Конуэй никогда не предлагал и не пытался вести с Кларой тайную переписку!
— Да, я в этом уверена, — кивнула Венеция. — Только, по-моему, нам следует за это благодарить его безграмотность. Мне бы хотелось поздравить Клару с удачей, но боюсь, она еще не поняла, какой судьбы избежала!
— Нет, и мы с сэром Джоном решили, что она не сразу успокоится. Мы думаем, что Кларе пойдет на пользу перемена места, и собираемся отправить ее к бабушке. О дорогая, если бы вы только знали, сколько волнений причиняют дети! — вздохнула леди Денни. — Сначала Освальд, теперь Клара, а потом, очевидно, будет Эмили!
— Если вам кажется, дорогая мэм, будто в привязанности ко мне Освальда было нечто большее, чем обычная юношеская чепуха, то вы ошибаетесь! — с обычной прямотой заявила Венеция. — Он, конечно, вел себя глупо, но написал мне вежливое извинение, так что теперь у меня нет оснований быть им недовольной.
— В вас говорит доброта, — промолвила леди Денни, быстро хлопая ресницами, — но я прекрасно знаю, что Освальд повел себя с вами недостойно, не говоря уже о том, что он рассердил лорда Деймрела. Сама мысль об этом приводит меня в ужас!
— Уверяю вас, лорд Деймрел ничуть не сердится! — заверила ее Венеция.
— Так он сказал сэру Джону, — мрачно промолвила леди Денни. — Сэр Джон на днях случайно встретил его и прямо спросил, не причинил ли ему неприятностей Освальд, на что лорд Деймрел ответил: «Вовсе нет!», убедив сэра Джона, что это истинная правда.
Венеция не могла не рассмеяться, но сказала старшей подруге, что Освальд скорее позабавил, чем рассердил Деймрела. Леди Денни с чувством заметила, что невелико утешение, если единственный сын служит предметом забавы, но, казалось, слегка приободрилась, так как стала расспрашивать Венецию о подробностях событий в Андершо. Ее не обманул комический аспект, который старалась подчеркнуть Венеция, она недвусмысленно выразила свое мнение о миссис Скорриер, посоветовав в случае чего не колебаться, а сразу же собрать вещи и переехать в Эбберсли.
— Конечно, я нанесу визит леди Лэнион, — с достоинством сказала леди Денни. — Пожалуйста, передайте ей мои поздравления и объясните, что в настоящее время болезнь моих близких лишает меня удовольствия с ней познакомиться. Представьте себе, Венеция, сегодня у кухарки появилась сыпь!
На этой печальной ноте они расстались, и, только простившись с Венецией, леди Денни осознала, что теперешние неприятности, очевидно, помогли Венеции выкинуть из головы все мысли о злополучной tеndre к Деймрелу. Сияющее выражение исчезло с прекрасного лица девушки, и, хотя леди Денни сожалела о постигших ее огорчениях, она искренне надеялась, что ее увлечение оказалось столь же кратким, сколь сильным. Ей очень хотелось облегчить несчастья Венеции, но она пришла бы в ужас, зная, что только близкое присутствие опасного повесы помогает девушке с улыбкой переносить испытания.
Когда Венеция была рядом с Деймрелом, самые раздражающие происшествия казались ей незначительными; когда она рассказывала ему о последних атаках миссис Скорриер на ее положение в доме, они начинали выглядеть всего лишь забавными. Венеция считала вполне естественным доверять свои неприятности Деймрелу так же, как Обри, причем с куда меньшим риском, ибо Обри вполне созрел для убийства. Ей не нужно было предупреждать Деймрела, чтобы он не выдавал никому, даже Обри, то, что она ему сообщает, равно как и объяснять ему мысль, скрывающуюся за неудачно выбранными словами.
Однажды после полудня Деймрел застал Венецию сидящей в библиотеке, за письменным столом. Она ничего не писала, а просто сидела положив руки на стол и рассеянно глядя на них. Венеция не сразу обратила внимание на открывшуюся дверь, но вскоре, словно почувствовав взгляд, оторвалась от своих размышлений и, увидев на пороге Деймрела, издала удивленное восклицание; чело ее прояснилось, а в глазах блеснула улыбка. Она не ожидала его, ибо, как правило, он приходил в Андершо до полудня, и сказала, поднявшись со стула:
— Как же я рада видеть вас, друг мой! Меня одолели неприятности, и я нуждалась в вас, чтобы вы меня развеселили. Что привело вас к нам? Я не ждала вас сегодня, так как вы говорили, что заняты делами.
