Над их головами окна подымались к потолку, как хрустальные мечи.
- Как ваша боль?
Чжилинь пожал плечами. Что он мог сказать? Серый дождь отчаянно стучал в окна, будто желая, чтобы на него обратили, наконец, внимание.
- Только элементарные частицы вечны, - сказал премьер. - Так учил Будда, хотя, возможно, он и не употреблял этого термина.
- Что делать Будде в современном Китае?
Премьер улыбнулся.
- А разве не Будда вас поддерживал все эти годы, Ши Чжилинь? - Хотя это был явно не риторический вопрос, Чжилинь счел за благо промолчать. - Или вы думаете, что я был не в курсе ваших прогулок в Храм Спящего Будды? Долгих часов, посвященных вами медитации в храме?
- Совсем наоборот, - ответил Чжилинь. - Или, как говорят греки, антитеза.
- Вас в детстве никто не называл мальчиком наоборот, Ши Чжилинь? иронично осведомился премьер, заложив руки за спину. - Вы сами воплощенная антитеза... Но я должен сознаться, что порой завидую вам: вы можете отключиться от нашей суеты и достичь - как это называется? - полной гармонии с миром через свою медитацию в храме Вофози.
- Далеко не полной, - покачал головою Чжилинь. - Какую гармонию может ощущать человек, лишенный своих детей?
- И что же делать?
- Я должен ехать в Гонконг.
Наступила тишина. Только дождь-анархист исполнял свое сумбурное соло на ударнике, используя для этого окна Зала Высшей Гармонии.
- Вы планировали это с самого начала?
Чжилинь грустно улыбнулся.
- Некоторые вещи, товарищ премьер, даже я не могу планировать.
- Значит, надо ехать. А что дальше? - спросил премьер. - Ведь и там это не кончится.
- Кончится, если это будет угодно Будде.
Они стояли, окутанные туманом веков. В Китае прошлое каким-то странным образом умеет оставаться вечно живым. И всегда такое ощущение, что оно касается вас своей призрачной рукой.
- А если не будет угодно?
- Тогда я не вернусь в Пекин, - ответил Чжилинь.
Духи предков, казалось, говорили с ними нестройным хором.
- Как же мы будем обходиться без вас? - спросил премьер.
Его вопрос прозвучал странно, приглушенный то ли туманом, то ли голосами духов.
- Ветер будет по-прежнему скатываться с горных хребтов, и Желтая Река не остановится в своем течении.
- Нам будет без вас неуютно, как ребенку без твердой руки воспитателя. Мы ведь все еще дети, несмотря на то, что считаем себя единственной подлинно цивилизованной нацией. А, может быть, потому мы и считаем себя таковой, что является детьми.
- Не кажется ли вам, что мы порой бывали слишком кровожадными, отстаивая свою цивилизацию?
- Мы всегда были убеждены, что это способствует всеобщему благу.
- Мне кажется, - сказал Чжилинь, - что это самый суровый приговор нашей политической системе, который мне доводилось слышать.
- Возможно, - сказал премьер как-то отрешенно. - Возможно.
Чжилинь вдруг почувствовал себя страшно усталым, хотя еще и не трогался в путь.
- Все идет хорошо, - сказал он. - Наш главный враг в советском руководстве, Юрий Лантин, замолк навечно и уже никогда не возвысит против нас голос. И генерал Карпов, разработавший операцию "Лунный камень", тоже больше не представляет для нас опасности.
Премьер кивнул в подтверждение то ли слов Чжилиня, то ли своих собственных мыслей.
- Признаюсь, мне казались неубедительными ваши соображения насчет Даниэлы Воркуты. Но характер любого гвай-ло представляется мне непостижимым. Как вам только удается их разгадывать? А она ведь еще и женщина, в придачу...
- Как учит Лао-Цзы, нет на свете людей, которых умный человек не может так или иначе использовать в своих интересах. Для этого он должен только знать, на что они способны и на что неспособны. Я долго изучал механику власти внутри советского общества и внутри их аппарата, известного как КГБ, пытаясь найти способы заставить их самих делать то, что мы не в силах сделать сами. И я не мог не обратить внимание на личность Даниэлы Воркуты. Ее уникальный ум в сочетании с обстоятельствами, способствующими ее продвижению по служебной лестнице, навели меня на мысль, что она именно тот человек, который нам нужен.
