– Броу! – радостно воскликнул Адам.
– Только не говори, что ты рад меня видеть! – попросил его светлость. – Ненавижу бакенбарды!
– Черт с ними, с бакенбардами! Я еще никого не был так рад видеть!
– Ну, это уж ты загнул! – вздохнул Броу, выбираясь из кресла и потягивая руку. – Или ты только что прибыл в Англию? Ну давай! Не бойся, жми как следует!
Адам, улыбаясь, схватил его костлявую ладонь.
– Я уже несколько недель как в Англии. Три – но кажется, что больше.
– Все хитришь, да? – протяжно произнес его друг. – Нет, честное слово! Я искал тебя в Бруксе, но мне сказали, что ты все еще в Нортгемптоншире. И написал тебе вчера: наверняка ты еще не получил моего послания. Как ты меня отыскал? Что привело тебя в город?
– Нет, я не получал твоего письма и нашел, расспросив о тебе на Гросвенор-стрит; меня привело в город сообщение в «Газетт», – ответил Броу, подсчитывая вопросы на своих длинных пальцах. – Это, знаешь ли, навело мой могучий ум на мысль, что ты уже вернулся в Англию. Но с чего мне пришло в голову, что ты можешь быть мне каким-то образом полезен, – ума не приложу!
– Если только твой могучий ум не предвидел, что я захочу сделать тебя своим шафером! – сказал Адам, улыбаясь ему и глядя в его глубоко посаженные голубые глаза. – Ты сделаешь это для меня, Броу?
– Ну еще бы! С величайшим удовольствием, Дружище! Я не знаком с мисс Шоли, но мой отец говорит, что это отличная партия. Говорит, ты поступил именно так, как следовало, и я передаю тебе его поздравления. Между прочим, как мой младший брат?
– Он был в полном порядке, когда я последний раз его видел. Хотелось бы знать, что происходило с тех пор, как я уехал! Сульта тогда обратили в бегство, но еще не разбили. И в такой момент мне пришлось просить об отпуске! Но дело не в этом, конечно. Я увольняюсь.
– Уверяю, тебе показалось бы смертной скукой служить в мирное время, – заметил Броу. – По слухам, Бурбоны вернутся до окончания лета. Я не знаю, насколько их задержит это печальное происшествие в Берген-оп-Зом. Грэм , кажется, наломал там дров. Адам кивнул, поморщившись, но сказал:
– Серьезным поражением нам это не грозит. Если мы сможем обойти Сульта с фланга и прижать его к Пиренеям, лишить снабжения, посмотрим, не развалится ли весь карточный домик! Ты не представляешь, каково настроение в Южной Франции. Мы считали, что местные жители расположены более к нам, чем к испанцам! – Он вдруг рассмеялся. – Мы, видишь ли, платим за те, что реквизируем, чего не делает армия Бони. Господи, хотелось бы мне знать, где мы сейчас! Прошел уже почти месяц после Ортизей – полагаю, нас сдерживает возня политиков!
На следующий день была опубликована весть о победе при Тарбе двадцатого марта. Части легкой дивизии пришлось жарко, но не похоже было, чтобы 52-й полк принимал в боевых действиях большое участие, – обстоятельство, которое слегка примирило Адама с его вынужденным отсутствием. Но тем не менее Веллингтону не удалось отрезать коммуникации Сульта. Маршал в строгом порядке отступал к Тулузе.
Теперь дела более личного свойства потребовали внимания Адама. Мистер Шоли, которому помешали осуществить планы относительно пышной брачной церемонии, хотел знать, предстоит ли его Дженни ждать до следующего года, прежде чем ее представят в свете. Он понимал, под влиянием миссис Кворли-Бикс, что дочь не может появиться в обществе до тех пор, пока не состоится эта торжественная церемония. А с другой стороны, если бы она не появилась ни на одном светском приеме, это выглядело бы так, словно господин милорд стесняется своей невесты, а он (мистер Шоли говорил об этом, задиристо выпятив вперед подбородок) договаривался совсем не об этом.
