«Мы глаз с дома не спускаем!» – передразнил он бравурную интонацию Хильберто. – Не видят, как сам хозяин в дом вошел!.. – Гидо еще некоторое время продолжал разнос, а потом ушел, сплевывая себе под ноги. Его новый приказ звучал так: продолжать не спускать с дома глаз и, в случае чего, звонить ему домой. Когда дверь за Гидо закрылась, Хильберто расхохотался и пошел стелить постель на кушетке.
– Ничего с этим бычком не случится! – так Хильберто разъяснил своему коллеге приказ начальника, называя бычком Луиса. – Он там с девчонкой развлекается, а мы должны всю ночь глаза пялить. Нет, карахо! А ты бери матрас и ложись у двери. Там прохладнее, чико! – посоветовал он недозрелому агенту и уснул так быстро и крепко, как умеют спать только жители Эль-Параисо.
* * *
– Там его люди! Я на одного чуть не наступил – дом сторожит! А в доме, наверное, еще дюжина сидит… – Шакал извивался на ядовито-зеленом диване в холле номера 184. – Он за мной гнался, между прочим! Хорошо, я припустил на набережную, а там толпа… И, в общем, я ушел от него. Как хотите, а это гиблое дело… Нас тут всего трое, а у него – целая команда…
Лысан и Алексис мрачно молчали.
– Пойду душ приму. Мокрый весь… – Шакал направился в свою комнату, но тут же выскочил из нее как ужаленный и придушенно забормотал: – А там, эти самые, ваши вещи! А где же мои?..
– Твои – там! – Лысан королевским жестом указал в угол, где были свалены пожитки Шакала. – Как только ты ушел – и у меня в комнате кондиционер вырубился, значит. А у тебя работает! – Лысан наклонил голову и стал удивительно похож на того самого лысого козла, каким представлял его Панчо. Казалось, вот-вот он полезет бодаться. – Сначала у Алексиса, значит, кондиционеры барахлили, то в той комнате, то в этой. Он, бедняга, уже в холле спать начал. А теперь, значит, и мне в холле жить?
Шакал тихо ерзал по дивану. Он перестарался и сам запутался в системе предохранителей кондиционеров, простой, как хрюканье поросенка во дворе у Панчо.
– Будешь, значит, жить тут! – Лысан указал пальцем на дерматиновый диван. – Пока все кондиционеры не заработают! – Алексис одобрительно оскалился. – А сейчас готовь рацию! Поедем куда-нибудь подальше – время выходить на связь. По дороге еще раз все расскажешь.
– Я помоюсь только… – Шакал не пытался даже отрицать свою вину, потому что в руках Алексиса увидел свою любимую маленькую отверточку, с помощью которой он орудовал в предохранительном щите. Это была улика, оставленная на месте преступления.
– Нечего тебе мыться! Хоть мытый, хоть немытый – воняешь одинаково! – хрипло пробасил Алексис и грубо столкнул Шакала с дивана.
«Додж» Панчо долго скрежетал стартером, грустно вздохнул и завелся. Сидевший за рулем Шакал, чертыхаясь и заикаясь, вывел машину на середину дороги и повел в направлении необитаемой части полуострова, туда, где на узком мысу находилась пограничная застава. Это был маленький домик, построенный рядом с причалом и почти всегда пустующий. Подчиненные майора Кастельяноса наведывались сюда несколько раз в месяц, чтобы выйти на служебном катере на рыбную ловлю и заодно проверить, не нарушает ли кто-нибудь границы Эль-Параисо.
Шакал подвел «додж» почти к самому дому заставы и надавил на педаль тормоза, но машина продолжала спокойно ползти вперед.
– Шеф! Она, это самое, не останавливается! – Шакал топтал педаль двумя ногами, а «додж» по-прежнему уверенно и солидно ехал вперед. Ужас искривил физиономию Шакала, он вцепился в ручку дверцы, явно желая выскочить и оставить своих соратников на милость судьбы. Алексис своей большой лапой натянул рычаг ручного тормоза. Машина начала замедлять ход и остановилась в десяти шагах от берега, круто обрывавшегося в море.
