- Омыв тело, теперь можем переходить к омовению души, - вновь заговорил Погорелов, когда они стали подниматься лесом к дороге, ведущей в монастырь, - а душевные потрясения от посещения этого места нередко оказывались столь сильны, что переворачивали судьбы людей. Знаете, какой пример приводит Константин Леонтьев в своей статье «Добрые вести»?
- Нет, не знаю. А он тоже здесь бывал?
- Он долгое время жил здесь и даже вступил на путь аскезы, отречения от мира и принятия тайного пострига под именем Климента. Это произошло в год его смерти, хотя умер он в Троице-Сергиевой лавре.
- Надеюсь, что мои впечатления не будут носить столь летального исхода.
- Наверно. Но я вам хотел сказать о другом. Он повествует, как в их скит поступили послушниками двое молодых людей из числа лучших представителей местного дворянства…
- Лучшие - потому что поступили в скит или по каким-то иным критериям?
- Этого он не уточняет. Они были двоюродными братьями и оба женаты на двух красивых молодых женщинах. И вот, представьте себе, преуспевающие, обеспеченные, имеющие любимых- жен молодые люди, примерно вашего возраста, добровольно отказываются от всего этого и поступают послушниками в Оптинский скит.
- Гусары-схимники, - пробормотал Дмитрий, слушая тем не менее очень внимательно.
- Когда мужья, уже одетые в подрясники, пришли в гостиницу, чтобы проститься со своими женами, то прощание это, по воспоминаниям очевидцев, получилось столь трогательным, что заплакали даже старые монахи! И действительно: молодые люди добровольно расстаются с любимыми женщинами, чтобы посвятить себя служению Богу! А знаете, что сказала одна из жен, когда у нее поинтересовались, почему они с мужем решились на такой шаг?
- Детей не было?
- Не в этом дело. Она сказала: «Мы были слишком счастливы»! И Леонтьев по этому поводу замечает, что страх от избытка земного благоденствия - это высшее проявление аскетизма, без которого нет настоящего христианства.
- Подвиг веры?
- Именно, подвиг веры!
- И эту жуткую историю Леонтьев называет добрыми вестями?
- Это на ваш взгляд она жуткая, а на его взгляд - вдохновляющая.
- Ну-ну. А что стало с женами?
- Они устроили в своих имениях женские общины, где сами стали настоятельницами.
- Да, круто… - отозвался Дмитрий, сокрушенно качая головой. - Мы еще даже не пришли, а вы уже вызвали во мне неприязнь к этому месту, где происходят столь дикие вещи.
- Почему же дикие? Истинно христианский поступок…
- Впрочем, нет, я, пожалуй, неточно выразился. Может быть, это - самый яркий пример того, что крайности сходятся - и от несчастья, и от высшей степени счастья люди впадают в безумие и совершают в высшей степени сумасбродные поступки, не в силах совладать ни с тем, ни с другим. Я, помнится, читал, как скучно живет самый богатый человек в мире, султан Брунея. Ему нечего желать, а потому, чтобы убить время, он или катается на «боингах», или принимает парады, или коллекционирует жен и лошадей - короче, сходит с ума от тоски. - Мне кажется, что ваш пример не совсем уместен.
- Нет, ну почему же? Просто одних людей высшая степень блаженства толкает к бесконечному коллекционированию чего-то земного, а других - к поискам того духовного состояния, которое они сами сочтут сродни небесному. Меня больше заинтересовало иное - оказывается, безоблачное счастье так же вредно для здоровья, как и беспросветное несчастье, вот только этика нас об этом почему-то не предупреждает!
- Насчет христианской этики вы ошибаетесь, впрочем, у вас еще будет повод поговорить с отцом Мерхесидеком.
- А он нас примет?
- Надеюсь, что да.
- И угостит монастырской наливкой?
- Насчет этого - сомневаюсь, но чай с травами у них великолепный. Однако мы уже подходим.
