- Не знаю. Просто отдалились друг от друга. Изменились, наверно. Кто знает? Но все это мура.
- Это не было мурой, когда вы поженились.
- Тогда мы были другими.
Джейк лежал, уставившись в пустоту.
- Во всяком случае, сам ты здорово изменился.
Джейк перевел взгляд на Дэвида.
- Что ты этим хочешь сказать?
Дэвид Оу отошел от окна.
- Ты сейчас совсем не тот человек, которого я когда-то знал, Джейк. С того самого дня, как ты вернулся после резни на реке Сумчун, ты живешь, как машина, в которую введена одна-единственная программа: Ничирен.
- Не вижу в этом ничего дурного. Если уж говорить метафорами, то это Ничирен - машина, запрограммированная только на убийства. Кто-то же должен остановить его, иначе так он и будет ходить в обнимку со смертью, как с прекраснейшей из женщин.
- Он и будет остановлен. Но ты в одиночку не сможешь с этим справиться.
Джейк так сверлил взглядом Дэвида, что тот в конце концов был вынужден отвести глаза.
- Могу и справлюсь. И не думаю, что кто-нибудь или что-нибудь на свете смогут мне в этом помешать.
- Понимаю. Даже Марианна...
- Что?
- Джейк, единственное, о чем ты можешь думать, так это о Ничирене. У тебя не осталось на нее времени. У тебя не осталось времени ни для меня, ни вообще для кого бы то ни было на свете. Ничирен заполнил собой всю твою жизнь. Бывало, мы с тобой неплохо проводили время, когда выпадала свободная минутка. А теперь ты ни о чем не можешь говорить, как только об очередном плане, как поймать Ничирена. Я уж и не помню, когда ты в последний раз улыбался.
- Как можно улыбаться, когда он где-то рядом?
Палец Дэвида укоризненно приподнялся.
- Вот здесь ты ошибаешься, приятель! Ты говоришь, что Ничирен ходит в обнимку со смертью, как с прекраснейшей из женщин. Мне кажется, что ты делаешь то же самое. Последние три года после Сумчуна ты ведь не живешь, ты медленно умираешь.
В дверь тихонько постучали. Они оба повернули головы на стук. Дверь приоткрылась, и Дэвид с удивлением увидел, как охранник, вежливо изогнувшись, пропускает в комнату ту самую женщину, которую он заметил из окна на стоянке для автомашин. В приоткрытую дверь Дэвид видел ее глаза, маленький нос, чувственные губки. Она была так прекрасна, что дух захватывал.
- Джейк Мэрок здесь лежит?
Он молча кивнул, затем повернулся к Джейку. Даже сквозь дверь он остро чувствовал ее присутствие.
- Подумай о том, что я сказал, хорошо? Это очень важно.
Он вышел, и женщина посторонилась, выпуская его из комнаты.
И тут же она переступила порог, закрыла за собой дверь и замерла, прижавшись к ней спиной, как будто ей было страшно сделать следующий шаг.
Джейк изо всех сил боролся со сном. Он был ужасно измучен. Как в сновидении, сознание его колыхалось прозрачной пеленой, то приоткрывая, то снова закрывая каналы рационального восприятия мира.
Он чувствовал, что в комнате кто-то находится, и окликнул невидимого гостя сакраментальным вопросом:
- Кто там?
Сонная мгла разевала свою пасть, грозя вот-вот поглотить его. Так приятно было избавиться от телесных мук и нырнуть в нее с головой. Славная эта штука сон.
Но присутствие постороннего не давало ему уснуть, отталкивая сон грубыми лапами.
- Кто там? - повторил он свой вопрос, и голос его звучал едва слышно.
- Ты не узнаешь меня?
Женщина отделилась от двери и приблизилась к кровати.
- О, Джейк! - прошептала она, касаясь его щеки в том месте, где она не была закрыта бинтами.
Его рука поднялась и схватила ее руку, ощущая ее нежную кожу. Глаза его тщетно пытались сфокусироваться.
- Кто это?
- Джейк, это я, Блисс7, - ответила она. - Мы с тобой...
- Играли со змейками на улице Лестниц!8 Глаза его широко открылись от удивления. Чувствуя, как стремительно учащается его пульс, он попытался подняться, но не смог.