- Но все-таки я не могу понять, как вам удалось предугадать, что она уберет Карпова и Лантина. - Премьеру всегда с трудом давалось произношение иностранных имен. - Или вы все-таки приложили руку к их устранению? Так сказать, оборудовали место для заклания?
- С моей стороны помощь была минимальная, - ответил Чжилинь. - Я только увидел расстановку сил и подбросил Даниэле Воркуте нужную информацию, чтобы привести эти силы в действие. Мы должны возблагодарить Будду, что генерал Воркута действительно обладает той силой духа и тем всепоглощающим честолюбием, которые я усмотрел в ней. Она блестяще сыграла свою роль, это точно. Я только оборудовал сцену.
- Вот это я и называю "оборудовать место для заклания". Но вы сделали больше. Вы это оборудование сделали из ничего. Можно сказать, выковали победу из воздуха, окружающего нас...
- Я только делал то, что считал своим долгом, - мягко возразил Чжилинь, которому вдруг стало почему-то стыдно выслушивать похвалы в свой адрес после того, как он не уберег Чжан Хуа. - Возможно, скоро нам придется опасаться Даниэлы Воркуты еще в большей степени, чем мы опасались Карпова и Лантина, вместе взятых... Хотя мне удалось внушить ей, что путь к влиянию на нас лежит через Гонконг, но никому не дано предугадать, как власть может повлиять на душу человека. Остается себя утешать тем, что скоро у нас будет Камсанг. Пока его опасные секреты удается хранить в тайне. Но я думаю, что скоро нам придется дать возможность и нашим союзникам, и нашим врагам взглянуть хотя бы одним глазком на то, что мы создали в Камсанге. Однако, нельзя забывать уроков нашего кровавого прошлого. Нам нужен Камсанг не для того, чтобы его использовать, а только для того, чтоб он просто был.
Усталость никак не хотела отступать. Чжилинь вздохнул и закончил свою мысль:
- В этом отношении между Юрием Лантиным и У Айпином нет особой разницы. Они оба подталкивали нас к всемирному пожару. Первому хотелось, чтобы мы показали при этом свою неполноценность, второму - свое превосходство. Но мы с вами, товарищ премьер, знаем, что наш путь - другой. И он лежит через Гонконг. Другого пути у нас просто нет... А теперь, товарищ премьер, мне надо вас оставить и я должен с вами попрощаться.
Эти слова вывели премьера из задумчивости.
- Ах да! Простите! Ну что ж? Надо так надо! - Он взял Чжилиня за руку. Но я надеюсь, что узнаю, как вы добрались?
Чжилинь посмотрел премьеру прямо в глаза.
- Или от меня, или от них.
- Вы уверены, что поступаете правильно?
В конце концов, премьер не выдержал и отвел глаза. Он почувствовал себя еще более маленьким, чем был на самом деле, под проницательным взглядом этого необыкновенного старика. Слова его отдались гулким эхо под сводами Зала Высшей Гармонии, хотя они предназначались только одному ему:
- Я полагаюсь на твою мудрость, Цзян.
Джейк и Блисс стояли, будто на посту, перед зданием фабрики, на которой делали игрушечных самураев. Стояли молча часа, наверное, два, и Блисс это скоро порядком надоело.
- Я даже но знаю, что мы здесь делаем, - сказала она.
Джейк ничего не ответил, продолжая внимательно смотреть на проходную. Распрощавшись с Верзилой Суном, он не поленился оглядеть здание снаружи. Будучи втиснутым среди других строений, оно не имело никаких других выходов, кроме того, по которому вывели Джейка. Задняя стена фабрики примыкала к глухой стене склада. Выше нее по улице было жилое здание с однокомнатными квартирами кукольных размеров.
- Джейк?
Три девушки вышли из проходной. Их волосы, неприкрытые нелепыми косынками, сверкали в свете уличных фонарей.
- Джейк, что с тобой?
- Почему ты не сказала мне, что Цунь Три Клятвы твой отец?
- Во-первых, потому, что ты об этом никогда не спрашивал. А во-вторых, он мне не родной отец. Принял меня в семью совсем маленькой. А своих настоящих родителей я не знаю. По словам Цуня Три Клятвы, моя мать родила меня в Бирме, на пути сюда из Китая.
