— Разве я сказал «на дне»? Интересно, почему?
Венеция спросила Шарлотту, понравился ли ей Париж. Это было первым из многих поспешных вмешательств, которые ей пришлось делать во время обеда, ибо Обри хотя и не прибегал к неспровоцированным атакам, но не оставлял без отмщения даже намек на агрессию. Обри ясно дал понять, что будет защитником сестры, и выигрывал все схватки с врагом. Венеции же оставалось предположить, что миссис Скорриер либо очень глупа, либо напрашивалась на неприятности, побуждаемая злым гением. Казалось, будто она не в силах противостоять искушению подавлять воображаемые претензии Венеции, так что столовая вскоре превратилась в поле битвы, в которой одна сторона неизменно демонстрировала свое превосходство. Будучи не в состоянии справиться с изощренной тактикой Обри, миссис Скорриер попыталась нанести сокрушительный удар. Улыбнувшись, она сказала, что очень трудно принять Обри и Конуэя за братьев, настолько они не похожи. Какое нелестное сравнение она намеревалась сделать, осталось неизвестным, ибо Обри тотчас же отозвался:
— Ну разумеется, мэм! Конуэй — сила семьи, я — ее мозг, а Венеция — красота.
Неудивительно, что миссис Скорриер поднялась из-за стола в весьма дурном настроении. Когда она села в гостиной у камина, ее глаза блеснули сталью, вызвав дрожь у бедной Шарлотты. Однако старания миссис Скорриер выглядеть нелюбезной были сорваны Венецией, извинившейся, что оставляет Шарлотту и ее мать, так как ей нужно написать два срочных письма. Выйдя из комнаты, она присоединилась к Обри в библиотеке, с чувством произнеся:
— Черт возьми!
Обри усмехнулся:
— На что спорим, что я сбегу из дома в течение недели?
— Ни на что! Я бы тебя ограбила, чтобы ты этого не сделал! Надо же думать и о чувствах Шарлотты! Она хоть и дурочка, но не виновата в этом и к тому же держится очень мило и дружелюбно.
— «Так ласкова и так, увы, скучна» — ты это имеешь в виду?
— Спасибо, что хотя бы ласкова. Можно мне воспользоваться твоим столом? Я должна написать тете Хендред и леди Денни, а в гостиной и буфетной не развели огонь.
— Как же ты об этом не позаботилась? — критически осведомился Обри.
— Замолчи, если не хочешь, чтобы у меня началась истерика! — взмолилась Венеция, садясь за письменный стол. — Пожалуйста, Обри, заточи мне перо — оно совсем затупилось.
Обри взял у нее перо и вынул из ящика стола перочинный нож. Возясь с пером, он осведомился:
— Ты напишешь тете и Денни о женитьбе Конуэя?
— Конечно, и надеюсь, что успею предупредить хотя бы леди Денни. Тетя наверняка прочитает об этом в газете — а может, уже прочитала, так как эта ужасная женщина говорила, что послала туда объявление перед отъездом из Лондона. Как будто, подождав три месяца, она не могла потерпеть еще несколько дней!
Обри вернул ей перо.
— Конуэй не был обручен с Кларой Денни, не так ли?
— Нет — во всяком случае, открыто! Леди Денни говорила мне в ту пору, что они оба слишком молоды и что сэр Джон не согласится на помолвку, пока Конуэй не достигнет совершеннолетия, а Клара не начнет бывать в обществе, но, несомненно, он одобрил бы этот брак, а Клара считает себя невестой Конуэя.
— Как все-таки глупы девушки! — с раздражением воскликнул Обри. — Конуэй мог бы демобилизоваться после смерти папы, если бы захотел! Она должна была знать это!
— Да, — вздохнула Венеция, — но, судя по словам Клары, боюсь, что она считает, будто Конуэй остается в армии из чувства долга.
— Конуэй? Даже Клара Денни не может верить в такую чушь!
— Может, уверяю тебя! Как может и любой, кто не слишком хорошо знаком с Конуэем, ибо помимо веры в себя и способности придумывать великолепные причины, чтобы делать то, что ему нужно, он выглядит весьма благородно.
Обри согласился, но спросил после паузы:
— А ко мне это тоже относится?
