К тому же он обещал дать Давиду – так звали сына Мартинссона – померить свою форменную пилотку. Накануне он целый вечер копался в шкафу и наконец обнаружил пилотку в одном из бесчисленных пластиковых пакетов на самом дне. Вспомнил, что уже искал ее, когда хоронили Сведберга, но так и не нашел.
Теперь он нахлобучил ее на себя и посмотрел в зеркало в ванной. У него возникло чувство, что он смотрит на свою собственную давно забытую фотографию, с которой связано много воспоминаний.
Он поставил машину и, пригибаясь под ледяным ветром, поспешил к подъезду. Эбба была простужена. Она помахала ему рукой и сделал знак не подходить, чтобы не заразиться. Валландер подумал, что через год Эббы уже здесь не будет. Она вот-вот уйдет на пенсию. Сама Эбба и хотела этого, и боялась.
Давиду он велел прийти без четверти девять. В ожидании Валландер привел в порядок свой письменный стол. Через несколько часов он покинет Истад. Он все еще сомневался, разумное решение он принял или не особенно разумное, но искушение сесть за руль, поставить кассету с «Тоской» и любоваться мелькающим в окнах осенним пейзажем было слишком велико.
Давид оказался пунктуальным ребенком. Эбба проводила его до кабинета Валландера.
– У тебя посетитель, – сказала она, улыбаясь.
– Важный посетитель, – поправил ее Валландер.
Мальчик был очень похож на отца. Та же застенчивость, что время от времени проглядывала и у Мартинссона.
Валландер положил свою пилотку на стол.
– С чего начнем? – спросил он. – С пилотки или с вопросов?
– С вопросов.
Давид достал из кармана сложенный лист бумаги. Он, очевидно, хорошо подготовился.
– Почему вы стали полицейским? – спросил он.
Этот простой вопрос озадачил Валландера. Он для себя решил, что будет говорить с Давидом очень серьезно, поэтому ответил не сразу:
– Думаю, потому, что мне казалось, что я смогу быть хорошим полицейским.
– А разве не все полицейские хорошие?
Этого вопроса на листке не было.
– Большинство – да. Но не все. Учителя тоже не все хорошие.
– Что сказали ваши родители, когда вы объявили им о своем решении? – прочитал Давид следующий вопрос.
– Мама ничего не сказала. Она умерла еще до этого.
– А папа?
– Папа был против. Настолько, что мы почти перестали с ним разговаривать.
– Почему?
– Честно говоря, до сих пор не знаю. Понимаю, что это звучит странно, но это факт – не знаю.
– Но вы же, наверное, его спрашивали?
– Я-то спрашивал, а он не отвечал.
– А он жив?
– Он недавно умер, так что теперь и спросить некого. Даже если бы я и захотел.
Слова Валландера, казалось, огорчили мальчика. Он уткнулся в свою шпаргалку в поисках следующего вопроса.
– А вы когда-нибудь раскаивались, что пошли в полицию?
– Сто раз. И не я один. Такие моменты бывают у всех. Думаю, что у всех.
– Почему?
– Потому что постоянно приходится иметь дело с чужими несчастьями. Кажется, что ты ничего не можешь сделать. Постоянно спрашиваешь себя, на сколько еще хватит сил.
– Считаете ли вы, что заняты хорошим и полезным делом?
– Иногда. Но не всегда.
– Как вы считаете, стоит мне пойти в полицию?
– Считаю, что тебе стоит подождать с этим решением. Человек начинает по-настоящему понимать, что он хочет, не раньше чем лет в семнадцать-восемнадцать.
– Я хотел бы либо служить в полиции, либо строить дороги.
– Дороги?
– Мне кажется, это замечательная работа – облегчить людям дорогу.
Валландер кивнул. Мальчик был явно неглуп, хотя и не производил впечатления маленького старичка.
– У меня остался только один вопрос, – сказал Давид. – Бывает ли вам страшно?
– Еще как! И довольно часто.
– И что вы тогда делаете?
– Не знаю. Плохо сплю. Стараюсь думать о чем-нибудь другом.
Давид сунул свой листок в карман и покосился на пилотку. Валландер кивнул, и мальчик тут же натянул ее на голову. Валландер подвел его к зеркалу. Пилотка была велика и сползла на уши. Он проводил мальчика в приемную.