Она повернулась к нему, но он по-прежнему смотрел в сторону. Она видела только его точеный профиль.
- А что, это так важно?
- Еще бы не важно, - откликнулся он, будто издалека, - раз Цунь Три Клятвы - дракон йуань-хуаня.
Блисс даже вздрогнула от такого заявления, и он впервые за эти два часа оторвал взгляд от выхода с фабрики и посмотрел на нее.
- Кто тебе это сказал? - спросила она.
- Верзила Сун.
- Это неправда.
- Вот как?
Она почувствовала, что он опять напрягся, и отвернулась.
- Давай, не будем разговаривать в таком топе? - мягко попросила она. - Мне очень неприятно.
- Он, извини! - ответил Джейк с издевкой в голосе. - Но подумай, каково мне. Ты обещала мне все рассказать, но не рассказала ровным счетом ничего.
- Но и я мало что узнала о тебе, - робко возразила она. - Дэвид Оу умер, сказав только два слова. Хо йань. Может быть, это что-нибудь и значит, но с таким же успехом это может и не значить ничего.
- А я и не обещал, что ты что-либо узнаешь, пойдя вместе со мной на встречу с Дэвидом. - Джейк не на шутку разозлился, и Блисс не могла не сделать того замечания, пытаясь скрыть, как она боится нарастающей в нем внутренней энергии. У нее было ощущение, будто она, находясь в чистом поле, видит приближающейся тайфун.
- Ты еще не готов, чтобы узнать... - Она остановилась, чувствуя, что говорит что-то не то.
О, Будда, - подумала она, - что я наделала?
Лицо Джейка потемнело от ярости, и Блисс почувствовала, как сжалось ее сердце.
- Я не готов? Кто это решил? Твой отец? Дракон йуань-хуаня?
Блисс поняла, что у нее просто нет выбора. Котел не выдержит такого давления: надо хоть немного спустить пар.
- Да. Дракон йуань-хуаня, - ответила она. - Но не мой отец.
- Тогда, может быть, ты мне скажешь, кто он?
Блисс глубоко вздохнула.
- Это твой отец, Джейк. Ши Чжилинь.
Ее слова зазвенели в его мозгу. Но, обрастая различными отголосками, они потеряли значение.
В этом обалделом состоянии Джейк чуть не прозевал Верзилу Суна. Дракон 14К вышел из проходной в сопровождении трех охранников.
- Мой отец... - повторил Джейк.
- Что мы здесь делаем, Джейк? - напомнила ему Блисс.
- Мой отец жив? Но почему?.. Почему он ни разу не дал знать, что жив?
- Он Ши Чжилинь, Джейк. Ши Чжилинь. Не кажется ли тебе, что это могло бы несколько помешать твоей шпионской карьере, если бы кто-нибудь узнал, что один из самых известных министров в Пекине - твой отец?
- Уму непостижимо! Он жив!
Радость, страх, тревожное ожидание - все смешалось в душе Джейка. Его отец жив! Столько лет он был один как перст. В какой-то степени он был сам тому виной, потому что сторонился женщин. Отворачивался от тех, кто любил его. Почему? Может, в этом сказывалось ожесточение сироты, которого по доброте душевной подобрали Мэроки? Может, он считал, что это одиночество без семейных уз - его жребий, его судьба, от которой не уйти?
Обломок фу раскаленным углем жег его бедро через карман. Обломок, принадлежавший Ничирену. Попавший к нему из того же источника, из которого и он получил свой обломок. Сейчас Джейк не мог не чувствовать, что встреча двух частей целого каким-то образом связана с тем, что его отец восстал из мертвых.
Мой отец, отец, отец... Ему нравился отзвук, который эти слова будили в его душе. Он мысленно пропел их на мелодию своего собственного сочинения.
Его отец. Один из ведущих министров в пекинском руководстве. Кто он ему: друг или враг? Блисс входит в йуань-хуань. Говорит, что и он тоже. И кем же тогда оказывается сам Джейк, если йуань-хуань - операция, спланированная китайскими коммунистами? Получается, что он, сам того не подозревая, участвовал в ней? И как давно?
Какой-то бред, ей-богу! Он и Ничирен, смертельные враги, гоняющиеся друг за другом то в одном участке земного шара, то в другом, - они, оказывается, участвуют в одной и той же операции, и причем на одной стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105