Шакала пинками выгнали из машины, всунули ему в дрожащие руки чемоданчик с машинкой «Гермес», в которую была вмонтирована рация. Алексис пошел проверить, все ли тихо вокруг, и, вернувшись, доложил, что ни на причале, ни в сарае – так неуважительно он отозвался о служебном помещении пограничной службы – нет ни души.
Шакал, борясь с дрожью в пальцах и все время пугливо озираясь по сторонам, начал выстукивать позывные. Богота откликнулась сразу. Эфир был на удивление чист. Радиограмма, переданная Шакалом дважды, была следующего содержания: «Подтверждаю вашу информацию об объекте. Объект очень опасен. Его явки частично выявлены, но они хорошо охраняются. Прошу дальнейших инструкций. Альфонсо».
Для радиосвязи Лысан имел вполне благозвучный, почти красивый псевдоним Альфонсо, который предложил ему Суарес перед отъездом. Радиограмма была зашифрована при помощи простенького шифра, которым Лысан пользовался всю жизнь и которым гордился. Его шифр никому никогда не удавалось расшифровать по двум причинам: во-первых, никто не брался это делать, во-вторых, шифр был дебильно прост и на нем могли сломать зубы опытные шифровальщики. Каждую букву испанского алфавита Лысан заменил на цифру, а нескольким, наиболее употребительным буквам соответствовало пять разных цифр. Например, букве «е» соответствовали цифры 15, 42, 59, 76, 98. И наконец, чтобы окончательно запутать коварного врага, Лысан зашифровывал слова справа налево, как араб. Таков был личный шифр Лысана, образец которого хранился у Суареса, и больше никто в мире не был посвящен в секрет этой хитроумной тайнописи…
Двести метров, остававшиеся до гостиницы «Подкова», машина Панчо проехала короткими перебежками. Шакал разгонял машину, и «додж» двигался по инерции, а Шакал уговаривал его не останавливаться и дотянуть до гостиницы. Но машина останавливалась, и Шакал вновь осторожно двигал ее вперед. Заезжать на стоянку, на которую каким-то способом загнал машину Панчо, Шакал категорически отказался, и «додж» остался брошенным на обочине.
Когда Лысан брал ключи от номера, девушка-негритянка улыбнулась сияющими белыми зубами и, проводив ударную группу глазами до самого лифта, взяла карандаш и аккуратно записала в блокноте: «1.30 – вернулись». По ее наблюдениям, обитатели номера 184 отсутствовали 1 час 40 минут.
Поднявшись в номер, соратники разошлись по своим углам молча. Шакал был голоден, но не посмел заикнуться об этом и тихо страдал на дерматиновом диване. Его терзали голод, злоба и страх.
Алексису мешало уснуть угрюмое ликование по поводу необыкновенно эффектного посрамления Шакала. «Наконец-то этот ублюдок показал во всей красе свой подлый нрав, причем в присутствии руководителя группы. Это особенно важно! – восхищался Алексис. – В случае провала можно будет все свалить на него».
Лысан предавался мрачным раздумьям и обильно потел в своей душной комнате, пока с озлоблением не заметил, что еле урчавший кондиционер окончательно заглох. Лысан выскочил в холл, загребая ногами, подошел к Шакалу, который притворился спящим, и грубо потряс его за плечи:
– А ну, вставай и чини предохранители, специалист!.. Я, значит, в духовке жить не привык!
Вместе с Шакалом он прошел на кухню и молча наблюдал, как тот, притворно улыбаясь и бормоча что-то невнятное, копошился в проводах. Через две минуты кондиционер в комнате Лысана радостно заурчал.
«Заставить его починить все кондиционеры или хотя бы в комнате Алексиса? А, лучше не надо. Пусть этот головастик попарится, значит», – лениво, но не без удовольствия подумал Лысан, вернулся в свою комнату, подставил лысину под струю холодного воздуха и продолжил раздумья.