– Если будут еще вопросы, приходи, – сказал он на прощанье.
Он долго смотрел вслед удаляющейся под дождем маленькой фигурке, потом вернулся в кабинет и продолжил разбирать стол. Надо уезжать, подумал он. Прямо сейчас.
В дверях появилась Анн-Бритт.
– Я думала, ты на больничном, – сказала она.
– Так оно и есть.
– Как прошла встреча?
– Какая встреча? – не понял он.
– Не темни, Мартинссон мне все рассказал, – улыбнулась она.
– Умный мальчик. Я попытался ответить на его вопросы совершенно честно. Вопросы очень толковые, только, боюсь, папаша к ним руку приложил.
Он убрал со стола еще несколько папок. Теперь стол был пуст. Анн-Бритт села на стул для посетителей.
– У тебя есть время?
– Есть, но немного. Я уезжаю на несколько дней.
Она встала, закрыла дверь и снова села.
– Даже не знаю, почему я это тебе рассказываю, – сказала она. – Во всяком случае, очень прошу, чтобы пока этот разговор остался между нами.
Она хочет уйти из полиции, подумал Валландер. И правильно – кто это может выдержать.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Иногда нужно поделиться своими неурядицами. Хотя бы с одним человеком.
– Мне тоже.
– Я развожусь, – сказала она. – Мы долго обсуждали и наконец договорились. Если в таких вопросах вообще можно договориться, особенно когда у вас двое детей.
Валландер не особенно удивился. Он давно уже догадывался, что в семье у Анн-Бритт не все в порядке.
– Не знаю, что и сказать.
– А тебе ничего и не надо говорить. Я даже не хочу, чтобы ты что-нибудь говорил. Достаточно, что ты знаешь.
– Я сам через это прошел, – сказал он. – Сам разводился. Вернее сказать, со мной разводились. И я вполне могу предполагать, каким адом это может обернуться.
– Но ты же с этим справился!
– Я? Ничего подобного.
– Тогда, значит, умело скрываешь.
– Вот здесь ты права. Что-что, а это мне удается превосходно.
По окну сбегали струи дождя. Ветер заметно усилился. Они помолчали.
– И еще одна новость, – наконец сказала она. – Ларстам пишет книгу.
– Книгу?
– О том, как он убивал. Какие чувства при этом испытывал.
– Откуда ты знаешь, что он пишет книгу?
– В газете прочитала.
Валландер почувствовал, что начинает свирепеть.
– И кто ему за это платит?
– Одно книжное издательство. Сколько платят, разумеется, неизвестно. Но можно предположить, что немало. Внутренняя жизнь маньяка-убийцы – это будет хорошо продаваться.
Валландер яростно затряс головой:
– Тебя от этого не тошнит?
– Он разбогатеет, в отличие от нас с тобой.
– Мы живем во время, когда преступления становятся рентабельными. Так или иначе.
Она поднялась:
– Я просто хотела, чтобы ты знал. Больше ничего.
В дверях она обернулась:
– Счастливой поездки.
Валландер какое-то время сидел не шевелясь и думал о том, что она ему рассказала – о разводе, о книге убийцы. О своем раздражении и о повышенном кровяном давлении.
Он хотел как можно скорее завершить свои дела на работе, но сейчас просто сидел и думал, как будто ему некуда было спешить. События двухмесячной давности снова разворачивались в его памяти.
Им все же удалось взять Ларстама до того, как он совершил свое девятое убийство. Все, кто потом его допрашивал, ошеломленно говорили, что ожидали увидеть чудовище, а увидели вполне разумного, скромного, даже приветливого человека. Валландеру даже казалось иной раз, что более дружелюбного существа он никогда не встречал. Но Оке Ларстам и в самом деле был чудовищем, хотя и не таким, каких в часы досуга мастерил Стуре Бьорклунд и потом продавал режиссерам фильмов ужасов.
Он допрашивал его много часов, переходящих в дни и недели. Иногда ему казалось, что действия Ларстама непостижимы не только для окружающих, но и для него самого. Он искренне и вежливо отвечал на все вопросы, но у Валландера все больше и больше крепло ощущение, что до истинной причины они не докопаются никогда.
