глазами-бусинками прямо мне в зрачки, словно оценивая на вес и съедобность свою будущую жертву. Я попал в жуткую вилку — не мог двинуться назад, ибо этот путь сулил только одно — падение по меньшей мере с сорокаметровой высоты. Не мог двинуться и вперед, так как знал — любой лишний жест чреват быстрым броском длинного жилистого тела в мою сторону и мгновенным укусом в область головы, после которого я едва ли выживу. Но я не мог и оставаться долго недвижимым. Поза была неудобная, опора шаткая.
Я лежал, распластанный на склоне, как цыпленок табака, и мои мышцы мелко тряслись от страха и напряжения.
А если она здесь не одна? Может, их тут целый выводок, и сейчас внизу, у ног, которых я не вижу, ползает десяток этих тварей. Мне неудержимо захотелось оглянуться, но я боялся пошевелиться. Я представил, как они сейчас подползут и уткнутся своими холодно-шершавыми телами в голые икры. По спине пробежала болезненная дрожь. Змея, уловив движение, дернула головой, сделала угрожающий выпад в мою сторону. Животный, безысходный страх — сейчас меня будут убивать и съедать — сжал сердце, словно кто-то надавил на него кулаком. Я невольно отшатнулся, может быть, на сантиметр, не больше, но этого было достаточно. Опора под правой ногой подломилась, зашуршали камни, и я верхом на них, как на роликах, поехал вниз. Змея молнией метнулась в сторону и исчезла. Но положение мое от этого легче не стало.
Ногами и руками я судорожно хватался за любую неровность земли, но зацепки крошились, в мгновение превращаясь в пыль. Я сползал, отчаянно представляя предстоящее мне сорокаметровое падение. В довершение всего склон ниже меня обрывался резким уступом, которого раньше я не замечал.
Чем отчаяннее я пытался выбраться наверх, тем больше растревоживал осыпь и, значит, убыстрял печальный итог своей альпинистской деятельности. Самое интересное, что в панике я даже не догадался выбросить засунутые под резинку штанов подобранные два рога, и теперь они больно впивались в кожу.
«При падении они вспорют мне живот не хуже скальпеля», — испугался я. В том, что я упаду, сомнений быть уже не могло. Моей задачей было сохранить хотя бы костяк скелета, к которому можно было бы пригипсовать переломанные конечности и мелкие кости. Непонятным образом вывернувшись, я правой рукой выдернул из-под себя рога. Но, интуитивно догадавшись, не выбросил их, как предполагал, а, зажав в кулаке, упер в склон. Падение замедлилось. Вокруг, обгоняя меня, перекатывались сбитые камни. «Ого! Так мы еще повоюем!» — взбодрился я.
Перехватил левой рукой второй рог, с размаху всадил его в известняк. Рог держал. Пусть не лучше альпенштока, но опираться на него вполне можно было.
Я подтянулся на руках и, резко выдернув, воткнул первый рог выше. Снова подтянулся. Хоть и медленно, но добрался до отвески. Что делать дальше, было неизвестно. На раздумья времени не оставалось. Неподвижность я себе позволить не мог! Воткнутый рог очень быстро крошил породу вокруг себя, опора терялась. Я должен был беспрерывно работать руками, чтобы оставаться на месте. Надолго ли меня хватит?
Была не была! Почуяв надежную опору в левой руке, я приподнял правую и со всей силой вогнал рог в найденную в стене трещину. Подтянулся выше, закрепил второй. Теперь, имея возможность за что-то держаться, я рискнул выпрямиться. Затаив дыхание, вжимаясь телом в камни, я поднял свободную руку вверх. Меня преследовало жуткое ощущение, что сейчас весь обрыв отслоится под весом моего тела, сколется и съедет вниз, погребя под собой навек. Никто и никогда не отыщет мои останки под многотонным каменным завалом. Страшная смерть!
