– Не верю в это! Ты не могла бы мне нравиться, если бы была такой расчетливой!
– Ну, не имеет никакого значения, что ты думаешь обо мне, и – Господь свидетель – меня все это очень огорчает. Поверь, я бы никогда не согласилась на этот брак, если бы существовала хоть малейшая возможность того, что он на тебе женится. Но ее не было. Понимаешь? Он выбирал не между тобой и мной, Джулия, а между мной и разорением. Ты говоришь, что он не будет счастлив со мной, но по крайней мере ему будет уютно! Главное же – у него сохранилось Фонтли, и, как бы ты ни думала, это важно для него. – Она помолчала. – Ну, больше на этот счет сказать, пожалуй, нечего. Меня же привело сюда то, что случилось вчера вечером.
Джулия поморщилась:
– Не нужно об этом! Я больше не могу! Папа, даже мама!.. О Господи, неужели они думают – неужели ты думаешь, – что я нарочно себя выдала?
– Ну, мы с твоей мамой так не думаем. Я не могу поручиться за его светлость, но вряд ли и он так считает – хотя ты не можешь винить его, если он был резок, потому что нельзя отрицать, что ты выставила нас всех бог знает в каком свете!
– Ах, неужели тебя только это и заботит? – с горечью воскликнула Джулия. – А как насчет моего унижения? А эта мука – прийти в чувство, увидеть все эти лица!.. – Она осеклась, не в состоянии продолжать, и прикрыла глаза рукой.
– Да не изводи ты себя так, милая! Это не настолько плохо, чтобы ничего нельзя было поправить, – успокаивала ее Дженни.
Джулия уронила руку.
– Дженни, я не хотела! Я думала, что смогу встретить его снова как подобает! Я смогла бы это сделать, если бы увидела его там с самого-начала! Но вначале его не было… Я подумала… о, я испытала такое облегчение, что мною овладело легкомыслие! Мне не пришло в голову, что он может прийти позже, но он пришел, и когда я повернулась и внезапно увидела его так близко от себя… Дженни, это было потрясение, от которого я лишилась чувств!
– Не нужно говорить мне об этом. Ведь ты просто довела себя до такого состояния, что упала бы в обморок, даже если бы мышь пробежала по полу! Примерно то же я им и сказала, хотя сослалась не на мышь, а на духоту в помещении.
– Мама рассказала мне, – что ты держалась молодцом, – равнодушно заметила Джулия. – Спасибо тебе, но никто в это не поверит. Они будут наблюдать за мной и сплетничать на мой счет. Возможно, кто-то станет меня жалеть: «Бедная девушка. Он, знаете ли, передумал!»
– Нет, ни за что! Если мне будет позволено сказать по этому поводу! – перебила Дженни. – Это как раз то, что я собираюсь пресечь в корне. Так что я буду тебе признательна, если ты не станешь впадать в апатию, когда потребуется быть немного поживее!
– Но, что тебе до этого? – спросила Джулия, вздыхая.
– Прояви чуточку здравого смысла, Джулия, ну же! – взмолилась Дженни. – Хорошенькое будет дело, если люди станут говорить такое о моем муже!
Джулия опять выглядела ошеломленной.
– Но они не станут! Все же знают обстоятельства – он ничего не мог поделать!
– Это не помешает им считать, что он обошелся с тобой весьма недостойно, если увидят, что, судя по твоему виду, ты навеки погрузилась в печаль. Адам не будет так выглядеть, что бы он ни чувствовал, потому что слишком уж он джентльмен, чтобы наводить кого-то на мысль, будто ему не нравится наш с ним брак. Все кончится тем, что люди станут болтать: он просто бессердечный и ему нет ни малейшего дела ни до чего, кроме денег и богатства, он счастлив до тех пор, пока богат!
– Тебе не нужно бояться! – с надломом в голосе произнесла Джулия. – Я собираюсь вернуться к своей бабушке и жить у нее отшельницей. Полагаю, хватит и года, чтобы забыть о самом моем существовании!
– Скорее в Танбридж-Уэллс построят еще одну гостиницу, чтобы разместить там твоих поклонников! – невозмутимо сказала Дженни.
Джулия ахнула и сквозь слезы разразилась смешком.
