Юн кивнул:
– Очевидно, у кого-то в полиции на протяжении этих лет возникала мысль о серийном убийце. И он, похоже, вырыл из архивов старые дела и начал их сравнивать, но слишком многое не сходилось, чтобы дать делу дальнейший ход.
– Но если это все-таки серийный убийца, у него должно быть более или менее выраженное желание, чтобы его поймали?
Уодкинс откашлялся:
– В литературе по криминалистике часто такое пишут. Что действия убийцы – это крик о помощи. Что он оставляет маленькие закодированные послания и следы, которые говорят о его подсознательном желании, чтобы его кто-то остановил. Иногда так и бывает. Но боюсь, не все так просто. У большинства серийных убийц, как и у нормальных людей, нет желания оказаться за решеткой. И если это действительно маньяк, то подсказок он нам оставил не так много. Мне не нравится еще кое-что…
Он приподнял верхнюю губу, обнажив желтые зубы.
– Во-первых, у него нет стандартной схемы убийства, кроме того что жертвы – блондинки и он их душит. Может, это значит, что каждое убийство он рассматривает как нечто самоценное, что-то вроде произведения искусства, которое не должно быть похоже на предыдущее. Это делает нашу работу намного труднее. А может, схема все-таки есть, просто мы ее пока не нащупали. Возможно также, что он вовсе не собирается убивать, но иногда ему приходится это делать, потому что жертва видела его лицо, оказала сопротивление, позвала на помощь или что-нибудь еще, чего ему бы не хотелось.
– Может быть, он убивает жертву, только когда у него с ней не получилось?.. – предположил Лебье.
– А может, стоит показать дело психологам? – сказал Харри. – Может, они составят психологический портрет, который нам поможет?
– Может быть, – проговорил Уодкинс. Казалось, думает он о чем-то совсем другом.
– А что «во-вторых»? – спросил Юн.
– Как? – очнулся Уодкинс.
– Вы сказали: «во-первых», сэр. А что «во-вторых»?
– Что он так внезапно затихает, – ответил Уодкинс. – Возможно, он делает это по сугубо практическим причинам. Например, из-за болезни или срочной поездки. А что, если он просто не хочет, чтобы кто-нибудь заметил связь между преступлениями? И на какое-то время ложится на дно? Just like that! – Он щелкнул пальцами. – И в таком случае мы имеем дело с действительно опасным преступником, который дисциплинирован, хитер и не подвержен той мании саморазрушения, из-за которой в конце концов попадается большинство маньяков. Он превращается в расчетливого убийцу, которого едва ли удастся поймать прежде, чем он устроит кровавую баню. Если нам вообще удастся его поймать.
В комнате повисла тяжелая тишина. У Харри по спине пробежали мурашки. Он вспомнил все, что читал о неуловимых серийных убийцах и о том, как сбивалась с ног полиция, когда убийства внезапно прекращались. В таких случаях было неясно, лег ли убийца на дно или просто умер.
– Наши действия? – спросил Эндрю. – Попросим всех блондинок вплоть до пенсионного возраста по вечерам не выходить из дома?
– Тогда он просто исчезнет, и мы его так и не поймаем, – ответил Лебье. И достал карманную пилку, которой принялся усердно чистить ногти.
– Но с другой стороны, не отдавать же ему всех австралийских блондинок на растерзание? – возразил Юн.
– Для этого не нужно требовать, чтобы они сидели взаперти, – сказал Уодкинс. – Если он ищет жертву, он ее находит. Разве он не вламывался пару раз в дом к жертве? Так что забудьте. Его надо выкурить.
– Но каким образом? Он орудует по всей Восточной Австралии, и никто не знает, где его ждать в следующий раз. Он совершенно произвольно насилует и убивает, – сказал Лебье своим ногтям.
– Это не так, – покачал головой Эндрю. – Тот, кто занимается этим давно, ничего не может делать произвольно. Может показаться, что серийные убийцы хотят, чтобы о них говорили. Они оставляют на месте преступления свои визитные карточки. А этот не такой. Наоборот – он хочет, чтобы сходства не было. Его выдает только пристрастие душить. Иначе его вообще нельзя было бы вычислить. Так думает он. И ошибается. Потому что схема есть всегда. Не потому, что ее разрабатывают, а потому, что все люди – это животные со своими привычками. И большой разницы между вами и насильником нет. Разница в том, каковы особые привычки животного.