Оптинский монастырь, обнесенный белыми каменными стенами со сторожевыми шатерными башнями, с двух сторон соседствовал с примыкающими вплотную деревнями, с третьей стороны граничил с лесом, в котором располагался знаменитый не менее монастыря скит - место обитания старца Амвросия, вдохновившего Достоевского на образ Зосимы из «Братьев Карамазовых». С четвертой стороны, где прежде был главный вход и гостиница, теперь простирался большой яблоневый сад, вплоть до самого берега Жиздры. Место было действительно красивое, впрочем, вряд ли можно найти хоть один русский монастырь, про который было бы нельзя этого сказать - излучина реки, по одну сторону которой - великолепный лес, по другую - обширная панорама полей.
Однако, когда приятели вошли в ворота пустыни, то первое, что неприятно поразило Дмитрия - это сходство с хозяйственным двором. Исчадно дымили грузовики, матерились строительные рабочие, повсюду валялись ржавые металлические конструкции - короче, хозяйственные службы монастыря вели бурное строительство.
- Благолепия маловато, - иронично заметил Дмитрий, и они отправились осматривать Свято-Вве-денский собор, который был весьма скромен с виду, особенно в сравнении с главными соборами московских монастырей. Внутри его стены были окрашены такой бледно-зеленой краской, что это производило впечатление казенной советской конторы. Однако благодаря посещению собора, Дмитрий обратил внимание на одну любопытную деталь в поведении своего спутника:
- А что это вы, Артур Александрович, украдкой от меня креститесь? - ехидно поинтересовался он. - Вы же неверующий?
- В общем да, - несколько смущенно отвечал Погорелов, - но знаете, Дмитрий, я считаю, что надо уважать народные обычаи.
- Ох! - только и вздохнул тот. - Как социолог, могу вам сказать, что нет и никогда не было народа вообще, если только не называть таковым население, проживающее на данной территории, но всегда и везде есть определенные группы со своими интересами и обычаями. По-вашему получается, что неверующие - это уже не народ, но то же самое можно сказать и о непьющих, поскольку в русских традициях водка всегда занимала первое место.
- Я имел в виду, что у каждой нации есть свои характерные черты, которые и создают единый социальный организм.
- А я вам говорю, что народ - это совершенно бессодержательная абстракция, нужная лишь демагогам, чтобы с помощью одной части населения подавлять другую его часть во имя так называемых народных интересов. А то, что вы называете характерными чертами… так оставим это этнографам. Мы же не животные, и главное-то в нас не это. Зная породу животного, можно почти однозначно предсказать его поведение, но глупо и унизительно полагать то же самое о людях. Основное различие в нас состоит не в том, что мы русские, французы или китайцы, а в том - дураки мы и мерзавцы или умные, порядочные люди.
- Однако пьете же вы по-русски и любите русские песни и монастыри…
- Ну и что? Случайность… точно такая же, почему я предпочитаю итальянский язык английскому, а французский юмор - американскому. Не то во мне главное, что я родился среди лукообразных куполов церквей, а не среди стрельчатых или каких-нибудь там минаретов. Да для меня тот же Омар Хайям гораздо ближе и роднее, чем та белобрысая харя, которая вас вчера так разукрасила.
- Значит, вы отвергаете свою национальную принадлежность?
- Да нет же, просто считаю ее десятистепенным делом, - Дмитрий почти равнодушно скользнул взглядом по заросшим цветами могилам, к которым его подвел Погорелов, когда они обошли собор слева. - Ну и что, это могила Амвросия?
- Бывшая, - уточнил Погорелов, - после канонизации, пять лет назад, его мощи выкопали и поместили в собор слева от алтаря. Другие могилы принадлежат старцам Макарию и Леониду и братьям Киреевским, знаменитым славянофилам…
- А Амвросий-то этот чем знаменит?
- Вы читали «Братья Карамазовы»?
- Давно и смутно помню.
- Тогда я просто расскажу чуть подробнее. Во-первых, он вызывал всеобщее психологическое доверие, поскольку всех жалел и для каждого находил свои слова утешения. Во-вторых, обладал исключительной памятью, никогда ничего не забывал и способен был дать верную оценку тому или иному событию или какой-нибудь ценный совет. Причем совет этот мог касаться самого заурядного дела, вроде здоровья гусей.