Ногти скребли известняк, я тянул руку, вытягивался сам. Кажется, тогда я прибавил в росте целые сантиметры. Страх падения держал меня за горло, не давая дышать в полные легкие. Наконец фаланги пальцев согнулись на кромке обрыва. От радости я чуть не сорвался. На мгновение зависнув, я вскинул вторую руку и, помогая ногами, вполз грудью на какие-то колючки. Было наплевать на царапины. Главное — живой!
Я долго сидел на обрыве, приходя в себя. Сверху склон, на котором я боролся за свое здоровье, если не саму жизнь, казался не опаснее детской песочницы.
Далеко гудело море. На фоне желтого песка оно казалось невероятно синим. Наверное, стоило наслаждаться открывшимся пейзажем, но я слишком живо помнил «прелести» морской жизни, выпавшие на нашу долю в последние двое суток, чтобы получать от созерцания бескрайних водных просторов эстетическое удовольствие. Да и пережитое мною только что приключение мало к тому располагало.
Я поднялся на ноги, стряхнул с колен пыль, огляделся. Плато было ровным, как стол, и совершенно безжизненным. Не было видно даже вездесущих спутников цивилизации — столбов электропередачи. Я побрел вдоль обрыва, внимательно глядя под ноги. Я боялся наступить на змею или каракурта. Человек — раб своих представлений. Я исключения не составлял. Всегда знал, пустыня — это песок, змеи и паукообразная ползающая, смертельно жалящая мерзость, от одного вида которой нормального северного человека бросает в дрожь.
Я шел и не мог найти объяснения, почему у меня из-под ног с шипением не выскакивают шлангообразные кобры, не расползаются в стороны скорпионы и фаланги. Ведь пустыня должна кишеть ими! И сама пустыня совсем не походила на цветные рисунки из книги об арабских приключениях. Нет волнообразных барашков, коварных зыбучих песков, нет даже элементарных финиковых пальм! Кругом твердая, как камень, почва, из которой торчат низенькие колючие кустики. Глазу зацепиться не за что. Может, потому здесь и змей нет, что пустыня не настоящая. Как бы то ни было, я благополучно добрался до места, с которого ясно просматривался наш плот. Спуск здесь был легок и приятен.
Я сбежал вниз и скоро был возле лагеря. Монахова подозрительно взглянула на мою запыленную, с каплями крови футболку, порванные штаны.
— Поскользнулся, — объяснил я свой вид.
— На песке! — понятливо ухмыльнулась Наташа.
Не мог же я рассказать о допущенном мною грубейшем нарушении туристской дисциплины — пошел один, без страховки, полез на незнакомую стену…
Кое-как разобравшись в салифановском хозяйстве, я развел примус, вскипятил воду. Ужинали долго, со вкусом, бесконечно растягивая положенные каждому триста граммов чая. Было приятно слушать шум близких гребней и чувствовать себя в полной безопасности. Спать легли прямо на песок, подстелив одеяла.
Я лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь покоем. Слушал вполуха, как Наташа с Татьяной возятся, устраиваясь, обсуждают свои женские проблемы. Засыпал и все еще слышал их бубнящие голоса.
Ночью ветер, сменив направление, сильно задул от берега. Где-то он сорвал с поверхности пляжа крошечную песчинку, прокатил, ударил ею о две другие, эти две выбили еще четыре, и песок на многие километры вокруг зашевелился, зашуршал, задвигался. Всю ночь он перекатывался через нас, пролезал в одеяла и спальные мешки, под одежду, прилипал к телу. К утру мы оказались совершенно занесенными.
Разбудило меня солнце. С усилием приподняв засыпанное одеяло, сел. Из шевелюры струйками осыпалось килограмма два песка. От лагеря осталось лишь несколько
Еле заметных холмиков, да кое-где торчали на поверхности ремни рюкзаков и обрывки веревок.
— Ну и дела! — вслух удивился я и стал выковыривать из ушей песчинки. Зашевелился ближайший ко мне холм. Из-под него, отплевываясь, выползала Войцева.