«И где этот проклятый профессор держит порошок? Как переправляет дальше, на континент? Наверное, самолетом или кораблем… – Железные дороги Лысан исключал, ибо запомнил, что Эль-Параисо хотя и большой, но все же остров. – Что делать дальше? Как быть, если уже не только дом профессора, а даже подступы к нему охраняются, если коридорных и обслугу гостиницы купили на корню – так и шарят глазами следом. Значит, через день-другой им наступит конец… Вломятся в номер, гостиница пустая, прислуга куплена, перережут как цыплят… Этого дурного деда, Панчо, раскопали! Когда-то он помогал папаше Суареса провозить золотые побрякушки. Но сорок лет это, значит, не шутки. Черт его знает, не продался ли иуда. А может, ведет двойную игру. Из двух сосок сосать хочет… Там у него на хуторе порошок можно тоннами прятать…»
Лысан с самого начала причислил Панчо, давно забывшего о своем юношеском увлечении – контрабанде золота, к числу своих людей и искренне считал, что старик будет работать на него. «Это наш человек», – любил говорить сам себе Лысан, особенно полюбивший Панчо, когда благодаря его болтливости узнал, что Луис заболел и двое суток не поднимается с постели.
Панчо состоял в дальнем родстве с садовником Роландо и, случайно встретив его в городе, узнал о болезни Луиса, в свою очередь подробно рассказав садовнику о ночном визите Луиса и его друзей, убеждая садовника, что Луис пьяница, как все испанцы. Панчо, считая Луиса приятелем Лысана, поделился своей новостью совершенно бескорыстно, как делятся друг с другом решительно любыми новостями люди Эль-Параисо, обычно не ждущие от этого обмена информацией никакого результата. Им просто нравится сам процесс, нравится рассказывать друг другу что-то, нравятся те звуки, которые им удается при этом издавать.
«А может быть, свиньи?.. – Вспышка озарения осветила все небольшое пространство внутри черепной коробки Лысана. – Или, значит, какая-нибудь другая живность. Попробуй ее поймай да найди, куда они этой твари капсулу засунули! А потом брюхо вспорол – и пожалуйста!» Лысан качался и подпрыгивал на кровати от возбуждения. Ему казалось, что вот-вот пробьет его звездный час и он получит наконец то, чего заслужил, – деньги, и вместе с ними спокойную старость. Лысан устал от своей тяжелой жизни уже давно и непрочь был отдохнуть…
* * *
Адам Бочорносо был из тех несчастных людей, которые жестоко обижены богом и людьми, обижены бесповоротно и окончательно, раз и навсегда. Кажется, обида на весь мир зарождается в таких людях непосредственно в момент зачатия. Многих из них врачи награждают титулом «шизофреник», дают им другие красивые научные названия, не догадываясь, что все дело в простой и понятной человеческой обиде.
Эти люди злы и жестоки. Им незнакомы добрые чувства и переживания, они бесчувственны к чужой радости и к чужому горю, потому что сами никогда не испытывали ни того ни другого. Это идеальные надзиратели или палачи, если дать им возможность вымещать свою обиду в общественно полезной форме. И пока общество нуждается в надзирателях и палачах, спрос на этих несчастных и обиженных людей всегда будет высок.
Послужной список Лысана – бесконечная цепь провалов, ошибок и скандалов. Однако на него всегда находился покупатель, находился кто-то, кому нужны были незаурядные свойства натуры Адама Бочорносо. Подобно Алексису, Лысан начинал свою карьеру служителем в публичном доме. Но вышибала из него не получился. Лысан боялся буйных клиентов и терялся, когда от него требовались смекалка и быстрая реакция.
Тогда Лысана высмотрел Суарес, только начинавший создавать свою «семью», и Лысан начал заниматься контрабандой кокаина в разные страны мира. Правда, вскоре выяснилось, что сам он провозить «порошок» не может. Лысан так угрюмо и зло смотрел на таможенников, что даже там, где никто и никогда не проверял багаж, его начинали трясти и вытрясали «порошок», который с каждым годом становился все дороже и дороже. И Лысану нашлась работа, для которой он был как будто специально создан, работа, подходящая по уму и пришедшаяся по сердцу.