– Зачем вы их убили? – спрашивал Валландер. – Троих ребят в национальном парке? Ребят, только начинающих жить? Вы открывали их письма, вы шпионили за ними. Потом устроили засаду и расстреляли.
– А можно ли желать себе лучшего конца? Умереть, когда ты на вершине счастья?
– Так вы убили их в благотворительных целях?
– Думаю, да.
– Думаете? Вы должны не думать, а знать. Вы же все спланировали заранее.
– Можно планировать и не будучи на сто процентов уверенным.
– Вы уехали в Европу и посылали открытки. Вы спрятали машины, закопали трупы. Зачем?
– Я не хотел, чтобы их обнаружили.
– Зачем же тогда вы их потом выкопали?
– Я так хотел.
– Зачем?
– Не знаю. Чтобы быть замеченным… Не знаю.
– Вы взяли на себя труд поехать на Бернсё и убить Ису Эденгрен. Почему вы не могли оставить ее в покое? Она же ничем вам не грозила.
– Человек должен доводить задуманное до конца.
Иногда Валландер не выдерживал. Он выходил из комнаты для допросов и думал, что там, за дверью, сидит истинный монстр, почище, чем в любых страшилках, только в человеческом облике. С дружелюбной улыбкой и более чем разумным поведением. Но он все же каждый раз заставлял себя вернуться и продолжать допрос. Они говорили о молодоженах, за которыми он тоже шпионил. Он не мог позволить им жить, потому что они излучали совершенно непереносимое для него счастье.
Наконец он перешел к Сведбергу и услышал о долгой и запутанной любовной истории, разыгрывавшейся в тайне от остальных. О роковом треугольнике, о Бруре Сунделиусе, даже не догадывавшемся, что Сведберг изменяет ему с другим. Стрид якобы знал об их отношениях и угрожал разоблачить. Они говорили о том, в какой ужас пришел Сведберг, когда понял, что человек, с которым у него был десятилетний роман, что этот самый человек – преступник и убийца. Валландер спросил о телескопе, подложенном в сарай Бьорклунда, – это, как он и думал, оказался просто отвлекающий маневр.
И все равно, несмотря на часами продолжающиеся беседы, у Валландера было чувство, что он так и не получил ответа ни на один из своих вопросов. В словах Ларстама все время было что-то ускользающее, какая-то недоговоренность. Он всегда был приветлив и скромен, и даже просил извинения, если ему не удавалось вспомнить ту или иную деталь. Но где-то в душе его был тайник, куда Валландер проникнуть не мог. Не мог он и понять до конца отношений Ларстама со Сведбергом.
– Что же произошло тем утром?
– Каким утром?
– Тем утром, когда вы явились в квартиру Сведберга и расстреляли его из ружья, похищенного вами в Людвике, когда вы ездили к сестре?
– Я был вынужден его убить.
– Почему?
– Он меня обвинял. Он считал, что я причастен к исчезновению ребят.
– Они не исчезли. Они были убиты. Значит, он начал вас подозревать?
– Я же только что об этом сказал.
– А вы рассказали ему, что убили их?
– Нет. Но я рассказывал ему о своей мечте.
– Какой мечте?
– Чтобы люди прекратили смеяться.
– Почему они должны прекратить смеяться?
– Потому что рано или поздно счастье оборачивается своей противоположностью. Я хотел защитить их от этого. Это была мечта, и я поделился ею со Сведбергом.
– Что вам иногда хочется убить человека, если он счастлив?
– Да.
– И он на этом основании начал вас подозревать?
– Я заметил это за несколько дней.
– За несколько дней до чего?
– До того, как я его убил.
– И как вы это заметили?
– Он начал задавать вопросы. Словно бы он меня допрашивал. Я начал нервничать, а я терпеть не могу нервничать.
– И, чтобы не нервничать, вы явились к нему и расстреляли его в упор?
– Он сидел на стуле. Ружье я оставил в прихожей. Я сначала хотел только попросить его перестать меня нервировать своими вопросами, а он продолжал. Я тогда сходил за ружьем и застрелил его.
