– И даже мое активно враждебное отношение к Дьюле?
– И это. Я тоже его ненавижу.
– Ненависть ненависти рознь. Ты ненавидишь его, так сказать, по-домашнему, как неприятного брата, а я… Я считаю Дьюлу Хорвата не только своим личным недругом, но и опасным человеком для народной Венгрии. Вчера он был просто опасен, а сегодня чрезвычайно опасен. Читали в сегодняшнем номере «Иродал ми Уйшаг» откровенно подстрекательские стихи Дьюлы: «Расцвети из нашей крови, расцвети наконец, революция!»? Революция в социалистической Венгрии!..
Жужанна медленно отстранилась от Арпада. Улыбка бесследно покинула ее лицо, оно стало совсем безрадостным, некрасивым.
– Арпи, что ты хочешь сказать?
– К сожалению, я не могу тебе всего сказать, не имею права, но главное ты должна знать. Подтвердились наихудшие предположения дальновидных товарищей. Народная Венгрия в опасности. Определенные элементы подталкивают ее на край пропасти. Ввиду особой обстановки в Будапеште я днем и ночью буду находиться на казарменном положении.
Жужанна внимательно слушала Арпада. В глазах ее, огромных, неподвижных, – темный страх, ожидание чего-то непоправимого.
– Я уже не штатский человек, – говорил Арпад. – Получил назначение в управление государственной безопасности. Это произошло не сегодня и не вчера. Но я решил сказать тебе об этом сейчас.
– Ты уже не ученый, а работник… государственной безопасности? – Слабая улыбка чуть смягчила, оживила ее лицо. – В таких, случаях полагается поздравлять, но я… Пять лет просидеть ни за что в тюрьме АВХ, быть на волосок от смерти – и после всего этого самому стать работником АВХ! Трудно понять такое.
– Вот, даже ты… А что скажут другие? Пусть болтают. Я мобилизован партией и, несмотря ни на что, буду выполнять ее волю. Это тебе не трудно понять?
Жужанна мучительно раздумывала. Хотела что-то сказать, о чем-то спросить, но вдруг все забыла. Постепенно, очень медленно, обрывками, восстанавливала она в памяти потерянное.
– Да, я не ожидала… Ну что ж… Надеюсь, ты пошел туда работать, чтобы никогда не повторилось дело Райка?
– Можешь быть в этом твердо уверена. Ладно. Ну, а теперь приступим к делу. Я пришел сюда не только для того, чтобы встретиться с тобой. Я должен исполнить служебный долг.
– Долг?.. В нашем доме?..
Голос ее оборвался, заглох. Губы шевелились, что-то говорили, но ничего не было слышно.
– Прокуратура выдала ордер на арест Дьюлы Хорвата, – сказал Арпад.
Теперь, когда до конца выговорено все, что Жужанна предчувствовала, чего боялась, как смерти, она обрела голос, силу, острое желание говорить и говорить.
– Какое преступление совершил мой брат?
– Антиправительственная подрывная деятельность.
– Антиправительственная?.. Что это значит?
– Прости, Жужа, но я не могу… не должен оправдывать свои действия даже в твоих глазах. Дьюле Хорвату будет предъявлено обвинение, как положено в таких случаях.
– Что ты говоришь!.. Как ты можешь?.. Забыл, какой сегодня день! Будапешт хоронит оклеветанного, безвинно погибшего Ласло Райка.
Арпад медленно склонил седеющую голову под осуждающим, страдальческим взглядом Жужанны, устало потер виски. Уши его побелели, будто схваченные морозом. Крупный ледяной пот блестел в продольных морщинах высокого смуглого лба.
– Забыл, что сам был оклеветан и брошен в тюрьму?
– Я ничего не забыл, Жужи.
– Так почему же ты… Вспомни слова Маркса, которые так часто, на каждом допросе, говорил следователям: «…кровопусканием не обнаруживается истина… растягивание позвоночника на лестнице для пыток не лишает человека стойкости… судорога боли не есть признание…»
– Хорошо, я все тебе скажу. – Арпад глянул на часы, подвинул Жужанне стул. – Прошу тебя, Жужи, спокойно меня выслушать.
– Попытаюсь. – Она села, положила на колени руки, с мучительной надеждой взглянула на него. – Ну!..
– Я тоже не понимаю, почему понадобился арест Дьюлы Хорвата именно сейчас, в такой день. Можно было бы и повременить.