– Этот человек – псих, – сказал Лебье. – У всех серийников, по-моему, шизофрения, верно? Голоса, которые приказывают им убивать и все такое прочее? Я согласен с Харри: давайте позовем мозговеда.
Уодкинс озадаченно почесал подбородок.
– Психолог, конечно, многое расскажет о серийных убийцах, но не уверен, что мы ищем там, – произнес Эндрю.
– Почему нет? Он ведь как раз серийный, раз совершил семь убийств, – заметил Лебье.
– Послушайте, – Эндрю склонился над столом, держа в воздухе огромные черные кулаки. – Для серийного убийцы убийство важнее полового акта. Бессмысленно насиловать кого-то, а потом не убивать. А для этого важнее изнасилование. Когда он убивает, то делает это, наверное, из практических соображений, как говорил Уодкинс. Например, когда жертва может его разоблачить. Если видела его лицо. – Эндрю сделал паузу. – Или знает, кто он. – Он положил руки перед собой.
Несмотря на жалобные завывания вентилятора, воздух в комнате был более спертый, чем обычно.
– Статистика неплохая, – сказал Харри. – Но нельзя, чтобы она увела нас в сторону. Как говорят у нас в Норвегии, мы можем за деревьями не видеть леса.
Уодкинс достал носовой платок и промокнул потный лоб.
– Возможно, часть смысла приведенной мистером Хоули остроумной норвежской пословицы теряется при переводе, но лично я не совсем ее понял, – признался он.
– Я просто имею в виду, что нельзя, рассматривая общую картину, забывать, что убийство Ингер Холтер может оказаться никак с этим не связано. Кое-кто и в Великую чуму умирал от обычного воспаления легких, верно? Предположим, Эванс Уайт не серийный убийца. И наличие другого человека, который убивает блондинок, не исключает возможности, что Ингер Холтер убил Эванс Уайт.
–. Запутанно, но мы поняли, Хоули, – сказал Уодкинс и подытожил: – Итак, ребята, мы ищем насильника и, возможно – повторяю: возможно, – серийного убийцу. Как дальше пойдет следствие – зависит от Маккормака. А пока будем работать в установленном направлении. Кенсингтон, хочешь что-нибудь добавить?
– Да, Хоули не было на утренней встрече, поэтому повторю, что я разговаривал с Робертсоном, хозяином квартиры Ингер Холтер, и спросил, не слышал ли он раньше имени Эванса Уайта. И знаете, туман прояснился, потому что он действительно о нем слышал. Вечером мы туда отправимся. А еще звонил наш старый приятель – шериф из Нимбина. Эта Анджелина Хатчинсон подтверждает, что двое суток до того, как обнаружили тело Ингер Холтер, провела с Эвансом Уайтом.
Харри выругался.
Уодкинс хлопнул в ладоши:
– Итак, снова за работу, парни. Let's nail this bastard.
Последнюю фразу он произнес без уверенности в голосе.
Харри где-то слышал, что краткосрочной памяти собакам хватает в среднем секунды на три, но частыми повторами можно существенно увеличить это время. Выражение «собака Павлова» появилось после опытов, которые русский физиолог Иван Павлов ставил над собаками для исследования так называемых условных рефлексов. Всякий раз, давая собакам еду, он подавал звуковой сигнал. И однажды подал только сигнал – без еды. Но у собак все равно началось выделение слюны и желудочного сока. Может, сейчас это явление и не кажется удивительным, но за свое открытие Павлов получил Нобелевскую премию, доказав, что тело «запоминает» частые повторы.
Когда Эндрю во второй раз за последние несколько дней хорошим пинком отправил тасманийского дьявола в кусты, было основание надеяться, что зловредный питомец Робертсона запомнит этот пинок лучше первого. И в следующий раз, заслышав незнакомые шаги, предпочтет не кидаться на посетителей, а куда-нибудь спрятаться.
Робертсон усадил гостей на кухне и предложил пива. Эндрю охотно согласился, а Харри попросил стакан минералки. Ее у Робертсона не оказалось, поэтому Харри решил просто закурить.