— Нет, дорогой, — весело ответила Венеция, открывая чернильницу. — Ты просто делаешь, что тебе нужно, не утруждая себя поисками благовидных предлогов. Это потому, что ты чудовищно самонадеян и, в отличие от Конуэя, ни капли не заботишься о том, что о тебе подумают.
— Ну, лучше быть самонадеянным, чем лицемером, — заметил Обри, с полным спокойствием принимая такую интерпретацию своего характера. — Должен признаться, мне не терпится услышать о причине этого странного брака. Почему Конуэй не написал нам о нем? Он ведь знал, что ему так или иначе придется все нам рассказать! Что-то тут не так!
Венеция оторвала взгляд от письма, которое начала писать.
— Меня это тоже озадачило, — согласилась она. — Но я думала об этом, переодеваясь к обеду, и, по-моему, нашла хорошее объяснение. Именно потому я и опасаюсь, что новости станут тяжелым ударом для бедной Клары. Думаю, Конуэй действительно намеревался жениться на Кларе. Я не имею в виду, что он все еще пребывал в том идиотском состоянии, которое сделало его таким занудой во время последнего приезда домой, но он любил ее достаточно, чтобы считать подходящей для себя женой. Более того, полагаю, они дали друг другу слово, хотя семья Денни об этом не подозревает. Если Конуэй считает себя связанным обещанием жениться на Кларе, то понимаю, почему он не написал нам.
— А я — нет!
— Господи, Обри, ты же знаешь Конуэя! Если ему предстоит нелегкая задача, он откладывает ее решение, сколько может. Только подумай, как трудно было ему сообщить мне, что он за один отпуск женился на девушке, которую до сих пор ни разу не видел, и бессовестно бросил Клару!
— Да, это на него похоже, — задумчиво промолвил Обри. — Очевидно, Шарлотта завлекла его в западню.
— Не она, а миссис Скорриер, которая не собиралась выпускать его из рук. Она ответственна за этот поспешный брак, а не Конуэй. Должна признать, ей хватило проницательности догадаться, что, если не связать Конуэя браком, он забудет Шарлотту через месяц! А когда это произошло, Конуэй собрался написать мне, но стал откладывать это со дня на день. Совсем как в тот раз, когда он в течение целых каникул не решался попросить папу не посылать его в Оксфорд — и в конце концов мне пришлось все рассказать папе, так как Конуэй вернулся в Итон! Но теперь никто не мог его заменить, и я не сомневаюсь, что он откладывал написание письма до тех пор, пока эта затея не стала казаться бессмысленной. Возможно, Конуэй убедил себя, что лучше не писать, а привезти Шарлотту домой, рассчитывая, что наша радость при виде его спишет все остальное. Но миссис Скорриер испортила этот план, поссорившись с каким-то полковником и сделав положение настолько неловким для Конуэя, что ему ничего не оставалось, как только избавиться от нее на любых условиях. Можешь не сомневаться, что она бы устроила страшный скандал, если бы Конуэй попытался отослать ее без Шарлотты, а он не мог допустить такого в штаб-квартире.
— Поэтому он отправил с ней Шарлотту, — усмехнулся Обри. — Таким образом, Конуэй все-таки жалкий тип!
С этими словами Обри протянул руку к лежащей на столе открытой книге и тут же погрузился в нее, покуда Венеция, слегка завидующая его умению полностью отстраняться от происходящего вокруг, снова обмакнула перо в чернильницу и занялась письмом к миссис Хендред.
Глава 12
На следующее утро Венеция проснулась в угнетенном состоянии, которое отнюдь не улучшило открытие, что ее единственной компаньонкой за завтраком оказалась миссис Скорриер — Шарлотта все еще не встала, а Обри велел Рибблу принести ему кофе и бутерброд в библиотеку. Миссис Скорриер дружелюбно приветствовала Венецию, но вызвала в ней в общем-то беспричинную вспышку гнева, спросив, добавить ли ей в кофе сливки. С трудом взяв себя в руки, Венеция ответила, что миссис Скорриер не должна ей прислуживать. Миссис Скорриер при виде внезапного пламени в обычно улыбающихся глазах собеседницы не стала настаивать, но тут же пустилась в пространный панегирик кровати, в которой она спала, виду из ее окна и отсутствию уличного шума. Венеция отвечала достаточно вежливо, но, когда миссис Скорриер выразила удивление, что Обри позволено завтракать, когда и где ему хочется, тон, которым Венеция произнесла: «В самом деле, мэм?», был не слишком ободряющим.
