Ныряя, хлопая по воде ладонями, они делали свое дело: докладывали, обменивались информациями, выслушивали инструкции, уточняли детали плана на завтрашний день.
Король Стефан доложил шефу, что начальник будапештской полиции генерал Шандор Копачи сегодня бесповоротно вышел из глубокого имренадевского подполья и присоединился с некоторыми своими сотрудниками к оппозиции. Создан штаб, его задача на первом этапе – обеспечить строгий нейтралитет полиции во время завтрашней демонстрации и невмешательство в тот момент, когда грянут события. На втором этапе он будет содействовать дезорганизации в рядах полиции, создаст все условия для ее полного распада и в конце концов даст путчистам все вооружение полиции, все ее помещения, ключи от тюрем и складов с оружием. В этот штаб, по договоренности с генералом Копачи и его людьми, вошли активные деятели клуба Петефи: писатели и журналисты Йожеф Силади, Тамаш Ацел, Дьердь Фазекаш, Миклош Гимеш и другие. Завтра в самый разгар демонстрации все названные лица появятся в управлении полиции и займут кабинет начальника секретариата, соседствующий с кабинетом генерала Шандора Копачи. Все уже приготовлено для их приема. Согласован план действий на завтра. Глава полиции и его тайный штаб будут поддерживать закодированную связь с главарями демонстрации, которые будут находиться в специальных машинах, оснащенных мощными радиорупорами, приемниками и передатчиками.
Сообщения Гонведа еще больше обрадовали Рожу. В казармах Килиана в рабочем батальоне немало найдется офицеров и солдат, тайно сочувствующих и поддерживающих оппозицию Имре Надя и Геза Лошонци. Сюда в свое время будет доставлено мощное вооружение: много автоматов, гранат, тяжелые пулеметы, минометы, боеприпасы и автоматические пушки. Как только определится успех демонстрации на улицах и площадях Будапешта, то есть как только зазвучат выстрелы, гарнизон килианских казарм присоединится к восставшим, возглавит его. Гонвед назвал пятерку офицеров, которые будут командовать парадом. Рожа поморщился, сказал: «Ваши командующие временные, в самый разгар событий в казармы явится настоящий командарм, имеющий в войсках авторитет, а в среде венгерских националистов – глубокие корни. Речь идет о полковнике Пале Малетере».
Гонвед изумился и обрадовался. Такое подкрепление!
– Пал Малетер в первые два дня будет действовать в генеральном штабе, тайно раздувать огонь во всех очагах восстания. Когда эта задача будет выполнена, он открыто перейдет в ваши ряды. Это, по всей видимости, произойдет так: Пал Малетер во главе танкового отряда будет послан генштабом в казармы Килиана в качестве пожарного – заливать свинцом бунт военных. Не сделав ни одного выстрела, он перейдет на вашу сторону, повернет дула пушек карательных танков на войска, верные правительству. Учтите!
И все это говорилось в бассейне пляжа «Палатинус», на прекрасном дунайском острове Маргит, в яркий теплый день будапештской осени. Говорилось смело, нагло, с чувством полной безнаказанности и уверенности, что все именно так и произойдет, как запланировано.
Поблаженствовав на пляже «Палатинус», условившись о встрече на завтра, Рожа попрощался со своими агентами и пешком вернулся в Гранд-отель.
Принял пресную ванну, переоделся, спустился в сияющий огнями бар и, потягивая коньяк из хрустального, хорошо нагретого бокала, ждал звонка и своего соотечественника из дома номер двенадцать на площади Свободы, в котором находилась миссия США.
Милый, веселый, звонкоголосый Ричард Брук вызвал через портье отеля американского корреспондента к телефону и предложил проехаться по вечернему Будапешту, полюбоваться его огнями, бульварами, набережными, парками, танцплощадками. Карой Рожа, разумеется, согласился.
Через несколько минут к Гранд-отелю подкатила неприметная, небольшая машина Ричарда Брука, и два американца совершали строго деловую, инспекционную поездку по венгерской столице. Маршрут ее точно совпадал с маршрутом демонстрации студентов и молодежи, назначенной на завтра.
