- Если быть точным, то я убью только несколько сотен миллионов. Но зато спасу миллиарды. Я тот человек, который спасет мир. Я великий человек, мистер Хаммел. Вам выпало счастье помогать мне.
Генерал снова улыбнулся.
- А теперь продолжайте работу, мистер Хаммел. Продолжайте.
И Джек понял, что снова сдается. А что мог он предпринять против такого профессионала, более сильного, чем он сам, более умного, заранее предусмотревшего все?
Пламя горелки снова вгрызлось в металл.
Двигаясь стремительно, словно ящерица в ночи, Алекс перебирался от позиции к позиции и по сохранившейся традиции подбадривал солдат добрым словом, напоминая о долге и патриотизме. Он не был хорошим оратором, а уж тем более краснобаем, но его доверительная манера держаться с людьми, а самое главное твердая убежденность, и производили тот эффект, на который он рассчитывал.
- Ну, как у вас дела, ребята? - спросил Алекс, радуясь тому, что снова говорит по-русски.
- Отлично. Мы готовы, как и положено.
- Наши приборы ночного видения засекли их грузовики, движущиеся в направлении горы, а инфракрасные приборы уловили работу двигателей вертолетов. Американцы скоро будут здесь, ребята. И в этот раз их будет гораздо больше.
- Мы готовы. Пусть приходят.
- Отлично, парни. Но это не Афганистан, где гибло много людей, а вы задумывались, почему должны умирать ваши друзья. Это именно тот бой, к которому мы все готовили себя.
Алекс верил в это. Генерал ему все объяснил, а он доверял генералу.
Генерал был великим человеком, понимавшим все мировые проблемы и знавшим, как лучше всего поступить. Генералу можно было верить. Алекс вернулся из Афганистана с громадным желанием верить во что-то, он повидал слишком много бессмысленных смертей в горах и ущельях Афганистана, слишком много человеческих внутренностей, разбросанных взрывами по скалам, слишком много стервятников, ожиревших от русской крови. Но по возвращении его, как и многих ветеранов других войн, невзлюбили, оставили не у дел, получалось, что вернулся он во враждебный мир. А ему нужна была вера, нужен был спаситель, духовный наставник, мессия. Всем этим стал для него генерал.
- Посмотрите, как все меняется, - сказал тогда ему генерал. - Этот Горбачев со своей чертовой гласностью превращает страну, за которую вы, ребята, сражались и умирали, в маленькую Америку. Мы становимся мягкотелыми от этого буржуазного духа, воюем сами с собой, а в это время наши настоящие враги готовятся уничтожить нас. Ведь именно сейчас в Америке поступают на вооружение ракеты нового поколения, это же просто безумие! А болван Горбачев лишил нас ядерного оружия среднего радиуса действия и уже поговаривает о дальнейшем разоружении. Евреи вернулись из лагерей, и теперь их антигосударственная деятельность возводится в ранг геройства! По радио звучит американская музыка, наша молодежь не вступает больше в партию, она слишком занята танцами. И это в то время, когда такие, как ты, проливали свою кровь и погибали в Афганистане. Все дело в памяти, Алекс, из нашей памяти вытекает и вера в родную землю, и желание как-то изменить ужасное настоящее. Не у многих хватает смелости признать это, еще меньше людей, кто бы осмелился как-то бороться с этим злом. Но где же лидеры, где порыв, где вдохновение?
- Только один человек может справиться с этим - вы! - ответил Алекс.
У генерала была особая ненависть к Америке. Он назвал ее «Большой духовный и интеллектуальный концлагерь». Только храбрые люди могли противостоять Америке и ее планам уничтожения России.
- Алекс, ты знаешь, что у Чингисхана был специальный отборный отряд, что-то вроде спецназа, и командовал им храбрый молодой воин, отказавшийся от всех других постов? Знаешь, что он сказал? Советую тебе хорошенько подумать над его словами: «Дайте мне сорок отборных человек, и я переверну весь мир»
Алекс кивнул.
- Я переверну мир, Алекс. Вместе с тобой и сорока отборными солдатами. Или с шестьюдесятью.
Да, это была отличная команда: отец-генерал, который все видел и знал, и сын-майор, который помогал отцу осуществлять его планы с целеустремленностью, близкой к самопожертвованию.
- А теперь, ребята, - говорил Алекс своим детям, крепким, молодым героям из 22-й бригады спецназа, занимавшим оборону на Саут Маунтин, - вспомните своих отцов, пробирающихся через руины Сталинграда в жуткий мороз, чтобы броситься на головорезов из СС, вспомните эти долгие и кровавые годы. Ваши деды совершили революцию и в кровавых боях с Западом спасли мир для вас. И радуйтесь, что ваши испытания не стоят и половины испытаний, выпавших на их долю. Вам предстоит сражаться всего одну ночь на вершине горы в Америке.
- Пусть идут, - сказал кто-то из солдат. - Я поговорю с ними на языке пуль.
- Вот это мне приятно слышать. И помните: вы спецназ. На всей земле нет других таких солдат, вы самые подготовленные. Вы держите сейчас судьбу нашей страны, но вы сильные, у вас широкие плечи, ясный разум, большая сила воли.
