Соединенные Штаты рассматривают происходящие в настоящее время в Венгрии события как новое активное выражение любви венгерского народа к свободе».
Сигнал Эйзенхауэра был подхвачен и английской и американской миссиями. Теперь уже не только тайные послы США руководили контрреволюцией, но и явные. Военный атташе Англии полковник Джемс Н. Каули вместе с мятежниками бросился в открытую атаку. Он давал военные и политические советы видным вожакам вооруженных отрядов. Он выступал с речами. Вдохновлял. Указывал. Подстрекал. Обещал.
И слал через своих доверенных лиц, хлынувших с Запада в Венгрию, английские автоматы нового типа – «Томсон», западногерманские скорострельные карабины МР-44 и автоматы МП-40 и американские ЮС «Карабин».
В той же зоне и точно так же действовал атташе американского посольства Квэд.
Машина Квэда под американским флагом пробилась на бульвар Ференца в казармы Килиана. Атташе американской миссии официально отрекомендовался вожакам мятежников и заявил, что говорит не от собственного имени. Квэд сказал, что вооруженные антикоммунистические силы могут рассчитывать на солидный долларовый заем США.
Из казарм Килиана американец Квэд помчался на площадь Республики, Кёзтаршашаг, где в это время «национал-гвардейцы», овладев после штурма Будапештским горкомом партии, казнили коммунистов: вспарывали животы ножами, вешали за ноги на деревьях, забивали рты партбилетами, вырывали сердца и глумились над портретами Ленина.
Квэд появлялся всюду, где начинался пожар. Он до последней минуты оставался на посту. 4 ноября на рассвете «кадиллак» с огромным звездно-полосатым флагом подхватил вышедшего из парламентского убежища кардинала Миндсенти. Примас католической церкви был доставлен на площадь Сабадшаг. В миссии Соединенных Штатов, в личном кабинете посланника Уэйдеса, кардиналу суждено пребывать много лет.
Во второй половине дня 25 октября центр событий в Будапеште переместился от американского посольства к парламенту.
К этому времени контрреволюция перегруппировала силы, подтянула резервы, организовалась и решила действовать хитростью: малой своей кровью вызвать большую кровь народа. Прикинулась присмиревшей, желающей мирным путем добиваться своих целей.
Тысячи людей собрались на площади Кошута, где в эта время советский танковый полк охранял здание парламента. Опять были речи. Очередной оратор, стоя на цоколе памятника, потрясал кулаками:
Одним вот этим днем великим
Вся жизнь увенчана моя!
Наполеон, моею славой
С тобой не обменяюсь я!
И когда оратор умолк, жадно прислушиваясь к овации, на парламентской площади загремели, загрохотали огненные «аплодисменты» людей Кароя Рожи. Кот был выпущен из мешка. Первой же очередью крупнокалиберного пулемета был сражен советский офицер, командир полка, стоявший у головной машины и дружески беседовавший с венграми, пришедшими на митинг. «Люди закона Лоджа», стрелявшие из окон, с крыш зданий, расположенных напротив парламента, убили еще нескольких советских танкистов.
Тысячи людей, охваченные сразу же, с первых выстрелов паникой, не понимая, кто и откуда стреляет, обезумев, хлынули в ущелья улиц и переулков. С улицы Батория в спину убегающим строчили пулеметы Ласло Киша. В одно мгновение разнеслась по Будапешту ужасная неправда:
– Русские танкисты расстреливают мирных демонстрантов!
Появляется на арене Бела Кираи, бывший генерал-майор, будущий командующий «национальной гвардией», будущий фюрер войск внутренней охраны контрреволюции, войск мстителей, карателей, будущий беглец, приговоренный к смерти, и главный поставщик «документов» и «свидетельских показаний» для специального Комитета пяти, созданного ООН.
На одной из набережных Дуная толпа подростков-школьников вплотную подошла к стоящим танкам и забросала их бутылками с горючей смесью, которые были замаскированы под чернила и лежали в школьных сумках.
Капиталистическая пресса через несколько дней раструбила на весь мир, как мадьярские дети воюют с русскими. Были размножены в сотнях миллионов фотографии «героев». И ни в одной газете не было сказано, что это за дети, откуда они, кто и как вложил в их руки смертельный огонь.