— Меня привели вы! — довольно резко ответил он, не обнаруживая желания рассмеяться. — Что вас тревожит, радость моя?
Венеция вздохнула и покачала головой:
— Очевидно, просто разыгрались нервы. Не важно! Сейчас мне уже лучше.
— Для меня это важно. — Он взял девушку за обе руки, но выпустил одну и слегка провел пальцами по ее лбу. — Вы не должны хмуриться, Венеция. Во всяком случае, в моем присутствии.
— Не буду, — покорно произнесла она. — Вы разгладили морщину?
— Хотел бы это сделать! Так что же все-таки произошло?
— Ничего, о чем стоило бы упоминать или что не было бы до тошноты банальным. Сражение с миссис Гернард, откуда я в страхе бежала, по поводу жалобы на прачку. Жалоба вполне справедлива, но девушка — племянница экономки.
— Это достойная Гомера битва едва ли может быть причиной вашего нахмуренного лба.
— Вы правы. Я хмурилась, пытаясь решить, что мне делать. Не думаю, что нам с Обри следует оставаться здесь до декабря, хотя мало надежды, что Конуэй сможет вернуться до тех пор.
— Я тоже так считаю. И какое же вы приняли решение? — Он подвел ее к дивану и сел рядом.
— Увы, никакого! Как только я придумывала какой-нибудь план, сразу же обнаруживалось множество препятствий, и я вновь оказывалась в тупике. Вы не могли бы мне помочь? Ведь вы всегда даете мне такие хорошие советы!
— Если так, то я являю собой живое опровержение афоризма доктора Джонсона, что пример куда действеннее наставлений, — сказал Деймрел. — Постараюсь вам помочь. В чем ваша проблема?
— В том, куда перебираться, если я решу это сделать, учитывая, что Обри поедет со мной, а он не может находиться далеко от дома мистера Эпперсетта. Я всегда говорила, что, когда Конуэй женится, мне придется завести собственный дом, и если бы он вначале обручился, как полагается, то сразу же начала бы делать приготовления, чтобы оставить Андершо, прежде чем он привезет сюда жену. Мои немногочисленные друзья знали о моем намерении и ничуть бы этому не удивились. Но дела обернулись по-иному, и это все меняет — во всяком случае, так мне кажется. А вы что об этом думаете?
— Вы правы, положение изменилось, так как широко известно, что ваш брат доверил вам управление поместьем, и, если вы покинете Андершо до его возвращения, все подумают, будто вас выжили из дома. Впрочем, это будет чистая правда.
— Вот именно! И это обстоятельство не позволяет мне сиять дом где-нибудь поблизости.
— Да, если вы считаете себя обязанной перед братом сохранять внешние приличия, чему он, кажется, не придает большого значения.
— У меня даже мыслей подобных не было, так что не смотрите на меня с таким презрением!
— Это касается не вас, глупышка!
— Значит, Конуэя? Ему я ничем не обязана.
— Скорее наоборот!
— Тоже неверно, если вы имеете в виду, будто он обязан мне. Я согласилась заботиться о поместье, потому что это меня устраивало. Не будь на моем попечении Обри, я бы не стала этого делать и вообще не осталась бы здесь ни дня после достижения совершеннолетня.
— Следовательно, вы стараетесь защитить честное имя Лэнионов? — осведомился Деймрел.