С острова Маргит они проехали по мосту и спустились вниз, на правый берег Дуная, на набережную Йозефа Бема. В 1848 году, когда в Венгрии вспыхнула революция, польский генерал Бем приехал в Венгрию и стал боевым соратником Лайоша Кошута. Командовал революционными войсками в Трансильвании. Памятник Бему стоит на берегу Дуная, на небольшой площади его имени. Бородатая темная фигура в шляпе с пером возвышается на скромном четырехугольном зеленом холмике. Одна левая рука указывает на Дунай, другая, раненая, покоится на черной ленте. «Бем-апо» – гласит надпись на цоколе: «Бем-дедушка». На тыльной части монумента, строки Шандора Петефи: «Если бы был человек, перед которым я преклонялся, как перед богом, это был бы ты, Бем, витязь».
Завтра тысячи венгерских девушек и парней засыплют Бема-отца цветами и отсюда, от цветочного холма, начнут свое шествие по Будапешту, вооруженные трехцветными флажками и кокардами, гербом Кошута и четырнадцатью пунктами программы клуба Петефи «Чего хочет венгерская нация».
И никакая черная мысль, родственная думам и планам Рожи, не промелькнет в их горячих головах. Никакое злое чувство не коснется их чистых сердец. Распевая песни, смеясь, размахивая красно-бело-зелеными флажками, пройдут они по набережной Бема, через мост Маргит, заполнят площадь Ясаи Мари и оттуда двинутся по улицам, примыкающим к Дунаю, на парламентскую площадь, к Лайошу Кошуту, отцу венгерской нации.
И тут, у подножия памятника, когда вдруг грянут первые залпы, когда застучат пулеметы «людей закона Лоджа», горячие головы юношей и девушек наполнятся другими мыслями, их чистые, добрые сердца закипят яростью. Сами о том не ведая, молодые венгры и венгерки бросятся навстречу людям «Отдела тайных операций» и обрушат море воды на колеса их мельниц.
Американцы молча обошли квадратный холмик, прикинули на глаз размеры площади, расстояние до Дуная, внимательно осмотрели фасады невысоких домов, окружающих памятник. Потом сели в машину и медленно поехали назад, по тенистой набережной Бема, через мост Маргит.
На противоположном берегу Дуная они выехали на площадь, названную именем знаменитой венгерской актрисы Ясаи Мари, и по улицам классика-романиста Балаши Балинта попали к серой неосвещенной громадине парламента на главную площадь столицы, к памятникам Кошута и Ракоци.
Карой Рожа и Ричард Брук медленно, шагами фланирующих прохожих, вымерили площадь, мысленно подсчитали, сколько она вместит народу. Тысяч сорок, пятьдесят, не меньше. Столько набьется сюда, что одна пуля, пущенная вон оттуда, с крыши здания министерства сельского хозяйства, пронзит сразу троих, а то и четверых демонстрантов.
Американцы, не сговариваясь, прекрасно понимая друг друга, сели на скамейку и молча смотрели на дома, стоящие напротив парламента, где сегодня ночью должны быть созданы тайные огневые точки. «Идеальные позиции, – думал Рожа. – Все пространство перед парламентом – как на ладони. Можно выбирать любой объект. Впрочем, объект будет такой, что промахнуться невозможно даже тому, кто впервые, в своей жизни стреляет, – масса, толпа».
Тихо было в этот вечерний час на парламентской площади. Сюда не доносился ни шум города, ни свежий дунайский ветер. Деревья не шевелились, замерли. Редкие прохожие шагали тихо, сосредоточенно. Окна парламентского дворца почти все темны. Зато в небе полно ярких звезд.
Тишина. Покой. Мир.
Пройдет ночь, настанет день, и все это разом кончится. Выскочит из мешка кот «Отдела тайных операций» и загремит, завоет, застонет, дохнет смертью, пожарами, разрухой, взметнется кровавая буря контрреволюции.
– Сигналы атаки точно отработаны? – спросил Рожа. – Путаницы не произойдет?
– Не беспокойтесь. Это поручено абсолютно надежным людям. Если завтра настроение толпы окажется не на нужном нам уровне, если войска АВХ не придут сюда, мы отложим акцию. Терпеливо подождем день-два. Больше ждали.