– Ах, как ты можешь быть такой… такой отвратительно бесчувственной!
– Ну, ты ведь знаешь, что я начисто лишена чувствительности. Но у меня, однако, не гуляет и ветер в голове. Так что я посоветую тебе, что делать, чтобы поставить в тупик всех злобных людишек, которые будут рады покаркать насчет тебя. – Дженни заметила, как вспыхнули глаза Джулии, и продолжала:
– Да, я уже слышу их! Притворяющихся, что они, как ты сказала, жалеют тебя, но довольно облизывающих губы и говорящих, что они всегда знали: Сильфида себя погубит. Потому что ты не могла разбить в пух и прах всех других девиц, без того чтобы не возбудить волну злобы и ревности, – уж это-то я знаю!
Джулия села в постели.
– Но каким образом? – спросила она. – Папа не соглашался на помолвку с Адамом, но люди-то знали!
– Ну и что с того, что знали? Они не сочтут удивительным, что девушка, у которой столько много самых разных поклонников, разлюбила так же легко, как и влюбилась! Еще бы, ты ведь тогда только-только вышла из стен пансиона! Потом ты не видела Адама месяцами, и если обнаружила, что совершила ошибку, – что может быть естественней? – Она не обратила внимания на тяжкий вздох Джулии и стала натягивать перчатки. – Так что я заеду к тебе завтра около четырех, и мы с тобой покатаемся в парке, как хорошие подруги, какими мы всегда и были.
– О нет! – воскликнула Джулия с мольбой. – Нет, я не смогу!
– Нет, сможешь! И я не стану скрывать, что буду очень тебе признательна, если ты сможешь, потому что мне не нравится кататься в одиночестве, а я еще не знакома со многими. Два-три поклона – самое большее, что меня ждет, если я поеду одна; но если ты будешь сидеть возле меня, карету, наверное, обступит толпа. – Она встала, когда у Джулии опять вырвался натянутый смешок. – И если бы ты смогла упасть в обморок, когда пойдешь на какой-нибудь прием в следующий раз!.. Только имей в виду – не на собрании у леди Бриджуотер, потому что накануне вечером она сказала, что пришлет нам пригласительную открытку, и будет негоже, если ты сделаешь это в присутствии Адама!..
– Дженни, ты просто несносна! – запротестовала Джулия, не зная, смеяться ей или плакать. – Как будто я могу…
– Ты сможешь, если поставишь перед собой такую цель, – уверенно сказала Дженни со сдержанной, едва заметной улыбкой. – Стоит тебе только подумать, что ты задыхаешься от жары, и ты задохнешься!
Она на прощанье прикоснулась к плечу Джулии и вышла, не дав ей времени обдумать смысл последнего замечания. Внизу ее встретила леди Оверсли, которая глядела на нее тревожно-вопросительно. Она ответила ей приветливым кивком и улыбкой.
– Я ничего не сказала насчет того, чтобы она приехала и пообедала с нами, но мы с ней договорились проехать покататься завтра. Так что не бойтесь! Тогда я ее и приглашу на обед.
Леди Оверсли обняла ее, пролив несколько слез облегчения.
– Ах, моя дорогая Дженни, я так вам признательна! Она… она была все такой же расстроенной?
– Этого я не могу вам сказать, мэм, – ответила Дженни со свойственной ей прямотой. – Как знать – по крайней мере, я не могу этого знать потому что у нее не больше сходства, чем у щавеля и маргаритки, и я не понимаю ее, и никогда не понимала. Она считает, что да, а мне всегда казалось, что она из тех, кто способен умереть от гриппа только потому, что вбил себе в голову, что это оспа!
Это было уж слишком для чувствительной леди Оверсли, но, когда она впоследствии рассказывала все это своему супругу, он выглядел весьма ошарашенным и сказал, что Дженни – гораздо проницательнее, нежели он полагал.
– Твоя дочь, дорогая, – сказал он, – всегда живет в нервном напряжении, и теперь мы видим, что из этого получается. Леди Оверсли привыкла к неблаговидной привычке мужа снимать с себя какую-либо ответственность за любого своего ребенка, разгневавшего его, так что она пропустила это замечание мимо ушей, согласившись, что дочь наделена слишком богатым воображением.