Жужанна рванулась, хотела что-то сказать, Арпад сжал ее руку, остановил.
– Ты обещала выслушать меня… Да, я знаю, что много было произвола. Но я знаю кое-что и другое. Преступно арестовывать безвинных, но не менее преступно не арестовывать тех, кто покушается на власть народа, на то, что завоевано нами в эти годы.
– Дьюла покушается на власть народа?! – с болью и гневом вырвалось у нее.
– Да, он, Дьюла Хорват, считающий себя коммунистом, стал вольным и невольным сообщником…
– Сообщник? Чей? – перебила Жужанна.
– Потом все узнаешь.
– Критику обанкротившихся руководителей ты считаешь преступной деятельностью? Правда, эта критика с некоторым перехлестом…
– Вот в этом перехлесте все и дело, Жужи! – воскликнул Арпад. – Я больше, чем твой брат, имею право на критику ракошистов… Венгерские прислужники Берия каждый день смертно избивали меня, каждый день пытались выколотить душу… Смерти я не боялся. Одного я боялся: продолжения произвола. Вот какими были мои предсмертные мысли. Слышишь, Жужи?
Жужанна молчала. Ее тонкие бледные пальцы теребили, рвали кожаный поясок нарядного ярко-василькового платья. Странно выглядела она, несчастная, растерянная, раздавленная, в своем праздничном наряде, рассчитанном на счастливую невесту: в белых замшевых туфельках, старательно причесанная, надушенная.
– Ты меня слышишь, Жужи?
Жужанна вскочила, подбежала к окну, кулаком ударила по краю рамы, распахнула ее и, обернувшись к Арпаду, почти закричала, гневно и презрительно:
– А теперь какие у тебя мысли, когда весь Будапешт… – Она не договорила, вернулась к камину, обессиленно упала в кресло и заплакала.
Он стоял около нее, гладил ее волосы твердой холодной рукой.
– Да, если бы не произвол Ракоши, никогда бы не окреп фракционный центр Имре Надя, не появился кружок Петефи – этот новоявленный троянский конь. И хортисты не подняли бы головы. И молодчики оттуда, с Запада, не летели бы в нашу страну, как воронье на падаль. И твой брат не писал бы таких стихов, таких статей, не произносил таких речей. И мы с тобой не оказались бы в таком положении, Жужа! Понимаю, тебе трудно, больно. Должна переболеть, должна понять. Грош нам цена, если мы даже теперь не посмеем взглянуть правде в лицо!.. Жужа, любимая!
Жужанна не отвечала, тихонько всхлипывала.
Арпад оставил ее, подошел к окну. Внизу, по тротуарам, по проезжей части улицы, шли и шли люди, в плащах, с черными тугими зонтами, в капюшонах, со скромными венками и букетиками цветов в руках, печально-молчаливые.
– В тот день, когда Ракоши послал Райка на гибель, он и себе подписал приговор. Опозорились не венгерские коммунисты, а лишь недостойные руководители, поправшие принципы марксизма-ленинизма. Венгерские коммунисты продолжают строить социализм и свято охраняют его. Мы не позволим никому – ни Дьюле Хорвату, ни Ласло Кишу, ни Имре Надю, ни хортистам – вырвать завоевания народа. Вот так, Жужа. Я тебе все сказал. Если и теперь… Ты слышишь?
Она резко подняла голову, укоряющими, полными слез глазами посмотрела на него.
– Что ты со мной делаешь!.. Хочешь вырвать с корнем то, что сам когда-то посадил. Ведь я твоей же ненавистью возненавидела аресты, тюрьмы…
– Я не внушал тебе ненависть к органам безопасности.
Жужанна посмотрела на Арпада нежно и умоляюще, с отчаянной надеждой. Последняя мольба, последняя надежда!
– Подумай, что будет с родными! Мама просто с ума сойдет! Арпи, пусть это сделают другие, если… если это так надо.
– Поручено это сделать мне. Но дело не только в приказе. Я твердо убежден, что Дьюла Хорват и Ласло Киш сегодня, именно сегодня представляют чрезвычайную опасность для нас. Для тебя, для меня. Для большинства венгров. Почему же я должен стоять в стороне? Убеждения коммуниста и мягкотелая уклончивость, малодушие – несовместимы. Жужа, я не верю, что родственные чувства заглушили твою гражданскую совесть. Конечно, тебе трудно сразу согласиться со мной. Время покажет, что нельзя было поступить иначе.