— Чушь! Вы отлично знаете, что честные имена меня не заботят — иначе я не находила бы удовольствия в вашей компании. Все дело в Шарлотте. Обри считает ее занудой. Так оно и есть, но бедняжка не заслуживает, чтобы ее ставили в еще более неудобное положение, чем то, в котором она сейчас. Конуэй сделал все, что мог, чтобы настроить людей против нее, и я не желаю добавлять последний штрих к его работе! Шарлотта не причинила мне никакого вреда — напротив, она старается во всем мне устунать. Причем до такой степени, что, если бы миссис Скорриер не была hors concours, я бы взяла на себя ее роль и проводила большую часть времени, напоминая Шарлотте, что теперь она хозяйка Андершо! Поэтому, если я уеду отсюда, то должна найти хороший предлог, а не предоставлять это соседям. Я давно собиралась поехать в Лондон, но когда Обри отправится в Кембридж. До этого еще целый год, и что мне делать в этот период — для меня загадка. Конечно, в Лондоне можно найти великолепных учителей, но я сомневаюсь, что Обри…
— Да оставьте вы Обри хоть на минуту! — прервал ее Деймрел. — Прежде чем я выскажу вам свое мнение о вашем плане обосноваться в Лондоне, Йорке или Тимбукту, скажите мне кое-что.
— Хорошо, но я не спрашивала вашего мнения об этом, — возразила Венеция.
— Тем не менее вы его услышите. Что вас так расстроило с тех пор, как мы с вами виделись в прошлый раз, Венеция? Почему вы стали рассматривать ваш отъезд из Аидершо как неотложную проблему? — Он добавил с насмешливой улыбкой: — Мне не нужны истории об экономках и прачках, радость моя, и если вы думаете, будто в состоянии меня одурачить, то вы ошибаетесь! Что вам сделала эта ведьма?
Венеция покачала головой:
— Ничего, кроме того, что я вам уже рассказывала. Я никогда не думала вас дурачить, — просто я, очевидно, придаю слишком большое значение тому, что было сказано, вероятно, всего лишь с целью меня позлить.
— А что именно было сказано?
Она немного поколебалась, прежде чем ответить.
— Это касается Обри. Миссис Скорриер не любит его так же, как меня, и, должна признаться, у нее есть на то основания. Он как злая оса, которая жалит вас и не дает себя прихлопнуть! Конечно, миссис Скорриер сама вызвала такое отношение своей злобой ко мне, но это не оправдывает Обри — он не должен вести себя столь неподобающим образом!
— Черт бы его побрал! — сердито воскликнул Деймрел. — Я думал, что пресек это приятное развлечение!
Венеция удивленно посмотрела на него:
— Вы сказали Обри, что ему не следует так поступать?
— Нет, всего лишь, что его забавы только усиливают злобу этой женщины к вам.
— Так вот в чем дело! Я вам искренне благодарна! Последние два дня Обри едва открывал рот в ее присутствии. Но либо вред уже причинен, либо миссис Скорриер возмущает, что Обри закрывается в своей комнате и присоединяется к нам только за обедом с хором из греческой трагедии, так громко звучащим в его ушах, что иногда приходится окликать его полдюжины раз, прежде чем он услышит! Она не может этого понять и считает его невежливым. Шарлотте Обри тоже не правится, но потому, что говорит вещи, которые ей непонятны, и это внушает ей страх перед ним. К тому же Шарлотту смущает хромота Обри, и она всегда отворачивается, когда он встает со стула или идет по комнате.
— Я это заметил, когда повстречал вас в парке, и надеялся, что она быстро избавится от этой привычки.
— Думаю, Шарлотта старается от нее избавиться. Но это дало повод миссис Скорриер сказать то, что, должна признаться, повергло меня в уныние. Она заявила, что Шарлотта испытывает ужас перед увечьями, и поэтому было бы неплохо, если бы теперь, когда она в интересном положении, Обри какое-то время пожил у друзей. Конечно: эта фраза не звучала настолько недвусмысленно, так что, возможно, я все преувеличиваю.
Лицо Деймрела помрачнело, и он отозвался изменившимся голосом:
— Нет! Если эта женщина способна сказать такое вам, то я не стал бы держать пари, что она не скажет это Обри, когда он ее разозлит!
— Этого я и опасаюсь, но неужели возможна такая жестокость?
— Еще как! Конечно, едва ли эта мегера способна хладнокровно так поступить, но я уже говорил вам, моя святая невинность, что вы не знакомы с подобными существами. Женщина с необузданными страстями capable de tout! Выведите ее из себя, и она скажет такое, что искренне осуждала бы, услышав от кого-то другого! — Деймрел сделал паузу, нахмурившись и сверля глазами лицо Венеции. — Что еще она вам сказала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Да, я в этом уверена, — кивнула Венеция. — Только, по-моему, нам следует за это благодарить его безграмотность. Мне бы хотелось поздравить Клару с удачей, но боюсь, она еще не поняла, какой судьбы избежала!