Советские молодые люди, одетые в форму танкистов, сами еще недавно бывшие детьми, не могли и подумать, что враг, как он ни коварен и жесток, слособен на такое: воевать руками детей. Они не знали, что в последние дни в некоторых школах, там, где под личиной преподавателей истории, литературы и математики скрывались хортистские офицеры, лихорадочно готовились особые летучие отряды истребителей, и потому не ждали нападения, вплотную подпустили мадьярских мальчиков к своим машинам. И сделали это охотно, с радостью.
Погибли в огне, обуглились, так и не поняв, откуда на них нагрянула смерть.
Если бы воскресли русские юноши, если бы им еще раз пришлось увидеть детей, бегущих к боевым машинам, они бы опять встретили их только доверчиво, добрыми улыбками.
Ласло Киш, сидящий около радиоприемника, поворачивает рычаг, усиливает звук и победно-насмешливо смотрит на старого Шандора.
– Послушайте правдивый голос, Шандор бачи.
Диктор радиостанции «Свободная Европа» с мстительной торжественностью вещает:
– Окончательно распалась партия венгерских коммунистов. Миллион членов партии стали беспартийными, освободились от гипноза Сталина и сталинизма. Венгерская армия борцов за свободу увеличилась на миллион человек.
Ласло Киш приглушил радиоприемник, спросил с издевательским сочувствием:
– Что случилось, витязь Шандор? Почему такая партия распалась?
Ласло Киш, разумеется, не рассчитывал на ответ. Но Шандор не отмолчался. Не этому кровавому, злобствующему карлику ответил, не перелицованному профессору Дьюле. Он смотрел себе в душу, с собой говорил.
– Да, наша партия не выдержала предательского удара в спину. А почему?
Все, кто были в «Колизее», внимательно слушали старого Шандора. И Ласло Киш не мешал ему говорить. Атаману было интересно, что скажет, как будет изворачиваться старый коммунист, вступивший в партию еще при Бела Куне, в 1919 году, в дни провозглашения Венгерской Советской Республики.
Шандор Хорват сказал:
– Не выдержала наша партия предательского удара потому, что во главе ее стояла клика Ракоши. Эта обюрократившаяся верхушка опиралась не на настоящих коммунистов, а на замаскированных карьеристов, горлопанов. Ох, много было их, карьеристов, в нашей партии!.. Размахнулись мы, напринимали всяких… вроде тебя, – Шандор гневно кивнул головой на маленького радиотехника. – После освобождения принимали встречного и поперечного. Десять процентов населения Венгрии охватили. Всем народным демократиям «нос утерли». В Советском Союзе нет и пяти процентов коммунистов, а у нас все десять. Раздулись, напыжились, и вот…
Ласло Киш засмеялся.
– Лопнули! Да не просто лопнули, а по всем швам. Не сошьешь, не слепишь.
Шандор Хорват и не взглянул на радиотехника. Он игнорировал его – не видел, не слышал.
– Нельзя было подпускать к нашей партии и на пушечный выстрел всякую перекрасившуюся нечисть. Вот они-то, примазавшиеся, приползшие, и разбежались теперь.
Ласло Киш подошел к своему другу, бесцеремонно толкнул его.
– Чего же ты молчишь, профессор? Почему не возражаешь?
Дьюла угрюмо посмотрел на отца.
– Все это так, конечно, но разве ракошисты-геровцы не повинны в том, что развалилась партия? Разве они не расшатывали, не разрушали своими преступными методами, нарушением социалистической законности ее фундамент, заложенный ленинцем Бела Куном? Разве ракошисты мало сделали для того, чтобы оторвать партию от народа? Разве не ракошисты виноваты в том, что народ Венгрии все больше терял веру в партию?
– Не в партию мы теряли веру, а в Ракоши, в Сталина… – Шандор Хорват долгим, бесконечно печальным взглядом окинул сына. – Я уже тебе говорил: и правда на твоих неумытых губах звучит неправдой.
– Старая песня! – Дьюла с досадой махнул на отца рукой.