— Возможно, я старомодна, — продолжала миссис Скорриер, — но верю в строгую пунктуальность. Однако я хорошо понимаю, что бедный мальчик — трудный подопечный. Когда вернется сэр Конуэй, он, безусловно, сможет с ним управиться.
Это заставило Венецию рассмеяться:
— Моя дорогая миссис Скорриер, вы говорите так, будто Обри ребенок! Ему скоро семнадцать, и, так как он всегда поступал по-своему, бесполезно пытаться что-то изменить. К чести Конуэя, он никогда не делал таких попыток.
— Что касается этого, мисс Лэнион, то меня бы очень удивило, если бы сэр Конуэй позволил Обри приказывать приносить ему еду на подносе с вашего разрешения, когда в Андершо появилась хозяйка. Уверена, что вы простите мне мою откровенность.
— Безусловно, прощу, мэм, ибо это дает возможность и мне говорить столь же откровенно, — быстро ответила Венеция. — Пожалуйста, откажитесь от мысли попытаться изменить Обри, ибо ни вы, ни ваша дочь не имеете никакого права вмешиваться в его дела. Они касаются только его и до известной степени меня.
— В самом деле? В таком случае меня ввели в заблуждение, так как я считала, что Обри находится на попечении сэра Конуэя!
— Нет, вас не ввели в заблуждение, но Конуэй первый скажет вам, чтобы вы предоставили Обри мне. Это единственное право, о котором я должна предупредить вас, мэм, так как Конуэй, жалея Обри из-за физического недостатка, испытывает перед ним нелепый страх вследствие умственного превосходства брата. Более того, хотя у Конуэя много недостатков, он не только добр, но и великодушен, что побуждает его быть к Обри снисходительным — быть может, чрезмерно, — каким бы обременительным тот ни был. Это все, что я хотела вам сказать, мэм, и надеюсь, вы простите мне мою откровенность, как я простила вашу. Прошу меня извинить, но я должна вас покинуть. Этим утром у меня много дел. Я попросила миссис Гернард оставаться в распоряжении Шарлотты — будьте любезны передать дочери, чтобы она послала сообщение в комнату экономки, как только ей что-нибудь понадобится.
Венеция вышла из комнаты, не дав миссис Скоррнер времени ответить. Она знала, что Науик уже ожидает ее в кабинете, тем не менее не шла туда еще минут двадцать. Венецию испугал ее собственный гнев — чтобы не обнаружить его перед управляющим, ей было необходимо успокоиться и поразмыслить. Она смогла взять себя в руки, но будущее по-прежнему виделось ей в мрачных красках. Венеция ругала себя за то, что поддалась на провокацию миссис Скорриер, но чувствовала, что рано или поздно ей все равно пришлось бы дать отпор женщине, чья жажда власти грозила перессорить весь дом. Она знала, что миссис Скорриер затаила против нее злобу и теперь будет пользоваться любой возможностью причинить ей неприятность.
Венеция окончила разговор с Науиком уже после полудня. Утро, проведенное в обществе строгого и флегматичного йоркширца, восстановило ее душевное равновесие куда быстрее, чем размышления, а просматривание счетов произвело на нее такое же отрезвляющее действие, как если бы она изучала Платона вместе с Обри.