— Нет, и мы с сэром Джоном решили, что она не сразу успокоится. Мы думаем, что Кларе пойдет на пользу перемена места, и собираемся отправить ее к бабушке. О дорогая, если бы вы только знали, сколько волнений причиняют дети! — вздохнула леди Денни. — Сначала Освальд, теперь Клара, а потом, очевидно, будет Эмили!
— Если вам кажется, дорогая мэм, будто в привязанности ко мне Освальда было нечто большее, чем обычная юношеская чепуха, то вы ошибаетесь! — с обычной прямотой заявила Венеция. — Он, конечно, вел себя глупо, но написал мне вежливое извинение, так что теперь у меня нет оснований быть им недовольной.
— В вас говорит доброта, — промолвила леди Денни, быстро хлопая ресницами, — но я прекрасно знаю, что Освальд повел себя с вами недостойно, не говоря уже о том, что он рассердил лорда Деймрела. Сама мысль об этом приводит меня в ужас!
— Уверяю вас, лорд Деймрел ничуть не сердится! — заверила ее Венеция.
— Так он сказал сэру Джону, — мрачно промолвила леди Денни. — Сэр Джон на днях случайно встретил его и прямо спросил, не причинил ли ему неприятностей Освальд, на что лорд Деймрел ответил: «Вовсе нет!», убедив сэра Джона, что это истинная правда.
Венеция не могла не рассмеяться, но сказала старшей подруге, что Освальд скорее позабавил, чем рассердил Деймрела. Леди Денни с чувством заметила, что невелико утешение, если единственный сын служит предметом забавы, но, казалось, слегка приободрилась, так как стала расспрашивать Венецию о подробностях событий в Андершо. Ее не обманул комический аспект, который старалась подчеркнуть Венеция, она недвусмысленно выразила свое мнение о миссис Скорриер, посоветовав в случае чего не колебаться, а сразу же собрать вещи и переехать в Эбберсли.
— Конечно, я нанесу визит леди Лэнион, — с достоинством сказала леди Денни. — Пожалуйста, передайте ей мои поздравления и объясните, что в настоящее время болезнь моих близких лишает меня удовольствия с ней познакомиться. Представьте себе, Венеция, сегодня у кухарки появилась сыпь!
На этой печальной ноте они расстались, и, только простившись с Венецией, леди Денни осознала, что теперешние неприятности, очевидно, помогли Венеции выкинуть из головы все мысли о злополучной tеndre к Деймрелу. Сияющее выражение исчезло с прекрасного лица девушки, и, хотя леди Денни сожалела о постигших ее огорчениях, она искренне надеялась, что ее увлечение оказалось столь же кратким, сколь сильным. Ей очень хотелось облегчить несчастья Венеции, но она пришла бы в ужас, зная, что только близкое присутствие опасного повесы помогает девушке с улыбкой переносить испытания.
Когда Венеция была рядом с Деймрелом, самые раздражающие происшествия казались ей незначительными; когда она рассказывала ему о последних атаках миссис Скорриер на ее положение в доме, они начинали выглядеть всего лишь забавными. Венеция считала вполне естественным доверять свои неприятности Деймрелу так же, как Обри, причем с куда меньшим риском, ибо Обри вполне созрел для убийства. Ей не нужно было предупреждать Деймрела, чтобы он не выдавал никому, даже Обри, то, что она ему сообщает, равно как и объяснять ему мысль, скрывающуюся за неудачно выбранными словами.
Однажды после полудня Деймрел застал Венецию сидящей в библиотеке, за письменным столом. Она ничего не писала, а просто сидела положив руки на стол и рассеянно глядя на них. Венеция не сразу обратила внимание на открывшуюся дверь, но вскоре, словно почувствовав взгляд, оторвалась от своих размышлений и, увидев на пороге Деймрела, издала удивленное восклицание; чело ее прояснилось, а в глазах блеснула улыбка. Она не ожидала его, ибо, как правило, он приходил в Андершо до полудня, и сказала, поднявшись со стула:
— Как же я рада видеть вас, друг мой! Меня одолели неприятности, и я нуждалась в вас, чтобы вы меня развеселили. Что привело вас к нам? Я не ждала вас сегодня, так как вы говорили, что заняты делами.