Ласло Киш пожал плечами, примиряюще сказал:
– Не понимаю я тебя, Шандор бачи. В первые дни революции ясно понимал, а сейчас…
– Я сам себя не понимаю. Шел в одну дверь, в исповедальню, а попал… в бордель, к головорезам.
– Дрогнул? Кишка тонка? Вспять поворачиваешь? Поздно, Шандор бачи. Дорога у тебя одна – вперед, только вперед!
«РУССКАЯ ТРОЙКА»
Арпад Ковач не остался одиноким в разбушевавшемся, расколотом на много частей Будапеште.
Разбрелись кто куда временно пребывающие в партии шкурники и карьеристы, отступники, предатели, разуверившиеся.
И сплотились, слились в стальное ядро подлинные коммунисты в рядах новой Социалистической рабочей партии во главе с Яношем Кадаром. Они отстаивали настоящее и будущее своей родины и в рядах армейских частей, верных Венгерской Народной Республике.
Арпад Ковач был среди этих коммунистов. Он был назначен начальником разведывательной оперативной группы, подчиненной крупному соединению, действующему в Будапеште.
Молодой капитан Андраш Габор и другие офицеры из оперативной группы полковника Арпада Ковача были посланы на рекогносцировку – выявить силы контрреволюционных отрядов, забаррикадировавшихся в казармах Килиана, в переулке Корвин, на площади Москвы, в вокзалах и других важных пунктах столицы.
Андраш, в черном берете, с рюкзаком на спине, в плаще, в башмаках на толстой подошве, без пистолета и автомата, вооруженный только ненавистью к воскресшим фашистам, весь день и всю ночь, когда с новой силой вспыхнули атаки путчистов, пропадал в восьмом районе Будапешта. Вернулся на рассвете, доложил полковнику о том, что видел и слышал.
Арпад Ковач внимательно выслушал капитана, записал самое важное и неодобрительно покачал головой.
– Все это не то, далеко не то, что нам сейчас требуется. Вооружение бандитов Дудаша… Попытка социальной характеристики отрядов мятежников… Все это важно было узнать вчера, а сегодня… Поверхностно. Приблизительно.
– Товарищ полковник, я же действовал в пределах вашего задания.
– Да. И неплохо его выполнил. Даже хорошо. Но гордиться ни тебе, ни мне нечем. Задание было не на высоте… мелковатое.
– Вы очень самокритично настроены, товарищ полковник. Это не зря. – Андраш Габор улыбнулся и с интересом ждал, что еще скажет этот преждевременно поседевший, с печальными глазами человек, которого он любил так, как любил бы отца, если бы он был жив.
– Хочу дать тебе настоящее задание, – сказал Арпад Ковач. – Очень трудное. Очень опасное. И очень противное, откровенно говоря. – Он помолчал, вглядываясь в лицо своего молодого друга, измученное бессонницей. – Как ты к этому относишься?
– Сделаю все, что в моих силах.
– Мы должны знать глубокие замыслы противника. С кем и через кого он связан. Какие его дальнейшие намерения.
– Ясно, но… Вы думаете, я справлюсь с таким заданием?
– Должен справиться. Обязан. Бросим тебя в самое пекло. Смотри! Слушай! Обобщай! Докладывай!
Смуглолицый Андраш побледнел, и это сразу заметил полковник.
– Я предупреждал: противно и смертельно опасно. Но такая у нас с тобой работа, друг!
– А как… как вы меня к ним забросите? – спросил Андраш.
– Такие козыри врага тебе известны? – Арпад достал из кожаной офицерской сумки ядовито-желтую листовку, одну из тех, что в изобилии распространялись в эти дни вражеским подпольем, переставшим скрывать свое истинное лицо. – Очень важный документ. Только что попал в наши руки. Обнародован на севере Венгрии, в городе Эгер, бывшим майором хортистской армии Эде Хольцером. Да и здесь, в Будапеште, тоже появились подобные прокламации. Но эта наиболее характерна, откровенна. Эде Хольцер создал в Эгере особый отряд и присвоил ему название «Революционная разведывательная и карательная служба».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50