Валландер долго молчал, пытаясь представить себе Сведберга в последние минуты его жизни. Успел ли он что-то понять? Или все произошло слишком быстро?
– Это, должно быть, нелегко, – сказал он наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Теперь он нахлобучил ее на себя и посмотрел в зеркало в ванной. У него возникло чувство, что он смотрит на свою собственную давно забытую фотографию, с которой связано много воспоминаний.
Он поставил машину и, пригибаясь под ледяным ветром, поспешил к подъезду. Эбба была простужена. Она помахала ему рукой и сделал знак не подходить, чтобы не заразиться. Валландер подумал, что через год Эббы уже здесь не будет. Она вот-вот уйдет на пенсию. Сама Эбба и хотела этого, и боялась.
Давиду он велел прийти без четверти девять. В ожидании Валландер привел в порядок свой письменный стол. Через несколько часов он покинет Истад. Он все еще сомневался, разумное решение он принял или не особенно разумное, но искушение сесть за руль, поставить кассету с «Тоской» и любоваться мелькающим в окнах осенним пейзажем было слишком велико.
Давид оказался пунктуальным ребенком. Эбба проводила его до кабинета Валландера.
– У тебя посетитель, – сказала она, улыбаясь.
– Важный посетитель, – поправил ее Валландер.
Мальчик был очень похож на отца. Та же застенчивость, что время от времени проглядывала и у Мартинссона.
Валландер положил свою пилотку на стол.
– С чего начнем? – спросил он. – С пилотки или с вопросов?
– С вопросов.
Давид достал из кармана сложенный лист бумаги. Он, очевидно, хорошо подготовился.
– Почему вы стали полицейским? – спросил он.
Этот простой вопрос озадачил Валландера. Он для себя решил, что будет говорить с Давидом очень серьезно, поэтому ответил не сразу:
– Думаю, потому, что мне казалось, что я смогу быть хорошим полицейским.
– А разве не все полицейские хорошие?
Этого вопроса на листке не было.
– Большинство – да. Но не все. Учителя тоже не все хорошие.
– Что сказали ваши родители, когда вы объявили им о своем решении? – прочитал Давид следующий вопрос.
– Мама ничего не сказала. Она умерла еще до этого.
– А папа?
– Папа был против. Настолько, что мы почти перестали с ним разговаривать.
– Почему?
– Честно говоря, до сих пор не знаю. Понимаю, что это звучит странно, но это факт – не знаю.
– Но вы же, наверное, его спрашивали?
– Я-то спрашивал, а он не отвечал.
– А он жив?
– Он недавно умер, так что теперь и спросить некого. Даже если бы я и захотел.
Слова Валландера, казалось, огорчили мальчика. Он уткнулся в свою шпаргалку в поисках следующего вопроса.
– А вы когда-нибудь раскаивались, что пошли в полицию?
– Сто раз. И не я один. Такие моменты бывают у всех. Думаю, что у всех.
– Почему?
– Потому что постоянно приходится иметь дело с чужими несчастьями. Кажется, что ты ничего не можешь сделать. Постоянно спрашиваешь себя, на сколько еще хватит сил.
– Считаете ли вы, что заняты хорошим и полезным делом?
– Иногда. Но не всегда.
– Как вы считаете, стоит мне пойти в полицию?
– Считаю, что тебе стоит подождать с этим решением. Человек начинает по-настоящему понимать, что он хочет, не раньше чем лет в семнадцать-восемнадцать.
– Я хотел бы либо служить в полиции, либо строить дороги.
– Дороги?
– Мне кажется, это замечательная работа – облегчить людям дорогу.
Валландер кивнул. Мальчик был явно неглуп, хотя и не производил впечатления маленького старичка.
– У меня остался только один вопрос, – сказал Давид. – Бывает ли вам страшно?
– Еще как! И довольно часто.
– И что вы тогда делаете?
– Не знаю. Плохо сплю. Стараюсь думать о чем-нибудь другом.
Давид сунул свой листок в карман и покосился на пилотку. Валландер кивнул, и мальчик тут же натянул ее на голову. Валландер подвел его к зеркалу. Пилотка была велика и сползла на уши. Он проводил мальчика в приемную.
– Если будут еще вопросы, приходи, – сказал он на прощанье.