В главной части дома не было никаких признаков Шарлотты и ее матери, но Риббл, вошедший в холл, когда Венеция собиралась выйти в сад, сообщил, что обе леди обследуют кухонный флигель под руководством миссис Гернард. Он передал Венеции запечатанное письмо, которое помощник конюха, посланный утром в Эбберсли, привез с собой, и стал ждать, пока Венеция его прочитает. Оно было кратким. Леди Денни подтверждала получение письма Венеции и просила ее как можно скорее приехать в Эбберсли. В постскриптуме она добавила, что занята сбором вещей Освальда, который завтра уезжает к своему дяде в Ратлендшир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Венеция спросила Шарлотту, понравился ли ей Париж. Это было первым из многих поспешных вмешательств, которые ей пришлось делать во время обеда, ибо Обри хотя и не прибегал к неспровоцированным атакам, но не оставлял без отмщения даже намек на агрессию. Обри ясно дал понять, что будет защитником сестры, и выигрывал все схватки с врагом. Венеции же оставалось предположить, что миссис Скорриер либо очень глупа, либо напрашивалась на неприятности, побуждаемая злым гением. Казалось, будто она не в силах противостоять искушению подавлять воображаемые претензии Венеции, так что столовая вскоре превратилась в поле битвы, в которой одна сторона неизменно демонстрировала свое превосходство. Будучи не в состоянии справиться с изощренной тактикой Обри, миссис Скорриер попыталась нанести сокрушительный удар. Улыбнувшись, она сказала, что очень трудно принять Обри и Конуэя за братьев, настолько они не похожи. Какое нелестное сравнение она намеревалась сделать, осталось неизвестным, ибо Обри тотчас же отозвался:
— Ну разумеется, мэм! Конуэй — сила семьи, я — ее мозг, а Венеция — красота.
Неудивительно, что миссис Скорриер поднялась из-за стола в весьма дурном настроении. Когда она села в гостиной у камина, ее глаза блеснули сталью, вызвав дрожь у бедной Шарлотты. Однако старания миссис Скорриер выглядеть нелюбезной были сорваны Венецией, извинившейся, что оставляет Шарлотту и ее мать, так как ей нужно написать два срочных письма. Выйдя из комнаты, она присоединилась к Обри в библиотеке, с чувством произнеся:
— Черт возьми!
Обри усмехнулся:
— На что спорим, что я сбегу из дома в течение недели?
— Ни на что! Я бы тебя ограбила, чтобы ты этого не сделал! Надо же думать и о чувствах Шарлотты! Она хоть и дурочка, но не виновата в этом и к тому же держится очень мило и дружелюбно.
— «Так ласкова и так, увы, скучна» — ты это имеешь в виду?
— Спасибо, что хотя бы ласкова. Можно мне воспользоваться твоим столом? Я должна написать тете Хендред и леди Денни, а в гостиной и буфетной не развели огонь.
— Как же ты об этом не позаботилась? — критически осведомился Обри.
— Замолчи, если не хочешь, чтобы у меня началась истерика! — взмолилась Венеция, садясь за письменный стол. — Пожалуйста, Обри, заточи мне перо — оно совсем затупилось.
Обри взял у нее перо и вынул из ящика стола перочинный нож. Возясь с пером, он осведомился:
— Ты напишешь тете и Денни о женитьбе Конуэя?
— Конечно, и надеюсь, что успею предупредить хотя бы леди Денни. Тетя наверняка прочитает об этом в газете — а может, уже прочитала, так как эта ужасная женщина говорила, что послала туда объявление перед отъездом из Лондона. Как будто, подождав три месяца, она не могла потерпеть еще несколько дней!
Обри вернул ей перо.
— Конуэй не был обручен с Кларой Денни, не так ли?
— Нет — во всяком случае, открыто! Леди Денни говорила мне в ту пору, что они оба слишком молоды и что сэр Джон не согласится на помолвку, пока Конуэй не достигнет совершеннолетия, а Клара не начнет бывать в обществе, но, несомненно, он одобрил бы этот брак, а Клара считает себя невестой Конуэя.
— Как все-таки глупы девушки! — с раздражением воскликнул Обри. — Конуэй мог бы демобилизоваться после смерти папы, если бы захотел! Она должна была знать это!
— Да, — вздохнула Венеция, — но, судя по словам Клары, боюсь, что она считает, будто Конуэй остается в армии из чувства долга.
— Конуэй? Даже Клара Денни не может верить в такую чушь!
— Может, уверяю тебя! Как может и любой, кто не слишком хорошо знаком с Конуэем, ибо помимо веры в себя и способности придумывать великолепные причины, чтобы делать то, что ему нужно, он выглядит весьма благородно.
Обри согласился, но спросил после паузы:
— А ко мне это тоже относится?