- Блисс, неужели это ты?
- Да, но то бывало зимой, - прибавила она. - А летом мы воровали сушеных скатов из магазина в Западном Округе.
- И круглый кормились тушонкой с рисом, которую таскали со склада у доков! - Кошмарная сонливость одолевала его, но он через силу удерживал глаза открытыми. - Как давно это было! Но я все помню. - Он жадно всматривался в ее черты, сравнивая то, что видел, с тем, что помнил. Так вот она какой стала, когда выросла! - Ты была такой маленькой тогда... Совсем девчонкой! Давным-давно...
Он все еще держал ее руку, ощупывая ее кончиками пальцев, как слепой.
- Блисс, - прошептал он. - Как ты сюда попала? Столько лет прошло! Это непостижимо! Совершенно непостижимо!..
- Спи, - шепнула она. - Мы еще успеем наговориться, когда ты проснешься.
Вашингтон, как и все великие столицы мира, является средоточием власти. Люди, которые живут здесь, должны чувствовать себя так, будто они находятся в эпицентре зарождающегося землетрясения. Однако, обычные смертные - рабочие скотинки, которые вкалывают с девяти до пяти, потом идут домой, чтобы съесть свой ужин, уставившись в телевизионный экран, а затем, отправив своих скулящих отпрысков спать, заваливаются на жен, потея и комично дергаясь, - не могут заметить этого невидимого излучения, которое привлекает в Вашингтон цвет нации. В разных местах причастность к власти проявляется по-разному. В Нью-Йорке, финансовой столице Америки, она выражается в том, что ты прибываешь на очередную Бродвейскую премьеру в новейшем лимузине "Вольво", в Голливуде, столице американского шоу-бизнеса, - в том, что ты играешь в теннис с самим Сильвестром Сталлоне. В Вашингтоне, где, как известно посвященным, и сосредоточена истинная власть, эта причастность к ней выражается в различных льготах. Для директора Куорри эти льготы были весьма многочисленны и очень весомы.
Для Энтони Беридиена лучшей из всех привилегий было обладание роскошным особняком в Грэйт-Фоллз, штат Вирджиния. Построенный в XIX веке посреди неширокой и живописной долины между изумрудными холмами, он находился всего в часе езды от штаб-квартиры Куорри в северо-западной части Вашингтона. В прежние времена он был в распоряжении Бюро стратегических служб, а затем Центрального разведывательного управления. Поговаривали даже, что сам Эйзенхауэр и сам Даллес, а также "Дикий Билл" Донован9 во время Второй мировой войны не раз пользовались этим убежищем, но это все из области слухов. То, что Энтони Беридиен верил в подобные слухи, проистекало из его безграничной любви к этому дому.
Недавно выкрашенный в бежевый цвет, дом изобиловал арочными фронтонами, круглыми башенками, а к одной из его сторон примыкала необъятных размеров веранда с полом из сосновых досок, выкрашенных в элегантный серый цвет. Веранда была заполнена разнообразными плетеными креслами, диванчиками и диванами, обложенными матрасиками и подушками яркой расцветки: зеленые и белесые листья тропических растений на темно-бордовом фоне.
Интерьеры гигантских комнат были заставлены разнообразными диковинками, которые Беридиен привез из различных частей света. Профессиональный декоратор, наверное, поморщился бы, увидев здесь строгие стулья и письменный стол времен Гражданской войны, соседствующие с массивными часами эпохи Людовика XIV из позолоченной бронзы на каминной доске из пятнистого мрамора и замечательным Чиппендейлским комодом, но Беридиен был в высшей степени безразличенк суждениям знатоков. Здесь, внутри своего дома, он мог чувствовать время во всем его величии.
Медленно переходя из комнаты в комнату, он мог проследить триумфальное шествие западной цивилизации, начиная с эпохи Ренессанса, Здесь, вдали от вынужденной строгости интерьеров штаб-квартиры его Куорри, он мог парить на крыльях великих свершений человеческого художественного гения и распутывать сложнейшие узлы сплетений международных интересов, разобраться с которыми он не мог в своем офисе.