Он долго смотрел вслед удаляющейся под дождем маленькой фигурке, потом вернулся в кабинет и продолжил разбирать стол. Надо уезжать, подумал он. Прямо сейчас.
В дверях появилась Анн-Бритт.
– Я думала, ты на больничном, – сказала она.
– Так оно и есть.
– Как прошла встреча?
– Какая встреча? – не понял он.
– Не темни, Мартинссон мне все рассказал, – улыбнулась она.
– Умный мальчик. Я попытался ответить на его вопросы совершенно честно. Вопросы очень толковые, только, боюсь, папаша к ним руку приложил.
Он убрал со стола еще несколько папок. Теперь стол был пуст. Анн-Бритт села на стул для посетителей.
– У тебя есть время?
– Есть, но немного. Я уезжаю на несколько дней.
Она встала, закрыла дверь и снова села.
– Даже не знаю, почему я это тебе рассказываю, – сказала она. – Во всяком случае, очень прошу, чтобы пока этот разговор остался между нами.
Она хочет уйти из полиции, подумал Валландер. И правильно – кто это может выдержать.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Иногда нужно поделиться своими неурядицами. Хотя бы с одним человеком.
– Мне тоже.
– Я развожусь, – сказала она. – Мы долго обсуждали и наконец договорились. Если в таких вопросах вообще можно договориться, особенно когда у вас двое детей.
Валландер не особенно удивился. Он давно уже догадывался, что в семье у Анн-Бритт не все в порядке.
– Не знаю, что и сказать.
– А тебе ничего и не надо говорить. Я даже не хочу, чтобы ты что-нибудь говорил. Достаточно, что ты знаешь.
– Я сам через это прошел, – сказал он. – Сам разводился. Вернее сказать, со мной разводились. И я вполне могу предполагать, каким адом это может обернуться.
– Но ты же с этим справился!
– Я? Ничего подобного.
– Тогда, значит, умело скрываешь.
– Вот здесь ты права. Что-что, а это мне удается превосходно.
По окну сбегали струи дождя. Ветер заметно усилился. Они помолчали.
– И еще одна новость, – наконец сказала она. – Ларстам пишет книгу.
– Книгу?
– О том, как он убивал. Какие чувства при этом испытывал.
– Откуда ты знаешь, что он пишет книгу?
– В газете прочитала.
Валландер почувствовал, что начинает свирепеть.
– И кто ему за это платит?
– Одно книжное издательство. Сколько платят, разумеется, неизвестно. Но можно предположить, что немало. Внутренняя жизнь маньяка-убийцы – это будет хорошо продаваться.
Валландер яростно затряс головой:
– Тебя от этого не тошнит?
– Он разбогатеет, в отличие от нас с тобой.
– Мы живем во время, когда преступления становятся рентабельными. Так или иначе.
Она поднялась:
– Я просто хотела, чтобы ты знал. Больше ничего.
В дверях она обернулась:
– Счастливой поездки.
Валландер какое-то время сидел не шевелясь и думал о том, что она ему рассказала – о разводе, о книге убийцы. О своем раздражении и о повышенном кровяном давлении.
Он хотел как можно скорее завершить свои дела на работе, но сейчас просто сидел и думал, как будто ему некуда было спешить. События двухмесячной давности снова разворачивались в его памяти.
Им все же удалось взять Ларстама до того, как он совершил свое девятое убийство. Все, кто потом его допрашивал, ошеломленно говорили, что ожидали увидеть чудовище, а увидели вполне разумного, скромного, даже приветливого человека. Валландеру даже казалось иной раз, что более дружелюбного существа он никогда не встречал. Но Оке Ларстам и в самом деле был чудовищем, хотя и не таким, каких в часы досуга мастерил Стуре Бьорклунд и потом продавал режиссерам фильмов ужасов.
Он допрашивал его много часов, переходящих в дни и недели. Иногда ему казалось, что действия Ларстама непостижимы не только для окружающих, но и для него самого. Он искренне и вежливо отвечал на все вопросы, но у Валландера все больше и больше крепло ощущение, что до истинной причины они не докопаются никогда.