— Нет, дорогой, — весело ответила Венеция, открывая чернильницу. — Ты просто делаешь, что тебе нужно, не утруждая себя поисками благовидных предлогов. Это потому, что ты чудовищно самонадеян и, в отличие от Конуэя, ни капли не заботишься о том, что о тебе подумают.
— Ну, лучше быть самонадеянным, чем лицемером, — заметил Обри, с полным спокойствием принимая такую интерпретацию своего характера. — Должен признаться, мне не терпится услышать о причине этого странного брака. Почему Конуэй не написал нам о нем? Он ведь знал, что ему так или иначе придется все нам рассказать! Что-то тут не так!
Венеция оторвала взгляд от письма, которое начала писать.
— Меня это тоже озадачило, — согласилась она. — Но я думала об этом, переодеваясь к обеду, и, по-моему, нашла хорошее объяснение. Именно потому я и опасаюсь, что новости станут тяжелым ударом для бедной Клары. Думаю, Конуэй действительно намеревался жениться на Кларе. Я не имею в виду, что он все еще пребывал в том идиотском состоянии, которое сделало его таким занудой во время последнего приезда домой, но он любил ее достаточно, чтобы считать подходящей для себя женой. Более того, полагаю, они дали друг другу слово, хотя семья Денни об этом не подозревает. Если Конуэй считает себя связанным обещанием жениться на Кларе, то понимаю, почему он не написал нам.
— А я — нет!
— Господи, Обри, ты же знаешь Конуэя! Если ему предстоит нелегкая задача, он откладывает ее решение, сколько может. Только подумай, как трудно было ему сообщить мне, что он за один отпуск женился на девушке, которую до сих пор ни разу не видел, и бессовестно бросил Клару!
— Да, это на него похоже, — задумчиво промолвил Обри. — Очевидно, Шарлотта завлекла его в западню.
— Не она, а миссис Скорриер, которая не собиралась выпускать его из рук. Она ответственна за этот поспешный брак, а не Конуэй. Должна признать, ей хватило проницательности догадаться, что, если не связать Конуэя браком, он забудет Шарлотту через месяц! А когда это произошло, Конуэй собрался написать мне, но стал откладывать это со дня на день. Совсем как в тот раз, когда он в течение целых каникул не решался попросить папу не посылать его в Оксфорд — и в конце концов мне пришлось все рассказать папе, так как Конуэй вернулся в Итон! Но теперь никто не мог его заменить, и я не сомневаюсь, что он откладывал написание письма до тех пор, пока эта затея не стала казаться бессмысленной. Возможно, Конуэй убедил себя, что лучше не писать, а привезти Шарлотту домой, рассчитывая, что наша радость при виде его спишет все остальное. Но миссис Скорриер испортила этот план, поссорившись с каким-то полковником и сделав положение настолько неловким для Конуэя, что ему ничего не оставалось, как только избавиться от нее на любых условиях. Можешь не сомневаться, что она бы устроила страшный скандал, если бы Конуэй попытался отослать ее без Шарлотты, а он не мог допустить такого в штаб-квартире.
— Поэтому он отправил с ней Шарлотту, — усмехнулся Обри. — Таким образом, Конуэй все-таки жалкий тип!
С этими словами Обри протянул руку к лежащей на столе открытой книге и тут же погрузился в нее, покуда Венеция, слегка завидующая его умению полностью отстраняться от происходящего вокруг, снова обмакнула перо в чернильницу и занялась письмом к миссис Хендред.
Глава 12
На следующее утро Венеция проснулась в угнетенном состоянии, которое отнюдь не улучшило открытие, что ее единственной компаньонкой за завтраком оказалась миссис Скорриер — Шарлотта все еще не встала, а Обри велел Рибблу принести ему кофе и бутерброд в библиотеку. Миссис Скорриер дружелюбно приветствовала Венецию, но вызвала в ней в общем-то беспричинную вспышку гнева, спросив, добавить ли ей в кофе сливки. С трудом взяв себя в руки, Венеция ответила, что миссис Скорриер не должна ей прислуживать. Миссис Скорриер при виде внезапного пламени в обычно улыбающихся глазах собеседницы не стала настаивать, но тут же пустилась в пространный панегирик кровати, в которой она спала, виду из ее окна и отсутствию уличного шума. Венеция отвечала достаточно вежливо, но, когда миссис Скорриер выразила удивление, что Обри позволено завтракать, когда и где ему хочется, тон, которым Венеция произнесла: «В самом деле, мэм?», был не слишком ободряющим.