Адам был не в восторге от характера этих увещеваний и не желал принимать участие в сезонных празднествах, но он понимал, что возражения мистера Шоли вполне обоснованны. Мистер Шоли щедро платил ему за то, чтобы утвердить Дженни в кругу аристократии, и хотя букву сделки можно было соблюсти возведением той в сословие пэров, но дух требовал предпринять все усилия, чтобы представить ее в обществе. Невелика радость стать виконтессой, если при этом придется провести целый год в затворничестве. Более того, Адам опасался, что, если не делается никаких представлений, не рассылаются открытки, возвещающие о готовности жениха и невесты принимать церемониальные визиты, некоторые ревнители этикета, чье мнение имело первостепенную важность для дамы, жаждущей попасть в круг избранных, к которому они принадлежали, могли посчитать, что, таким образом, период траура совершенно освободил их от обязанности наносить визиты леди Линтон. Могли даже подумать, что строгое соблюдение периода траура – безмолвный сигнал о том, что обычных церемоний не ожидается, потому что это, конечно, может показаться очень странным – прерывать этот период ради празднования бракосочетания, которое уместнее было бы отложить.
– Да, но ваши дела не терпят отлагательства, милорд, – напомнил мистер Шоли, когда Адам пытался объяснить ему это затруднение. – Я не опрокину фишки до тех пор, пока не увижу, что узелок завязался, потому что я не из тех, кто раскошеливается, не имея гарантий более надежных, чем те, что вы в состоянии мне предложить. Ну, не нужно сердиться! Не сомневаюсь, что вы будете неукоснительно соблюдать уговор. Но кто может поручиться, что вы будете в живых, чтобы это сделать? С вами всякое может произойти. И с чем я тогда останусь? С носом!
Такая точка зрения вряд ли была по вкусу Адаму, но чувство юмора пришло ему на выручку, и, вместо того чтобы поддаться безрассудному порыву и разорвать помолвку, он обратился за советом к леди Оверсли.
Она тут же обдумала этот вопрос и оценила сложность ситуации.
– Ее нужно представить, – решила она, – а иначе это произведет очень странное впечатление, потому что, как ты знаешь, так всегда поступают по случаю вступления в брак. И нет ничего предосудительного в том, чтобы появиться на официальном приеме во время траура; правда, как я считаю, не одеваясь в яркие тона, за исключением разве что лилового. Вот только кто ее представит? Вообще-то это делает мать, но у бедной Дженни нет матери, а если бы и была… Боже мой, да! Это некоторое неудобство, потому что, вряд ли ты сможешь просить об этом свою собственную мать, то есть я хочу сказать, не сможешь, пока она в такой глубокой скорби! Ладно, это сделаю я, хотя почти убеждена, что, если бы нам удалось подыскать члена твоего собственного семейства, это произвело бы более благоприятное впечатление.
– А моя тетя Нассингтон? – предложил Адам.
– Она согласится?
– Думаю, может.
– Ну, если ты в состоянии уговорить ее, сделай это! Никто так не подошел бы для этой цели, потому что она обладает большим весом в обществе и прославилась тем, что дает порой сокрушительный отпор самым почтенным людям! Ее одобрение будет очень ценно. А что до остального, не думаю, что тебе следует ходить на балы, – обеды и собрания! Никаких балов! В крайнем случае ты можешь сходить, но танцевать тебе не следует.
– Я не смогу, – заметил Адам. – Хромота, мэм! Ну и зрелище я бы собой представлял!
– Вот именно! – согласилась леди, просияв на глазах.
Она не показала виду, что напоминание о его увечье сняло тяжелый камень с ее души; и если он и догадывался, что она ломает голову над тем, как уговорить, надменных патронесс «Альмака» поручиться за Дженни, то не сказал этого вслух. Он же наверняка знал, что право войти в эти целомудренные залы для собраний на Кинг-стрит приносило тому, кто его удостоился, гораздо больший почет, нежели представление ко двору, и добиться его было гораздо труднее. Клубом заправляли шесть благородных дам, которые устанавливали правила столь же неукоснительные, сколь и деспотичные. Знатность сама по себе еще не служила пропуском в «Альмак», и хотя отвергнутые удивлялись, что кто-то мечтает о билете на собрание, где не найдешь напитков крепче оршада и где не танцуют ничего, кроме шотландского рила и деревенских плясок, эти злые нападки никого не вводили в заблуждение. Возможно, веселее было вихрем кружиться на балу в новом германском вальсе или постигать тонкости кадрили, и ни одной хозяйке в Лондоне не пришло бы в голову потчевать гостей чаем и черствым хлебом с маслом; но никто не мог делать вид, что приглашение на все великолепнейшие балы сезона шли хотя бы в какое-то сравнение с тем, чтобы один-единственный раз появиться в «Альмаке».