– Зачем вы их убили? – спрашивал Валландер. – Троих ребят в национальном парке? Ребят, только начинающих жить? Вы открывали их письма, вы шпионили за ними. Потом устроили засаду и расстреляли.
– А можно ли желать себе лучшего конца? Умереть, когда ты на вершине счастья?
– Так вы убили их в благотворительных целях?
– Думаю, да.
– Думаете? Вы должны не думать, а знать. Вы же все спланировали заранее.
– Можно планировать и не будучи на сто процентов уверенным.
– Вы уехали в Европу и посылали открытки. Вы спрятали машины, закопали трупы. Зачем?
– Я не хотел, чтобы их обнаружили.
– Зачем же тогда вы их потом выкопали?
– Я так хотел.
– Зачем?
– Не знаю. Чтобы быть замеченным… Не знаю.
– Вы взяли на себя труд поехать на Бернсё и убить Ису Эденгрен. Почему вы не могли оставить ее в покое? Она же ничем вам не грозила.
– Человек должен доводить задуманное до конца.
Иногда Валландер не выдерживал. Он выходил из комнаты для допросов и думал, что там, за дверью, сидит истинный монстр, почище, чем в любых страшилках, только в человеческом облике. С дружелюбной улыбкой и более чем разумным поведением. Но он все же каждый раз заставлял себя вернуться и продолжать допрос. Они говорили о молодоженах, за которыми он тоже шпионил. Он не мог позволить им жить, потому что они излучали совершенно непереносимое для него счастье.
Наконец он перешел к Сведбергу и услышал о долгой и запутанной любовной истории, разыгрывавшейся в тайне от остальных. О роковом треугольнике, о Бруре Сунделиусе, даже не догадывавшемся, что Сведберг изменяет ему с другим. Стрид якобы знал об их отношениях и угрожал разоблачить. Они говорили о том, в какой ужас пришел Сведберг, когда понял, что человек, с которым у него был десятилетний роман, что этот самый человек – преступник и убийца. Валландер спросил о телескопе, подложенном в сарай Бьорклунда, – это, как он и думал, оказался просто отвлекающий маневр.
И все равно, несмотря на часами продолжающиеся беседы, у Валландера было чувство, что он так и не получил ответа ни на один из своих вопросов. В словах Ларстама все время было что-то ускользающее, какая-то недоговоренность. Он всегда был приветлив и скромен, и даже просил извинения, если ему не удавалось вспомнить ту или иную деталь. Но где-то в душе его был тайник, куда Валландер проникнуть не мог. Не мог он и понять до конца отношений Ларстама со Сведбергом.
– Что же произошло тем утром?
– Каким утром?
– Тем утром, когда вы явились в квартиру Сведберга и расстреляли его из ружья, похищенного вами в Людвике, когда вы ездили к сестре?
– Я был вынужден его убить.
– Почему?
– Он меня обвинял. Он считал, что я причастен к исчезновению ребят.
– Они не исчезли. Они были убиты. Значит, он начал вас подозревать?
– Я же только что об этом сказал.
– А вы рассказали ему, что убили их?
– Нет. Но я рассказывал ему о своей мечте.
– Какой мечте?
– Чтобы люди прекратили смеяться.
– Почему они должны прекратить смеяться?
– Потому что рано или поздно счастье оборачивается своей противоположностью. Я хотел защитить их от этого. Это была мечта, и я поделился ею со Сведбергом.
– Что вам иногда хочется убить человека, если он счастлив?
– Да.
– И он на этом основании начал вас подозревать?
– Я заметил это за несколько дней.
– За несколько дней до чего?
– До того, как я его убил.
– И как вы это заметили?
– Он начал задавать вопросы. Словно бы он меня допрашивал. Я начал нервничать, а я терпеть не могу нервничать.
– И, чтобы не нервничать, вы явились к нему и расстреляли его в упор?
– Он сидел на стуле. Ружье я оставил в прихожей. Я сначала хотел только попросить его перестать меня нервировать своими вопросами, а он продолжал. Я тогда сходил за ружьем и застрелил его.
Валландер долго молчал, пытаясь представить себе Сведберга в последние минуты его жизни. Успел ли он что-то понять? Или все произошло слишком быстро?
– Это, должно быть, нелегко, – сказал он наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79