— Татьяна, ты не интересовалась археологией? — спросил я.
Войцева, ошарашенно осматриваясь, отрицательно покачала головой.
— Теперь придется, — успокоил я ее.
Раскопки начали с поисков кед. Я долго шарил вокруг, пока в пальцы не попал шнурок. Освободив свою обувь, я решил вводить в поиск систему. Лагерь разбил на квадраты. Руками отгребал песок в стороны и назад, складывая найденные предметы на расстеленное одеяло. Девчата такие же шурфы пробивали навстречу мне Отыскали чуть больше половины сложенных вчера вещей. Долго бродили возле лагеря, бороздя ногами песок, часто наклонялись, рассматривали находки. Мы напоминали вышедших на промысел грибников. Не совпадал только окружающий пейзаж. Ни березнячка, ни сосенки на ближайшие полторы тысячи километров.
— Вот еще какая-то железка, — говорила Монахова, двумя пальцами брезгливо неся обрезок промасленного троса.
— Туда, — командовал я.
— Мешок с чьим-то бельем, — объявляла Войцева. Постепенно раскопали все, кроме некоторых мелочей, без которых можно было обойтись.
В три часа я увидел идущего от обрыва в нашу сторону человека. Я двинулся навстречу. Это был Васеньев.
— Все в порядке! — издали начал орать он, мимикой, жестами и ослепительной улыбкой демонстрируя, что все обстоит действительно хорошо.
— Наверху стоит трактор, он отвезет нас на центральную усадьбу. Сергей ждет там.
— Что это? — остановил я его словоизвержение.
— Как что? — опешил Васеньев. — Так Барсак же. Я же говорил, Барсак!
На вершине нас ожидал колесный трактор «Беларусь». Водитель стоял в тени, навалясь спиной на колесо. Увидев нас, он оттолкнулся лопатками от покрышки, выпрямился. С минуту он с интересом рассматривал наши худые радостные лица. Точно так наблюдают в зоопарке за экзотическими животными. И чего только не создаст матушка-природа, было написано на его лице.
— Все? — коротко спросил он и полез в кабину. — Располагайтесь! — видя нашу нерешительность, широким жестом хозяина пригласил он.
В кабине уместились только девчата, и то им пришлось стоять, упираясь головами в крышу. Васеньев влез на капот мотора, сел возле самого ветрового стекла, свесив ноги вниз. Мне места не оставалось. Два раза я обежал вокруг трактора. Сзади, за кабиной, между двумя колесами, была прилеплена махонькая площадка, к которой обычно прикручивают навесные приспособления — буры, ковши и тому подобное. Я встал, с трудом уместив на ней ступни. Руками вцепился в какие-то выступающие болты.
— Готов? — крикнул шофер.
Я кивнул головой. Водитель оскалился сквозь заднее стекло и рванул так, словно хотел вывести трактор на околоземную орбиту. Мои ноги заскользили с шаткой опоры. Трактор заложил крутой вираж и встал на собственную колею, по которой приехал сюда. Клубы серой, похожей на муку пыли выскочили из-под колес, осели на меня плотным слоем. Не только видеть, дышать стало трудно. Теперь, когда я лишился «зрения», поездка вообще перестала напоминать передвижение по земле. Мы проваливались в ямы, и у меня замирало дыхание. Мы приземлялись, и на мое тело обрушивалась троекратная перегрузка.
Мы совершали фигуры высшего пилотажа и, как я подозреваю, не только в горизонтальных плоскостях. Я просто чувствовал, как водитель азартно отжимает от себя баранку руля, пытаясь двойную полубочку перевести в штопор. Опора прыгала подо мной как необъезженный жеребец. Мне все время казалось, еще минута — и я увижу удаляющийся в туче пыли трактор с самой невыгодной для себя точки — с земли.
Я попытался криком привлечь внимание к своему бедственному положению, но пыль мгновенно забила рот не хуже кляпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39