Окинув мысленным взором шестерых хозяек, леди Оверсли испытала такое облегчение от того, что ей не придется упрашивать леди Сэфтон или леди Каслри – очень благожелательных, как одна, так и другая, – поручиться за Дженни, что предложила быть замужней подругой невесты на свадьбе. Дженни, однако, отказалась от этого, говоря, что поддержать ее во время этого события она уже пригласила мисс Тивертон. Она сказала Адаму, что мисс Тивертон по-настоящему благовоспитанная женщина. Это замечание вызвало у него раздражение, но он непринужденно заметил:
– Если она тебе нравится, то наверняка она славная. Твоя компаньонка мне не по душе! Тебе придется приглашать ее на свои приемы ?
– О нет! Я не собираюсь продолжать это знакомство, – сказала она спокойно. – Она мне самой очень не нравится.
В этом было что-то от отцовской безжалостности, и это встревожило Адама. Она увидела его серьезный взгляд и добавила:
– Знаешь, не чувствую себя чем-то обязанной ей. Она получала отличное жалованье, и у нее появилась уйма возможностей свить собственное гнездышко. Видишь ли, все свадебные платья шьются в самых дорогих ателье, а она, само собой, получила комиссионные за то, что подкинула им работу.
– Боже правый! Конечно, это весьма некрасиво с ее стороны, наживаться на тебе, подбивая тебя на расточительство. Тебе действительно лучше от нее избавиться!
– О да, но она, наверное, считает, что это не имеет значения, поскольку папе нравится, чтобы я делала все покупки в самых дорогих заведениях. – После некоторого колебания она застенчиво спросила:
– Я вспомнила в связи с этим, что хотела спросить тебя: следует ли мне нанять горничную? Миссис Кворли-Бикс говорит, что следует, а я сделаю то, что считаешь правильным ты. Правда, я с гораздо большим удовольствием оставила бы прежнюю служанку, потому что знаю, что важная горничная стала бы презирать меня.
– Если все горничные такие, как мисс Пулсток у моей мамы, она будет задирать нос перед нами обоими. Более напыщенной особы я еще не встречал.
– Тогда можно я скажу папе, что ты не видишь в этом необходимости?
– Да. Скажи ему; мисс Пулсток привила мне такую ненависть к горничным, что я не хочу держать их в доме! А если уж речь зашла о домах, скажи, как ты хочешь, чтобы я поступил с городским домом. Уиммеринг говорит мне, что будет совсем не сложно продать дом на Гросвенор-стрит, так что, возможно, нам не мешает поискать другой – если кто-то из нас сумеет выкроить время, в чем я сомневаюсь! Нужно ли сказать Уиммерингу, чтобы он попробовал что-нибудь для нас найти, пока мы будем в Гемпшире? Тогда, если ему попадется что-нибудь, на его взгляд, подходящее, мы сможем осмотреть это до того, как я отвезу тебя в Фонтли.
Она туг же согласилась и спросила, поедут ли они в Фонтли сразу же после медового месяца.
– Если только ты не будешь против. Я хочу познакомить тебя и с ним, и со своими родными.
– Ты хотел бы остаться там? Не приезжать в город весь этот сезон?
– Как, пропустить весь сезон? – откликнулся он шутливым тоном. – Нет, в самом деле! Ты разве забыла, что тебя нужно представлять? Нам нужно постараться вернуться в город до середины мая, и это сведет наше пребывание в Фонтли всего лишь к нескольким дням.
– Я просто думала, что, возможно, поскольку ты в трауре, то предпочел бы не ходить на приемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65