Лысан на всю жизнь сохранил в памяти тот торжественный день, когда его вызвали в кабинет Суареса после очередного провала и вместо обычной брани он услышал, что его делают начальником. Лысан, бывший тогда еще не совсем лысым, отказывался верить своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Ничего с этим бычком не случится! – так Хильберто разъяснил своему коллеге приказ начальника, называя бычком Луиса. – Он там с девчонкой развлекается, а мы должны всю ночь глаза пялить. Нет, карахо! А ты бери матрас и ложись у двери. Там прохладнее, чико! – посоветовал он недозрелому агенту и уснул так быстро и крепко, как умеют спать только жители Эль-Параисо.
* * *
– Там его люди! Я на одного чуть не наступил – дом сторожит! А в доме, наверное, еще дюжина сидит… – Шакал извивался на ядовито-зеленом диване в холле номера 184. – Он за мной гнался, между прочим! Хорошо, я припустил на набережную, а там толпа… И, в общем, я ушел от него. Как хотите, а это гиблое дело… Нас тут всего трое, а у него – целая команда…
Лысан и Алексис мрачно молчали.
– Пойду душ приму. Мокрый весь… – Шакал направился в свою комнату, но тут же выскочил из нее как ужаленный и придушенно забормотал: – А там, эти самые, ваши вещи! А где же мои?..
– Твои – там! – Лысан королевским жестом указал в угол, где были свалены пожитки Шакала. – Как только ты ушел – и у меня в комнате кондиционер вырубился, значит. А у тебя работает! – Лысан наклонил голову и стал удивительно похож на того самого лысого козла, каким представлял его Панчо. Казалось, вот-вот он полезет бодаться. – Сначала у Алексиса, значит, кондиционеры барахлили, то в той комнате, то в этой. Он, бедняга, уже в холле спать начал. А теперь, значит, и мне в холле жить?
Шакал тихо ерзал по дивану. Он перестарался и сам запутался в системе предохранителей кондиционеров, простой, как хрюканье поросенка во дворе у Панчо.
– Будешь, значит, жить тут! – Лысан указал пальцем на дерматиновый диван. – Пока все кондиционеры не заработают! – Алексис одобрительно оскалился. – А сейчас готовь рацию! Поедем куда-нибудь подальше – время выходить на связь. По дороге еще раз все расскажешь.
– Я помоюсь только… – Шакал не пытался даже отрицать свою вину, потому что в руках Алексиса увидел свою любимую маленькую отверточку, с помощью которой он орудовал в предохранительном щите. Это была улика, оставленная на месте преступления.
– Нечего тебе мыться! Хоть мытый, хоть немытый – воняешь одинаково! – хрипло пробасил Алексис и грубо столкнул Шакала с дивана.
«Додж» Панчо долго скрежетал стартером, грустно вздохнул и завелся. Сидевший за рулем Шакал, чертыхаясь и заикаясь, вывел машину на середину дороги и повел в направлении необитаемой части полуострова, туда, где на узком мысу находилась пограничная застава. Это был маленький домик, построенный рядом с причалом и почти всегда пустующий. Подчиненные майора Кастельяноса наведывались сюда несколько раз в месяц, чтобы выйти на служебном катере на рыбную ловлю и заодно проверить, не нарушает ли кто-нибудь границы Эль-Параисо.
Шакал подвел «додж» почти к самому дому заставы и надавил на педаль тормоза, но машина продолжала спокойно ползти вперед.
– Шеф! Она, это самое, не останавливается! – Шакал топтал педаль двумя ногами, а «додж» по-прежнему уверенно и солидно ехал вперед. Ужас искривил физиономию Шакала, он вцепился в ручку дверцы, явно желая выскочить и оставить своих соратников на милость судьбы. Алексис своей большой лапой натянул рычаг ручного тормоза. Машина начала замедлять ход и остановилась в десяти шагах от берега, круто обрывавшегося в море.
Шакала пинками выгнали из машины, всунули ему в дрожащие руки чемоданчик с машинкой «Гермес», в которую была вмонтирована рация. Алексис пошел проверить, все ли тихо вокруг, и, вернувшись, доложил, что ни на причале, ни в сарае – так неуважительно он отозвался о служебном помещении пограничной службы – нет ни души.
