Роберто вывел машину на середину шоссе и включил телевизор. Из-под капота «мерседеса», словно змея, вылезла длинная антенна, которую встречный поток воздуха мгновенно изогнул наподобие индейского лука. Через несколько секунд на экране возникло кирпично-красное лицо одного из популярных певцов Эль-Параисо. Этот молодой, но уже лысоватый человек с большим удовольствием исполнял песню своего сочинения, состоявшую из двух фраз: «Вчера я потерял своего голубого единорога. Я щедро вознагражу любого, кто найдет моего любимого зверя». Мелодия была меланхолически навязчивой, и майор Роберто Кастельянос, постепенно подпадая под ее обаяние, сначала едва заметно, а потом все больше и больше раскачивался на сиденье в такт музыке и убеждался, что ничего страшного пока не случилось. Луис жив и будет жить, через два часа майор будет в столице, где его ждет захватывающее дух расследование, в успехе которого он с присущим ему оптимизмом был убежден. Ну а вечером, как следует поработав, майор обязательно пойдет в кабаре «Кокосовый орех». От отца Роберто унаследовал не только «мерседес», но и горячую привязанность к танцовщицам многочисленных в Эль-Параисо кабаре, и в «Кокосовом орехе» был частым и желанным гостем…
Выпив чашку кофе из термоса, Роберто убавил звук телевизора и плавно придавил педаль акселератора. Когда стрелка спидометра приблизилась к ста шестидесяти, майор громко удивился. Педаль акселератора была выжата не более, чем наполовину.
– Если выжать педаль до конца, эта телега полетит! – воскликнул он и весь ушел в ночную езду. Люди Эль-Параисо похожи на детей и до глубокой старости не расстаются с привычкой думать вслух…
ЧАСТЬ II
Казалось, весь мир сговорился удивлять графа Хуана Сантоса Родригеса. Утро графа началось с того, что Луис встретил его в дверях своего дома и имел подозрительно здоровый вид. Граф не поверил своим глазам, когда Луис в знак того, что он действительно здоров, положил себе ногу за голову и застыл, стоя на другой ноге.
Пульс и давление Луиса оказались почти в норме, и он громко жаловался на «первобытный аппетит». Граф предложил ему вместо еды настой трав нежно-розового цвета, выпив который Луис облизнулся и весело посмотрел на графа.
Вопреки совету графа побыть пару дней дома, Луис собирался ехать в Университетский центр.
– Это все уже пустяки! – отмахивался он от уговоров графа. – Если мне не изменяет память, ты сам говаривал, что как только к человеку возвращается сознание, он должен и может контролировать свой организм. Не так ли? Вот этим я и займусь, с твоей конечно же помощью. Кстати, сколько я должен за эти замечательные чехлы? – Луис уже осмотрел «сакапунту», проверяя ее готовность к дальней, по масштабам Эль-Параисо, поездке. От его дома до Университетского центра было немногим больше тридцати километров.
– Это пустяки, Луиси! – ответил граф, неуловимо передразнивая интонацию Луиса. – Ты бы мог оказать мне большую услугу, если бы побыл сегодня где-нибудь поблизости. Я хотел бы, чтобы мы сделали несколько анализов. Сейчас я еду на операцию, а через два часа буду ждать тебя. – Граф смирился с поездкой Луиса, но решил после операции взять его под плотный контроль. Анализы были не нужны. Хуан чувствовал, что Луис здоров.
– Конечно, конечно, мой дорогой граф! Вернувшись, я буду целиком и полностью в твоем распоряжении и отдам всего себя на любые анализы! Просто я хотел бы успокоить декана и коллег и уточнить расписание. Я пытался дозвониться до них, но, кажется, к телефонистке вновь приехал друг из деревни – она не берет трубку. – Телефонная сеть Эль-Параисо была предметом острот Луиса и в самом деле работала из рук вон плохо. – В эти дни тебе не звонили с факультета?
– Да, я говорил с деканом по телефону и сказал, что ты болен, чем-то отравился… – ответил граф. – Пищевое отравление – так я характеризовал твою болезнь.