Жужанна молчала. Смотрела поверх головы Арпада, на угрюмую Буду, на свинцовые тучи.
– Кажется, я ничего тебе не доказал, ни в чем не убедил. – Он поднялся, подошел к комнате родителей Жужанны, постучал в дверь. – Шандор бачи, я хочу вас видеть.
– Идем, идем! – сейчас же откликнулся старый Хорват. Он давно ждал приглашения.
Первой вошла Каталин. Она улыбалась и вытирала слезы. Посмотрела на дочь с нежной жалостью, а на Арпада с затаенным укором и открытым доброжелательством.
– Желаю вам счастья, родные мои! – Обняла Жужанну, уткнулась лицом в плечо Арпада.
Он взял ее морщинистую, натруженную руку, поцеловал.
– Только ты без этого… Видишь, какие корявые мои руки.
Каталин засуетилась по «Колизею», загремела посудой, достала из серванта огромную скатерть, накрыла стол, выставила шеренгу праздничных цветных бокалов.
Арпад переглянулся с Жужанной, шепнул ей:
– Прекрати это, скажи ей…
– Не могу. – Ошеломленная, подавленная, Жужанна не в силах была скрыть свое состояние.
– Хорошо, я сам скажу!
Арпад направился к матери, но его остановил насмешливый голос Дьюлы:
– Сэрвус, доктор Ковач! Виват счастливчику!
Дьюла и Киш вошли в «Колизей». Смешны они рядом: один – высокий, поджарый, элегантный, другой – маленький, взъерошенный, навсегда чем-то испуганный.
– Поздравляю, доктор, с незаконным браком, – продолжал издеваться Дьюла. – Стало быть, будем пить и гулять! Подходящий денек! Пир во время…
– Торопитесь с выводами, профессор!
Каталин давно знала, что сын и будущий зять недолюбливали друг друга. Она всегда старалась примирить их. И теперь попыталась соединить несоединимое – огонь и воду.
– Вы, петухи, хватит вам клевать свои гребни. Хоть сегодня покукарекайте весело. Дьюла, тащи вино! Арпад, раздвигай стол! Жужа, помоги отцу на кухне! Лаци, откупоривай бутылки!
Арпад не позволил Жужанне встать и сам не поднялся.
– Мама, зря беспокоитесь. Ни к чему все это. Не пировать я сюда пришел…
Каталин все еще не замечала, как подавлена Жужанна. Не догадывалась, не чувствовала она, какое горе надвигается на семью.
Замахала на Арпада руками, будто отбиваясь от пчел.
– Не тебе судить, что к чему в этом доме. Моя дочь выходит замуж. Моя! Шандор, где же твои деликатесы? Эй!..
Старый Хорват явился на зов жены с бутылками во всех карманах и с огромным подносом в руках. На подносе, украшенном розами, – живописная горка любовно сделанных бутербродов. После датчан венгры непревзойденные мастера бутербродных дел.
– Раскудахталась! Вот твой Шандор.
Дальше тянуть было невозможно. Арпад поднялся и, с болью глядя на стариков, неестественно громко, не своим голосом, сказал:
– Постойте! Никакого праздника не будет. Я пришел сюда… я должен… – Он с отчаянием взглянул на Жужанну, надеясь, что она поможет ему.
Не помогла. Резко отвернулась. Холодная, отчужденная.
В прихожей раздался звонок. Каталин побежала открывать дверь. Вошли два офицера АВХ, управдом и смущенные, растерянные две соседки, живущие в нижнем этаже.
– Господи! Что такое? – оторопело воскликнула Каталин.
Один из офицеров, глядя на Арпада, доложил:
– Товарищ полковник, прибыли! Вот управдом, вот понятые.
– Хорошо. – Арпад достал из портфеля ордера на арест, положил их на стол, объявил Дьюле Хорвату и Ласло Кишу, что они арестованы.
– Я арестован?! – взвизгнул Дьюла. – Так вот кто ты такой! Вполз в дом как жених, а оказался…
– Агентом тайной полиции, – насмешливо подхватил Ласло Киш и поднял над головой руки. – Сдавайся, братишка.
Арпад спокойно взглянул на маленького радиотехника и сдержанно попросил:
– Не скоморошничайте!
Дьюла прочитал ордера и пренебрежительно бросил их на стол.
– Еще цветы на могиле Райка не увяли, еще звучит траурная мелодия, а вы опять…
– Пресвятая дева Мария!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50