Шакал, борясь с дрожью в пальцах и все время пугливо озираясь по сторонам, начал выстукивать позывные. Богота откликнулась сразу. Эфир был на удивление чист. Радиограмма, переданная Шакалом дважды, была следующего содержания: «Подтверждаю вашу информацию об объекте. Объект очень опасен. Его явки частично выявлены, но они хорошо охраняются. Прошу дальнейших инструкций. Альфонсо».
Для радиосвязи Лысан имел вполне благозвучный, почти красивый псевдоним Альфонсо, который предложил ему Суарес перед отъездом. Радиограмма была зашифрована при помощи простенького шифра, которым Лысан пользовался всю жизнь и которым гордился. Его шифр никому никогда не удавалось расшифровать по двум причинам: во-первых, никто не брался это делать, во-вторых, шифр был дебильно прост и на нем могли сломать зубы опытные шифровальщики. Каждую букву испанского алфавита Лысан заменил на цифру, а нескольким, наиболее употребительным буквам соответствовало пять разных цифр. Например, букве «е» соответствовали цифры 15, 42, 59, 76, 98. И наконец, чтобы окончательно запутать коварного врага, Лысан зашифровывал слова справа налево, как араб. Таков был личный шифр Лысана, образец которого хранился у Суареса, и больше никто в мире не был посвящен в секрет этой хитроумной тайнописи…
Двести метров, остававшиеся до гостиницы «Подкова», машина Панчо проехала короткими перебежками. Шакал разгонял машину, и «додж» двигался по инерции, а Шакал уговаривал его не останавливаться и дотянуть до гостиницы. Но машина останавливалась, и Шакал вновь осторожно двигал ее вперед. Заезжать на стоянку, на которую каким-то способом загнал машину Панчо, Шакал категорически отказался, и «додж» остался брошенным на обочине.
Когда Лысан брал ключи от номера, девушка-негритянка улыбнулась сияющими белыми зубами и, проводив ударную группу глазами до самого лифта, взяла карандаш и аккуратно записала в блокноте: «1.30 – вернулись». По ее наблюдениям, обитатели номера 184 отсутствовали 1 час 40 минут.
Поднявшись в номер, соратники разошлись по своим углам молча. Шакал был голоден, но не посмел заикнуться об этом и тихо страдал на дерматиновом диване. Его терзали голод, злоба и страх.
Алексису мешало уснуть угрюмое ликование по поводу необыкновенно эффектного посрамления Шакала. «Наконец-то этот ублюдок показал во всей красе свой подлый нрав, причем в присутствии руководителя группы. Это особенно важно! – восхищался Алексис. – В случае провала можно будет все свалить на него».
Лысан предавался мрачным раздумьям и обильно потел в своей душной комнате, пока с озлоблением не заметил, что еле урчавший кондиционер окончательно заглох. Лысан выскочил в холл, загребая ногами, подошел к Шакалу, который притворился спящим, и грубо потряс его за плечи:
– А ну, вставай и чини предохранители, специалист!.. Я, значит, в духовке жить не привык!
Вместе с Шакалом он прошел на кухню и молча наблюдал, как тот, притворно улыбаясь и бормоча что-то невнятное, копошился в проводах. Через две минуты кондиционер в комнате Лысана радостно заурчал.
«Заставить его починить все кондиционеры или хотя бы в комнате Алексиса? А, лучше не надо. Пусть этот головастик попарится, значит», – лениво, но не без удовольствия подумал Лысан, вернулся в свою комнату, подставил лысину под струю холодного воздуха и продолжил раздумья.