— Меня привели вы! — довольно резко ответил он, не обнаруживая желания рассмеяться. — Что вас тревожит, радость моя?
Венеция вздохнула и покачала головой:
— Очевидно, просто разыгрались нервы. Не важно! Сейчас мне уже лучше.
— Для меня это важно. — Он взял девушку за обе руки, но выпустил одну и слегка провел пальцами по ее лбу. — Вы не должны хмуриться, Венеция. Во всяком случае, в моем присутствии.
— Не буду, — покорно произнесла она. — Вы разгладили морщину?
— Хотел бы это сделать! Так что же все-таки произошло?
— Ничего, о чем стоило бы упоминать или что не было бы до тошноты банальным. Сражение с миссис Гернард, откуда я в страхе бежала, по поводу жалобы на прачку. Жалоба вполне справедлива, но девушка — племянница экономки.
— Это достойная Гомера битва едва ли может быть причиной вашего нахмуренного лба.
— Вы правы. Я хмурилась, пытаясь решить, что мне делать. Не думаю, что нам с Обри следует оставаться здесь до декабря, хотя мало надежды, что Конуэй сможет вернуться до тех пор.
— Я тоже так считаю. И какое же вы приняли решение? — Он подвел ее к дивану и сел рядом.
— Увы, никакого! Как только я придумывала какой-нибудь план, сразу же обнаруживалось множество препятствий, и я вновь оказывалась в тупике. Вы не могли бы мне помочь? Ведь вы всегда даете мне такие хорошие советы!
— Если так, то я являю собой живое опровержение афоризма доктора Джонсона, что пример куда действеннее наставлений, — сказал Деймрел. — Постараюсь вам помочь. В чем ваша проблема?
— В том, куда перебираться, если я решу это сделать, учитывая, что Обри поедет со мной, а он не может находиться далеко от дома мистера Эпперсетта. Я всегда говорила, что, когда Конуэй женится, мне придется завести собственный дом, и если бы он вначале обручился, как полагается, то сразу же начала бы делать приготовления, чтобы оставить Андершо, прежде чем он привезет сюда жену. Мои немногочисленные друзья знали о моем намерении и ничуть бы этому не удивились. Но дела обернулись по-иному, и это все меняет — во всяком случае, так мне кажется. А вы что об этом думаете?
— Вы правы, положение изменилось, так как широко известно, что ваш брат доверил вам управление поместьем, и, если вы покинете Андершо до его возвращения, все подумают, будто вас выжили из дома. Впрочем, это будет чистая правда.
— Вот именно! И это обстоятельство не позволяет мне сиять дом где-нибудь поблизости.
— Да, если вы считаете себя обязанной перед братом сохранять внешние приличия, чему он, кажется, не придает большого значения.
— У меня даже мыслей подобных не было, так что не смотрите на меня с таким презрением!
— Это касается не вас, глупышка!
— Значит, Конуэя? Ему я ничем не обязана.
— Скорее наоборот!
— Тоже неверно, если вы имеете в виду, будто он обязан мне. Я согласилась заботиться о поместье, потому что это меня устраивало. Не будь на моем попечении Обри, я бы не стала этого делать и вообще не осталась бы здесь ни дня после достижения совершеннолетня.
— Следовательно, вы стараетесь защитить честное имя Лэнионов? — осведомился Деймрел.