Луис был уже одет и расчесывал густые, светло-русые волосы. Он был выше графа и выглядел значительно мощнее. Лицо Луиса выдавало незаурядную волю и интеллект. Высокий лоб заканчивался сократовскими выпуклостями. Глаза были небольшие, необычно красивого разреза и яркого синего цвета. Большой, чувственный и веселый рот, по-детски пухлые губы, прямой нос, тяжелый подбородок – и неожиданно маленькие, изящные ладони, форме которых позавидовали бы многие женщины. Луис был человеком, влюбленным в окружающий его мир, беззаботно верящим в то, что мир прекрасен, добр и создан для счастья. Таких людей обычно любят, но считают романтиками…
Луис выехал в открытые графом ворота и, улыбнувшись из окна «сакапунты», твердо пообещал, что через два часа будет в клинике. Он вел себя так, словно с ним ничего не случилось, словно он и в самом деле объелся недозрелым манго, и это не на шутку встревожило графа. Но еще больший сюрприз ждал Хуана дома. Люси встретила его радостным криком:
– Папа, папочка! Телеграмму привезли на мотоцикле! Дядя на мотоцикле таком огромном привез телеграмму и отдал Марии!
Телеграмма была от Аниты, жены графа и мамы графини. Примерно через неделю Анита хотела бы вылететь в Ринкон Иносенте и спрашивала графа, разрешает ли он сделать это. Граф немедленно заказал разговор с Мехико.
Соединили через каких-нибудь пять минут, в течение которых Хуан молча пил кофе, и чашечка дрожала в его пальцах. Граф поздоровался с Анитой, ровным голосом сказал, что у них все в порядке и что он вместе с Люси будет встречать Аниту в аэропорту, а в холодильнике Аниту будет ждать ее любимый салат из лангуст.
Потом Анита долго и звонко плакала в телефонную трубку. Серебристо-звонкий тембр голоса Люси достался от мамы. Наконец Анита повесила трубку, прорыдав на прощание, что она вылетит дня через три-четыре.
Графиня чувствовала что-то необычное и вопросительно подняла на отца огромные, голубые, как у Аниты, глаза. Граф взял ее на руки, потрогал губами ее бархатный лоб и посадил на диван, посоветовал одеть и причесать всех кукол и куклят, которых у Люси было очень много. Потом, по заведенному обычаю, ей предстояло накормить и пожалеть настоящих зверей, бродячих собак, которых Люси взяла под свое покровительство. Граф напомнил графине о ее обязанностях и направился в гараж, где находился бесплатно выделенный в его распоряжение правительством Эль-Параисо «пежо» такого же аргентинского происхождения, как и «сакапунта» Луиса. По законам Эль-Параисо каждый врач получал от государства машину и бензин.
Графу предстояла та самая операция, которую он отложил накануне, обычная грыжа. До клиники он доехал немного быстрее, чем обычно, что было совсем нетрудно, потому что в феврале улицы Ринкон Иносенте пусты. У себя в кабинете Хуан лег в огромное кожаное кресло и начал разминать кисти рук и пальцы. Граф готовился к операции и, казалось, забыл о волнующих и тревожных событиях последних дней и часов.

* * *
История жизни графа напоминала авантюрный роман. Хуан Сантос Родригес родился в тропических лесах Южного Китая. Его отец, граф Антонио Сантос Родригес, осколок древнего и богатого дворянского дома Испании, покинул Европу юношей, чтобы всю жизнь проработать в католической миссии в Индокитае. Когда Хуан родился, его отец был уже человеком не очень молодым и хорошо известным в мире медицины.
Отец Хуана был автором первых фундаментальных исследований по тропическим болезням и эпидемиям Юго-Восточной Азии. Его книги сегодня стоят на книжных полках всех серьезных медицинских библиотек. Замечательно то, что граф Антонио Сантос Родригес не исследовал болезни специально, а только лечил их. Его книги были всего лишь обобщением огромного опыта лечения и локализации разнообразных эпидемий, а те скромные выводы, которые он позволял себе делать, ему самому казались очевидными и общепонятными. Однако его книги стали сенсацией в медицинском мире. Оказалось, что граф видел и знал то, чего не видел и не знал никто.