– Да, ждали мы долго. Ужасно долго. Тридцать девять лет. – Рожа поднялся. – Поехали!
Были они в этот вечер и у великолепного памятника автору «Национальной песни» – Шандору Петефи. Здесь завтра забушует море демонстрантов, загремят речи. Черный, кудрявый, в гусарском мундире, призывно воздев правую руку к небу, стоит он на черной невысокой башенке. Сегодня великий поэт Венгрии забыт и полузабыт человечеством. Завтра о нем вспомнят или узнают его заново сотни миллионов людей. Сегодня эта маленькая невзрачная площадь имени Пятнадцатого марта мало кому известна на земном шаре, кроме венгров. Завтра весь мир узнает, что здесь, где пятнадцатого марта 1848 года вспыхнула первая искра венгерской революции, разразилась новая, первая в истории антикоммунистическая революция.
Карой Рожа подошел к Дунаю, облокотился об искореженную взрывом, покрытую ржавчиной и птичьим пометом ферму разрушенного моста Эржибет и долго смотрел на левый берег Дуная. Там, у подножия горы Геллерт, на скалистой терраске стоял с католическим крестом в руках черный монах-великан. Перед ним отбивал земной поклон волосатый хайдук, едва покрытый овчиной.
– Куда вы устремили свой взор, сэр? – спросил спутник Рожи, – на монаха или на гору его имени?
– И на монумент Свободы, – сказал Карой Рожа. – Немедленно, сразу же, как будут созданы условия, надо свалить это сооружение.
– Не советую, – решительно возразил дипломат. – Очень и очень не советую. Я давно убедился, что эта прекрасная венгерка, созданная Штроблем, прочно, на века вписалась в пейзаж Будапешта, стала национальным кумиром, как и черный монах Геллерт, ее ближний сосед.
– Я не покушаюсь на венгерку, не беспокойтесь. Я лишь хочу разъединить красавицу с примазавшимся к ней телохранителем. Я имею в виду русского солдата.
– Не возражаю против такого разъединения. В этом есть большой смысл. Сэр, поедем дальше, на другие объекты.
Были они на площади Вёрёшмарти, у килианских казарм, на бульваре Ленина, на площадях Москвы, Сены, на Западном и Восточном вокзалах и в узкой улочке Броды Шандор, около дома 5/7, в котором располагался венгерский радиокомитет и центральная радиовещательная студия. Были и на почтамте. Проехали мимо узловой телефонной станции, мимо Главного полицейского управления на площади Деак, мимо некоторых районных управлений полиции. Всюду побывали, где по их плану должны возникнуть баррикады, и вспыхнуть бои.
Вернулись на остров Маргит поздней ночью.
После короткого беспокойного сна Рожа вскочил на ноги, распахнул окно. Было раннее утро, ясное, теплое. Деревья в Японском саду обсыпаны росой. И лужайки и цветы чуть дымятся. Сильный аромат роз струится от земли. На Дунае ни единой морщинки, в его зеркале отражается голубое небо. Аллеи подметены, политы водой, безлюдны. Поют птицы. Лучи восходящего солнца освещают здание парламента, гору Геллерт и воздвигнутый на нем монумент, символизирующий Освобождение – венгерку, высоко над головой поднявшую пальмовую ветвь.
Телефонный звонок оторвал Рожу от окна. Мальчик подтвердил вчерашние сведения. Поздно ночью состоялось заседание правления клуба Петефи. Единогласно утверждены четырнадцать пунктов «Меморандума». К утру на ротаторах напечатано несколько тысяч экземпляров, написано от руки много лозунгов, плакатов. Все деятели клуба уже с раннего утра разошлись по институтам и академиям, готовят студентов к демонстрации. В общем, все идет по плану.
Эзоповский язык, к которому прибег Ласло Киш, не позволил ему быть многословным, но и его скупая информация дала возможность Роже ясно представить картину того, что творится теперь, в час пробуждения Будапешта, в цитаделях венгерской культуры и науки.
«Осень на улице, последняя неделя октября, а чувствуется весна, „15 марта 1848“ Шандора Петефи… „За дело, юноши, за дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50