— Возможно, я старомодна, — продолжала миссис Скорриер, — но верю в строгую пунктуальность. Однако я хорошо понимаю, что бедный мальчик — трудный подопечный. Когда вернется сэр Конуэй, он, безусловно, сможет с ним управиться.
Это заставило Венецию рассмеяться:
— Моя дорогая миссис Скорриер, вы говорите так, будто Обри ребенок! Ему скоро семнадцать, и, так как он всегда поступал по-своему, бесполезно пытаться что-то изменить. К чести Конуэя, он никогда не делал таких попыток.
— Что касается этого, мисс Лэнион, то меня бы очень удивило, если бы сэр Конуэй позволил Обри приказывать приносить ему еду на подносе с вашего разрешения, когда в Андершо появилась хозяйка. Уверена, что вы простите мне мою откровенность.
— Безусловно, прощу, мэм, ибо это дает возможность и мне говорить столь же откровенно, — быстро ответила Венеция. — Пожалуйста, откажитесь от мысли попытаться изменить Обри, ибо ни вы, ни ваша дочь не имеете никакого права вмешиваться в его дела. Они касаются только его и до известной степени меня.
— В самом деле? В таком случае меня ввели в заблуждение, так как я считала, что Обри находится на попечении сэра Конуэя!
— Нет, вас не ввели в заблуждение, но Конуэй первый скажет вам, чтобы вы предоставили Обри мне. Это единственное право, о котором я должна предупредить вас, мэм, так как Конуэй, жалея Обри из-за физического недостатка, испытывает перед ним нелепый страх вследствие умственного превосходства брата. Более того, хотя у Конуэя много недостатков, он не только добр, но и великодушен, что побуждает его быть к Обри снисходительным — быть может, чрезмерно, — каким бы обременительным тот ни был. Это все, что я хотела вам сказать, мэм, и надеюсь, вы простите мне мою откровенность, как я простила вашу. Прошу меня извинить, но я должна вас покинуть. Этим утром у меня много дел. Я попросила миссис Гернард оставаться в распоряжении Шарлотты — будьте любезны передать дочери, чтобы она послала сообщение в комнату экономки, как только ей что-нибудь понадобится.
Венеция вышла из комнаты, не дав миссис Скоррнер времени ответить. Она знала, что Науик уже ожидает ее в кабинете, тем не менее не шла туда еще минут двадцать. Венецию испугал ее собственный гнев — чтобы не обнаружить его перед управляющим, ей было необходимо успокоиться и поразмыслить. Она смогла взять себя в руки, но будущее по-прежнему виделось ей в мрачных красках. Венеция ругала себя за то, что поддалась на провокацию миссис Скорриер, но чувствовала, что рано или поздно ей все равно пришлось бы дать отпор женщине, чья жажда власти грозила перессорить весь дом. Она знала, что миссис Скорриер затаила против нее злобу и теперь будет пользоваться любой возможностью причинить ей неприятность.
Венеция окончила разговор с Науиком уже после полудня. Утро, проведенное в обществе строгого и флегматичного йоркширца, восстановило ее душевное равновесие куда быстрее, чем размышления, а просматривание счетов произвело на нее такое же отрезвляющее действие, как если бы она изучала Платона вместе с Обри.
В главной части дома не было никаких признаков Шарлотты и ее матери, но Риббл, вошедший в холл, когда Венеция собиралась выйти в сад, сообщил, что обе леди обследуют кухонный флигель под руководством миссис Гернард. Он передал Венеции запечатанное письмо, которое помощник конюха, посланный утром в Эбберсли, привез с собой, и стал ждать, пока Венеция его прочитает. Оно было кратким. Леди Денни подтверждала получение письма Венеции и просила ее как можно скорее приехать в Эбберсли. В постскриптуме она добавила, что занята сбором вещей Освальда, который завтра уезжает к своему дяде в Ратлендшир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50