- Здоровья кого?
- Гусей. Одна женщина пришла к нему пожало-ваться, что у нее болеют гуси. Расспросив о том, чем она их кормит, Амвросий посоветовал как их вылечить.
- Еще и ветеринар к тому же.
Глава 3.
УЧЕНАЯ БЕСЕДА
Отцу Мерхесидеку не было и сорока лет, выглядел он весьма импозантно - высокий, плотный, чернобородый и черноволосый мужчина с живыми, умными, хитрыми глазами и холеными белыми руками. «Чем-то напоминает Арамиса», - сразу решил про себя Дмитрий, с любопытством оглядывая кабинет.
Длинный стол для заседаний с двумя рядами кресел - как и в кабинете каждого советского начальника, журнальный столик с двумя креслами для бесед приватных, и, наконец, стол рабочий с тремя телефонами. «Местный, городской и прямой связи с Патриархией», - шепотом пояснил Погорелов.
- А на нем что - герб или крест? - так же шепотом поинтересовался Дмитрий, на что Погорелов лишь пожал плечами.
Разумеется, в углу была непременная икона с горящей перед ней лампадой, на которую, перешагивая порог комнаты, опять перекрестился Артур Александрович. На стенах висели две картины, на одной из которых было схематическое изображение Оптиной пустыни, зато другая была весьма любопытна и настолько идеологизирована, что сразу напомнила Дмитрию нечто вроде «В. И. Ленин беседует с трудовой интеллигенцией». В центре ее был изображен выходящий из кельи Амвросий, перед которым с левой стороны толпой стояли Гоголь, Достоевский, Соловьев, Леонтьев, Кавелин и кто-то еще, а справа, в гордом одиночестве, только Лев Толстой. Создавалось впечатление, что автор картины хотел выразить основную идею - все классики русской литературы и философии набирались ума-разума у Оптинских старцев. Для этого обобщения была допущена даже некоторая историческая вольность - так, Гоголь, например, встречался при жизни не с Амвросием, а с Макарием. Одной этой картины было достаточно, чтобы настроить Дмитрия на воинственный лад.
- Так что, Артур Александрович, - оживленно заговорил между тем отец Мерхесидек, видя, что гости уже освоились в его кабинете, - вы привели ко мне юного атеиста, чтобы отвлечь меня от моих скромных трудов?
- Да, отец Мерхесидек. Тем более что наш юный друг не только сам неверующий, но еще и отказывается считать православную веру неотъемлемой чертой русского народа.
- Я не такой уж юный, - медленно заговорил Дмитрий, которого покоробило это определение, - и не совсем уж атеист. Сам бы я предпочел называть себя скептиком.
- А на что направлен ваш скептицизм, - живо откликнулся игумен, - на сами основы или на возможность их познания?
Дмитрию было известно, что отец Мерхесидек имеет два образования - первый московский медицинский институт и духовная академия в Сергиевом Посаде, а потому он заранее настроился на фундаментальный разговор и начал очень осторожно:
- Вы спрашиваете, верю ли я в какое-то единое, может быть даже разумное (это зависит от того, как понимать разум) начало, которое лежит в основе мира? Да, пожалуй, что и верю, не вижу причин, почему бы этого не делать. И, во всяком случае, готов согласиться с таким утверждением не меньше, чем с утверждением о принципиальной непознаваемости подобного начала для ограниченного человеческого ума. Теперь второй момент - верю ли я в то, что это непознаваемое начало тем не менее способно каким-либо образом проявлять себя и возможно ли установление связи между ним и человеческой душой? Да, я помню, что само слово «религия» переводится как «связь», и вполне готов поверить, что такая связь возможна, тем более имеются многочисленные примеры достижения людьми различных мистических и трансцендентальных состояний. Здесь приходится верить на слово, пока сам этого не попробовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17