«И где этот проклятый профессор держит порошок? Как переправляет дальше, на континент? Наверное, самолетом или кораблем… – Железные дороги Лысан исключал, ибо запомнил, что Эль-Параисо хотя и большой, но все же остров. – Что делать дальше? Как быть, если уже не только дом профессора, а даже подступы к нему охраняются, если коридорных и обслугу гостиницы купили на корню – так и шарят глазами следом. Значит, через день-другой им наступит конец… Вломятся в номер, гостиница пустая, прислуга куплена, перережут как цыплят… Этого дурного деда, Панчо, раскопали! Когда-то он помогал папаше Суареса провозить золотые побрякушки. Но сорок лет это, значит, не шутки. Черт его знает, не продался ли иуда. А может, ведет двойную игру. Из двух сосок сосать хочет… Там у него на хуторе порошок можно тоннами прятать…»
Лысан с самого начала причислил Панчо, давно забывшего о своем юношеском увлечении – контрабанде золота, к числу своих людей и искренне считал, что старик будет работать на него. «Это наш человек», – любил говорить сам себе Лысан, особенно полюбивший Панчо, когда благодаря его болтливости узнал, что Луис заболел и двое суток не поднимается с постели.
Панчо состоял в дальнем родстве с садовником Роландо и, случайно встретив его в городе, узнал о болезни Луиса, в свою очередь подробно рассказав садовнику о ночном визите Луиса и его друзей, убеждая садовника, что Луис пьяница, как все испанцы. Панчо, считая Луиса приятелем Лысана, поделился своей новостью совершенно бескорыстно, как делятся друг с другом решительно любыми новостями люди Эль-Параисо, обычно не ждущие от этого обмена информацией никакого результата. Им просто нравится сам процесс, нравится рассказывать друг другу что-то, нравятся те звуки, которые им удается при этом издавать.
«А может быть, свиньи?.. – Вспышка озарения осветила все небольшое пространство внутри черепной коробки Лысана. – Или, значит, какая-нибудь другая живность. Попробуй ее поймай да найди, куда они этой твари капсулу засунули! А потом брюхо вспорол – и пожалуйста!» Лысан качался и подпрыгивал на кровати от возбуждения. Ему казалось, что вот-вот пробьет его звездный час и он получит наконец то, чего заслужил, – деньги, и вместе с ними спокойную старость. Лысан устал от своей тяжелой жизни уже давно и непрочь был отдохнуть…
* * *
Адам Бочорносо был из тех несчастных людей, которые жестоко обижены богом и людьми, обижены бесповоротно и окончательно, раз и навсегда. Кажется, обида на весь мир зарождается в таких людях непосредственно в момент зачатия. Многих из них врачи награждают титулом «шизофреник», дают им другие красивые научные названия, не догадываясь, что все дело в простой и понятной человеческой обиде.
Эти люди злы и жестоки. Им незнакомы добрые чувства и переживания, они бесчувственны к чужой радости и к чужому горю, потому что сами никогда не испытывали ни того ни другого. Это идеальные надзиратели или палачи, если дать им возможность вымещать свою обиду в общественно полезной форме. И пока общество нуждается в надзирателях и палачах, спрос на этих несчастных и обиженных людей всегда будет высок.
Послужной список Лысана – бесконечная цепь провалов, ошибок и скандалов. Однако на него всегда находился покупатель, находился кто-то, кому нужны были незаурядные свойства натуры Адама Бочорносо. Подобно Алексису, Лысан начинал свою карьеру служителем в публичном доме. Но вышибала из него не получился. Лысан боялся буйных клиентов и терялся, когда от него требовались смекалка и быстрая реакция.
Тогда Лысана высмотрел Суарес, только начинавший создавать свою «семью», и Лысан начал заниматься контрабандой кокаина в разные страны мира. Правда, вскоре выяснилось, что сам он провозить «порошок» не может. Лысан так угрюмо и зло смотрел на таможенников, что даже там, где никто и никогда не проверял багаж, его начинали трясти и вытрясали «порошок», который с каждым годом становился все дороже и дороже. И Лысану нашлась работа, для которой он был как будто специально создан, работа, подходящая по уму и пришедшаяся по сердцу.
Лысан на всю жизнь сохранил в памяти тот торжественный день, когда его вызвали в кабинет Суареса после очередного провала и вместо обычной брани он услышал, что его делают начальником. Лысан, бывший тогда еще не совсем лысым, отказывался верить своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54