– Нет-нет, – сказал Робертсон, увидев у него в руках пачку сигарет. – В моем доме курить запрещается. Курение вредит здоровью, – и он одним глотком выпил полбутылки.
– Так вы сторонник здорового образа жизни? – спросил Харри.
– Конечно! – Робертсон сделал вид, что не заметил в его голосе иронии. – В этом доме не курят и не едят ни мяса, ни рыбы. Мы дышим чистым воздухом и питаемся дарами природы.
– Ваша псина тоже?
– Моя собака не пробовала ни мяса, ни рыбы с тех пор, как была щенком. Она настоящий вегетарианец, – с откровенной гордостью сказал Робертсон.
– Это объясняет ее скверный характер, – пробормотал Эндрю.
– Мы так поняли, мистер Робертсон, что вы знакомы с Эвансом Уайтом. Что вы можете нам рассказать? – Харри достал блокнот. Он не собирался ничего записывать, но по опыту знал, что сам вид блокнота вызывает у свидетелей ощущение значимости даваемых показаний. Свидетели подходят к делу основательнее, стараются не допускать в показаниях ошибок и точнее указывают имена, названия мест и время в часах и минутах.
– Констебль Кенсингтон позвонил мне и спросил, кто заходил к Ингер Холтер, когда она здесь жила. И я сказал, что, кажется, видел того молодого человека с фотографии, где он с ребенком.
– Вот как?
– Да, этот молодой человек, насколько я знаю, приходил сюда дважды. В первый раз они заперлись у нее в комнате и не выходили оттуда двое суток. Ее было очень… э-э… очень слышно. Я подумал о соседях и включил громкую музыку, чтобы не ставить их в неловкое положение. В смысле, Ингер и того парня. Думаю, им это не слишком мешало. Во второй раз он зашел к ней и почти сразу вышел.
– Они поругались?
– Думаю, да. Она кричала, что расскажет той стерве, какой он мерзавец. И что она расскажет кое-кому о его планах.
– Кое-кому?
– Она назвала имя, но я забыл.
– А эта «стерва» – кто это может быть? – спросил Эндрю.
– Я стараюсь не вмешиваться в личную жизнь квартирантов, констебль.
– Отличное пиво, мистер Робертсон. Так что это за «стерва»? – Эндрю, казалось, не слышал его ответа.
– Ну, как бы это… – протянул Робертсон. Его глаза нервно бегали от Эндрю к Харри и обратно. Он попробовал улыбнуться. – Это ведь очень важно для следствия, верно?
Вопрос повис в воздухе.
Эндрю со стуком поставил бутылку на стол и сурово посмотрел на домовладельца.
– Вы, Робертсон, слишком много смотрите телевизор. Думаете, я сейчас незаметно положу на стол стодолларовую бумажку, вы шепнете мне имя и мы молча разойдемся? В реальности все не так, и мы сейчас позвоним, и сюда под вой сирен прикатит полицейская машина, на вас наденут наручники и заберут, хотите вы того или нет, на глазах у всех соседей. Потом, в участке, вам в лицо будут светить лампой и как «возможному подозреваемому» устроят допрос на всю ночь. Без адвоката. В реальности все может обернуться приговором за сокрытие информации по делу об убийстве. Это превращает вас в соучастника и гарантирует шесть лет строгого режима. Ну, как вам это, мистер Робертсон?
Побледневший Робертсон беззвучно открывал и закрывал рот. Как аквариумная рыбка, которая поняла, что обед сейчас будет не у нее, а из нее.
– Я… я не хотел, чтобы… – наконец выговорил он.
– В последний раз спрашиваю: кто такая эта «стерва»?
– Наверное, та, на фотографии… та, которая была здесь…
– На какой фотографии?
– На той, что висит у нее в комнате. Она там стоит за Ингер и тем парнем. Такая маленькая, загорелая, с повязкой на лбу. Я ее узнал, потому что несколько недель назад она приходила сюда и спрашивала Ингер. А когда я ее позвал, они вышли на лестницу и стали разговаривать. Потом – кричать и ругаться. Хлопнула дверь, и Ингер в слезах убежала в свою комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45