– Да она вся в тебя! – сказал его светлость неумолимо.
Джулия весь день оставалась в своей спальне, но появилась за завтраком на следующее утро Она выглядела бледной и явно пребывала в подавленном настроении; когда же ее отец, энергично увещеваемый леди Оверсли, поприветствовал ее с величайшей сердечностью, она ответила гримасой, отдаленно напоминавшей улыбку. Но, по счастливой случайности, ее новое платье для прогулок из французского льняного батиста, отделанное оборками из широких кружев, прислали на дом в тот же самый день, и оно было таким прелестным, особенно надетое с одной из ольденбургских шляпок, что Джулия незаметно для себя немного приободрилась. В какой-то момент домашним показалось, что она собирается отказаться от поездки с Дженни; но когда ее убедили надеть новое платье, и ее мама, служанка, две младшие сестры и их гувернантка разразились немыслимыми восторгами, она передумала и, когда экипаж Линтонов остановился у дверей, вышла к нему в полной готовности.
Дженни, одетая в дорогое, но не слишком шедшее ей платье из брауншвейгского серого люстрина, тоже восхитилась ее туалетом, так же как и множество гуляющих, когда они добрались наконец до парка. Если карету и не обступила толпа, то, во всяком случае, кучеру пришлось много раз останавливать лошадей.
Это был час модного променада, и парк изобиловал конными упряжками, от дамских колясок до роскошных двухколесных экипажей, верховыми, взгромоздившимися на высоких полукровок, и щеголями, вышагивающими по аллее вдоль дороги. Дженни казалось, что каждый второй человек кланялся или махал рукой ее прелестной спутнице; и, поскольку Джулия хотела обменяться приветствиями с друзьями и немалое количество джентльменов жаждали засвидетельствовать ей свое почтение, Дженни смирилась с тем, что лошади их едва плетутся. Она и сама испытала удовольствие оттого, что ее несколько раз вежливо узнали, но в душе считала эту прогулку, порядком ей наскучившую, пустой тратой времени. Другое дело Джулия, всегда восприимчивая к подобной атмосфере и оживающая, словно истосковавшееся по влаге растение, под дождем комплиментов и галантностей. На щеках ее вновь заиграл румянец, в глазах появился блеск, а ее прелестный смех был столь непосредственным, что никому и в голову не приходило, что сердце ее разбито.
Не все ее поклонники, надо заметить, были молодыми. Маркиз Рокхилл, ехавший возле них верхом вместе с Броу, пробыл у коляски дольше, чем кто-либо другой. Он был очень учтив с Дженни, но она видела теплый блеск в его глазах, когда он смотрел на Джулию, и не обманывалась мыслью, что он остановился с единственной целью – поговорить с ней самой. Она считала, что он староват для флирта с Джулией, но угадала в нем известного сердцееда и поняла, что его донжуанские манеры весьма привлекательны для Джулии. Было ясно, что он питает к ней нежные чувства, но не пытается безраздельно присвоить ее себе. Когда Броу завладел вниманием Дженни, то Рокхилл тут же завязал разговор с Джулией. Он явно был близко знаком с семьей Девериль, и, когда Дженни сообщила, что ее свекровь будет на Гросвенор-стрит на следующей неделе, маркиз сказал, что обязательно приедет засвидетельствовать ей свое почтение.
– Такой старинный друг – можно сказать, друг почти что с колыбели!
Движимая порывом, она внезапно спросила его:
– Не желаете ли, сэр, отобедать с нами? – Она увидела, как Рокхилл удивленно вскинул брови, и пояснила:
– Видите ли, леди Линтон собирается пробыть здесь всего два дня. Так что, полагаю, у нее не будет времени на утренние визиты. Поэтому я собираюсь пригласить чету Оверсли на обед вместе с мисс Оверсли, и было бы… мы были бы очень рады, если бы вы сочли возможным посетить нас, не придавая значения тому, что это неофициальный прием.
Его проницательные глаза блеснули из-под тяжелых век. В них заиграла улыбка, и он мягко ответил:
– О, я с удовольствием приду, леди Линтон! Чудесная мысль! Компании, составленной из таких близких друзей, как Деверили и Оверсли, никогда не помешает малая толика закваски, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65