Самым бессовестным образом Беридиен упивался возможностью жить в этом роскошном доме. Хотя дом был приобретен на средства Куорри, хотя на эти же средства содержался и он сам, и вся громадная территория с ухоженными клумбами с тюльпанами, а также с розарием и с аккуратно подстриженными кустами и деревьями, - этот дом рассматривался Беридиеном как его собственность.
Именно Беридиен дал этому дому его имя - Грейсток, поскольку в свободное время он любил читать романы Эдгара Райса Берроуза. Именно его стараниями этот дом почтили своим посещением Президент, Министр обороны, члены Объединенного комитета начальников штабов. Власть над судьбами людей пульсировала по анфиладам комнат, как кровь по жилам, и Энтони Беридиен был причастен к этой власти. Так что он по праву мог называть Грейсток своим домом.
В этот знойный полдень он и Генри Вундерман сидели на просторной веранде за легким вторым завтраком: холодная отварная лососина под лимонно-укропным соусом и салат из листьев цикория и итальянского редиса - любимая закуска Беридиена и, не случайно, коронное блюдо грейстокского повара.
На веранде они сидели из-за жары (Беридиен принципиально не оборудовал комнаты кондиционерами). Птицы щебетали в подстриженных кустах садика и в ближайшей роще. Шмели важно гудели в розарии. Беридиен самолично налил в бокалы минеральной воды: в рабочее время он не позволял ни себе, ни сотрудникам никакого алкоголя - даже легкого вина.
- Я рад, что ты пришел, Генри, - сказал Беридиен, отодвигая от себя тарелку и отпивая из бокала. Вундерман закончил свою трапезу раньше него. Подошел слуга и забрал грязную посуду. Ни слова не было произнесено, пока он снова не появился с десертом: щербет с грушами и морковью.
- После того, как я вспылил на прошлом совещании...
- Это дело прошлое, Энтони, - сказал Вундерман, будто он в самом деле мог давать оценку поступкам шефа. - Все забыто.
- Прекрасно, прекрасно, - откликнулся Беридиен, принимаясь за десерт, таким тоном, что было неясно, относится ли его одобрение к словам Вундермана или к шербету.
Ел он чисто механически, но на лице его все время сохранялось довольное выражение. Закончив, он вздохнул и выскреб ложечкой остатки лакомства. Затем налил себе кофе из стоявшего на столике термоса. Вундерман к десерту не притронулся.
- В естественном порядке вещей дружба занимает большое место, - промолвил Беридиен, глядя куда-то мимо Вундермана, похоже, что на мохнатого шмеля на розовом кусте, счищавшего со своих лапок пыльцу. - Однако я частенько думаю (и я уверен, тебя тоже посещают такие мысли), что мы не живем в условиях естественного порядка вещей... Мы с тобой, Генри, занимаемся делом, которое само навязывает хаосу окружающего мира свой порядок. И вся наша умственная энергия уходит на то, чтобы делать свое дело, несмотря на всякие там капризы погоды, негостеприимство местности, усилия докучливых вредителей. Я думаю, ты понимаешь, о чем я веду речь, Генри.
- Конечно, сэр.
- Мы не такие, как большинство людей на планете, - продолжал Беридиен, - и мы сами себя такими сделали. Может быть, мы все неудачники, с точки зрения этого большинства. Но мы никогда не смогли бы жить их монотонной жизнью. Я, например, точно знаю, что если бы меня запрягли везти этот воз, я бы себе пулю в лоб пустил... Нет, нам подавай чего-нибудь более захватывающего, вроде танца в темноте над пропастью! Стремиться вперед и не знать, что тебя ждет за поворотом, - вот это жизнь! Но это касается только индивидуальной судьбы каждого из нас, а в делах мира мы - стратеги. Мы пророки и провидцы, Генри. Мы пронзаем взглядом будущее и определяем его живые изгибы...
- Копаясь руками в содержимом кишечников быков и козлов, как римские авгуры, - закончил за него Вундерман. Беридиен засмеялся и его взгляд вернулся из туманной дали на грешную землю.
- Это ты верно заметил, Генри. Да, я думаю, аналогия очень удачна. - Он поёрзал в своем кресле. - Но когда я создавал Куорри, мною двигало вдохновение. Живые изгибы истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105