— Чушь! Вы отлично знаете, что честные имена меня не заботят — иначе я не находила бы удовольствия в вашей компании. Все дело в Шарлотте. Обри считает ее занудой. Так оно и есть, но бедняжка не заслуживает, чтобы ее ставили в еще более неудобное положение, чем то, в котором она сейчас. Конуэй сделал все, что мог, чтобы настроить людей против нее, и я не желаю добавлять последний штрих к его работе! Шарлотта не причинила мне никакого вреда — напротив, она старается во всем мне устунать. Причем до такой степени, что, если бы миссис Скорриер не была hors concours, я бы взяла на себя ее роль и проводила большую часть времени, напоминая Шарлотте, что теперь она хозяйка Андершо! Поэтому, если я уеду отсюда, то должна найти хороший предлог, а не предоставлять это соседям. Я давно собиралась поехать в Лондон, но когда Обри отправится в Кембридж. До этого еще целый год, и что мне делать в этот период — для меня загадка. Конечно, в Лондоне можно найти великолепных учителей, но я сомневаюсь, что Обри…
— Да оставьте вы Обри хоть на минуту! — прервал ее Деймрел. — Прежде чем я выскажу вам свое мнение о вашем плане обосноваться в Лондоне, Йорке или Тимбукту, скажите мне кое-что.
— Хорошо, но я не спрашивала вашего мнения об этом, — возразила Венеция.
— Тем не менее вы его услышите. Что вас так расстроило с тех пор, как мы с вами виделись в прошлый раз, Венеция? Почему вы стали рассматривать ваш отъезд из Аидершо как неотложную проблему? — Он добавил с насмешливой улыбкой: — Мне не нужны истории об экономках и прачках, радость моя, и если вы думаете, будто в состоянии меня одурачить, то вы ошибаетесь! Что вам сделала эта ведьма?
Венеция покачала головой:
— Ничего, кроме того, что я вам уже рассказывала. Я никогда не думала вас дурачить, — просто я, очевидно, придаю слишком большое значение тому, что было сказано, вероятно, всего лишь с целью меня позлить.
— А что именно было сказано?
Она немного поколебалась, прежде чем ответить.
— Это касается Обри. Миссис Скорриер не любит его так же, как меня, и, должна признаться, у нее есть на то основания. Он как злая оса, которая жалит вас и не дает себя прихлопнуть! Конечно, миссис Скорриер сама вызвала такое отношение своей злобой ко мне, но это не оправдывает Обри — он не должен вести себя столь неподобающим образом!
— Черт бы его побрал! — сердито воскликнул Деймрел. — Я думал, что пресек это приятное развлечение!
Венеция удивленно посмотрела на него:
— Вы сказали Обри, что ему не следует так поступать?
— Нет, всего лишь, что его забавы только усиливают злобу этой женщины к вам.
— Так вот в чем дело! Я вам искренне благодарна! Последние два дня Обри едва открывал рот в ее присутствии. Но либо вред уже причинен, либо миссис Скорриер возмущает, что Обри закрывается в своей комнате и присоединяется к нам только за обедом с хором из греческой трагедии, так громко звучащим в его ушах, что иногда приходится окликать его полдюжины раз, прежде чем он услышит! Она не может этого понять и считает его невежливым. Шарлотте Обри тоже не правится, но потому, что говорит вещи, которые ей непонятны, и это внушает ей страх перед ним. К тому же Шарлотту смущает хромота Обри, и она всегда отворачивается, когда он встает со стула или идет по комнате.
— Я это заметил, когда повстречал вас в парке, и надеялся, что она быстро избавится от этой привычки.
— Думаю, Шарлотта старается от нее избавиться. Но это дало повод миссис Скорриер сказать то, что, должна признаться, повергло меня в уныние. Она заявила, что Шарлотта испытывает ужас перед увечьями, и поэтому было бы неплохо, если бы теперь, когда она в интересном положении, Обри какое-то время пожил у друзей. Конечно: эта фраза не звучала настолько недвусмысленно, так что, возможно, я все преувеличиваю.
Лицо Деймрела помрачнело, и он отозвался изменившимся голосом:
— Нет! Если эта женщина способна сказать такое вам, то я не стал бы держать пари, что она не скажет это Обри, когда он ее разозлит!
— Этого я и опасаюсь, но неужели возможна такая жестокость?
— Еще как! Конечно, едва ли эта мегера способна хладнокровно так поступить, но я уже говорил вам, моя святая невинность, что вы не знакомы с подобными существами. Женщина с необузданными страстями capable de tout! Выведите ее из себя, и она скажет такое, что искренне осуждала бы, услышав от кого-то другого! — Деймрел сделал паузу, нахмурившись и сверля глазами лицо Венеции. — Что еще она вам сказала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50