Работа настолько поглощала все силы Антонио Сантоса Родригеса, что женился он только после сорока. Его женой стала американская девушка, которая работала сестрой милосердия в инфекционном отделении католического госпиталя. Через несколько месяцев после рождения Хуана его мать умерла от желтой лихорадки.
Хуан не смог бы вспомнить, когда в нем проснулся первый импульс помочь больному. Просто он всегда делал то же дело, что его отец, и казалось, начал помогать отцу, едва научившись ходить. Ухаживать за больными людьми для Хуана было самым нормальным и естественным состоянием.
К пяти годам он хорошо говорил по-испански и по-китайски. Когда граф Антонио Сантос Родригес вместе с сыном перебрались в Таиланд, Хуан поразительно быстро овладел тайским языком, который больше отличается от китайского, чем французский от немецкого. Но китайский язык Хуан не забывал и не мог забыть, поскольку население Бангкока, где в последние годы жизни отца была постоянная резиденция католического госпиталя, на четверть состояло из китайцев.
Хуан любил отца больше, чем бога. Он знал, что это грешно, но все равно любил отца больше. Они никогда не разговаривали много. Со стороны могло казаться, что граф Антонио Сантос Родригес не балует сына вниманием и обращается с ним как со слугой или работником. Но это было не так.
Граф Антонио Сантос Родригес никогда ничего не приказывал сыну и очень редко просил о чем-либо. Он не мешал Хуану вести свою жизнь и заниматься тем, к чему его влекло. И между тем Хуан всегда чувствовал на себе любящий и проницательный взгляд отца. Его никогда не покидало необходимое каждому детенышу чувство защищенности и уверенности в родительской поддержке.
В шестнадцать лет Хуан поступил в лучший медицинский колледж Бангкока и закончил его с блестящими результатами через четыре года. Дипломная работа Хуана могла бы успешно конкурировать с многими докторскими диссертациями по новизне материала и оригинальности авторской концепции. Работа называлась «Искусство кун-фу и представления о предельных возможностях человеческого организма».
На защите дипломной работы присутствовал Учитель, и, когда последняя фраза Хуана, произнесенная по-тайски, растаяла в шуме аплодисментов, когда глава ученой общины университета целовал Хуана в обе щеки, на обычно невозмутимом лице Учителя появилась улыбка. Он не был ученым и не много понял из того, что излагал Хуан в течение часа на великолепном тайском языке, но реакция людей ученых и уважаемых на выступление его ученика ему понравилась.
Учитель был основателем известной в Таиланде Школы кун-фу, которую посещали сотни детей влиятельных и богатых китайских семей. В эту Школу Хуан пришел сам, когда ему было семь лет, и его первая встреча с Учителем вошла в историю Школы. Легенду эту много лет спустя рассказывали примерно так.
Однажды в двери Школы, которые всегда открыты, вошел европейский ребенок, одетый по-китайски, и, поклонившись вышедшему ему навстречу ученику, сказал по-китайски, что хочет говорить с господином Учителем. Ученик, следуя традициям Школы, ответил на поклон мальчика еще более учтивым поклоном и повел его к Учителю, стараясь скрыть следы удивления на лице.
Увидев Учителя, мальчик выполнил одну из самых изысканных форм приветствия, с которой обращаются к человеку старшему и чрезвычайно почитаемому. Учитель был поражен и спросил мальчика:
– Что ты хочешь, дитя мое, и кто научил тебя так прекрасно вести себя?
Мальчик ответил, что он хочет учиться и что вести себя так его никто не учил. Он просто делает то, что делают другие люди.
– Но чему ты хочешь научиться? – Вопрос Учителя был закономерен. Те немногие европейцы, которые посещали Школу, руководствовались любопытством или склонностью к экзотике. Они не понимали и не усваивали почти ничего из искусства кун-фу, и среди них никогда не было детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54