Алекс замолчал и вдруг почувствовал, как у него дернулось лицо. И тут он понял, что улыбается.
Боже, он был счастлив!
Предстоял бой, о котором мечтал каждый профессиональный солдат еще со времен римских легионеров: оборона малыми силами, от которой зависит судьба мира. Но только одному солдату из миллионов выпал шанс участвовать в таком бою, и этим солдатом был он, майор Александр Павлович Ясотый из 22-й бригады спецназа.
Такой же шанс был еще у одного солдата - у неведомого американца, командовавшего штурмом, с которым Алекс скоро встретится.
Скейзи посмотрел на часы: 21.45, по плану погрузка в вертолеты должна начаться в 21.50. Пуллер вернулся на командный пункт - успокоить нервы. Тиокол тоже ушел - к своим анаграммам и кодовым последовательностям, которые позволили бы открыть дверь. Он остался с группой Дельта. Один.
Был, правда, среди них посторонний, Скейзи знал об этом, но ничего не сказал. Молодой агент ФБР Акли, так оплошавший в доме Хаммела, появился несколько минут назад в камуфлированном комбинезоне группы Дельта, который наверняка позаимствовал у кого-то из тех, с кем был в доме. Раздобыл он и винтовку МР-5, и пистолет 45-го калибра. Акли прибыл сюда, чтобы принять участие в штурме. Ладно, мальчик, подумал Скейзи, это и твой бой тоже.
- Все в порядке, ребята, - обратился к группе Скейзи, - а теперь прошу минутку внимания.
Все повернулись к нему. Лица солдат были уже вымазаны специальной затемняющей краской, снаряжение проверено в тысячный раз, оружие заряжено и поставлено на предохранитель, ботинки зашнурованы, все сосредоточены, готовы к действиям. Да, самые лучшие парни.
- Ребята, здесь только свои. Некоторые из вас воевали во Вьетнаме, служили в воздушно-десантных войсках, в частях рейнджеров, сражались в штурмовых группах в джунглях, и вы помните, каким был печальный конец, несмотря на кровь, пролитую вами и вашими товарищами. Некоторые вместе со мной участвовали в той неудавшейся иранской операции, вы помните, как она позорно закончилась, как мы оставили тела наших товарищей гореть в пустыне. А некоторые из вас высаживались со мной в Гренаде, они помнят, как нас зажали со всех сторон и мы всю ночь просидели в яме. Что ж, сказать по правде, Дельта действовала тогда неудачно. Сейчас там, на горе, засел очень похожий на нас парень, крепкий профессионал, за плечами у которого много операций. Командир спецназа. Сейчас он говорит своим людям, что они самые лучшие, что им предстоит сразиться с группой Дельта и что они зададут ей хорошую трепку в очередной раз. Понимаете? Меня это совсем не радует, думаю, вас тоже. И я решил объяснить вам всю серьезность положения перед тем, как мы сядем в вертолеты. Я прекрасно понимаю, что могу погибнуть сегодня ночью, но меня это нисколько не пугает: если погибну я, другой солдат из группы Дельта пойдет моим путем и завершит начатую работу, верно? Так что давайте попрощаемся, приведем в порядок мысли и сосредоточимся на выполнении своих профессиональных обязанностей. Другими словами, ребята, мы сделаем это. Сегодня Дельта выполнит задачу и покажет, на что она способна. Правильно я говорю?
В ответ раздался шум одобрительных возгласов. Скейзи улыбнулся. Боже, он был счастлив.
Питер разглядывал лицо на фотографии. Умное, настороженное лицо, без всяких признаков национальной принадлежности, симпатичное, излучающее уверенность. Явственно чувствовалась его внутренняя притягательная сила.
Горящие глаза, твердый взгляд.
Аркадий Пашин, подумал Питер, я никогда даже не слышал о тебе. Но ты наверняка обо мне слышал.
Питер пробежал глазами биографические данные. Профессиональный военный и инженер, еще один самый умный мальчик в классе.
Он постарался глубже вникнуть в смысл предоставленной ЦРУ информации. Вроде бы ничего особенного. Обычные данные, как о любом профессиональном военном, как о сотне других генералов, которых знал Питер, но, правда, в русском варианте - обязательно суровый, жесткий, военный до мозга костей, непременная тяга к правым, в данном случае к «Памяти».
И все же была здесь одна особенность:
«В ноябре 1982 года Аркадий Семенович Пашин официально уведомил свое командование, что с этого момента будет именоваться просто Аркадий Пашин. Мы не располагаем информацией о причинах столь беспрецедентного решения. Ни один из наших источников не может объяснить смысл данного поступка».
Зачем, черт побери, он сделал это?
У Питера напряглись и без того натянутые нервы, появилось какое-то странное ощущение, что изменение имени тоже связано с ним. Да, связано с ним, с Питером. Его охватила дрожь.
Питер попытался представить себе, что думал о нем Пашин, и понял, как важен он был для генерала. Пашин подослал человека, чтобы соблазнить его жену, потом сам приехал сюда и подчинил ее своей воле. Он встречался с ней в фальшивом израильском консульстве, смотрел на его любимую женщину. Может быть, даже видел тайком заснятые на пленку ее занятия любовью с Ари Готтлейбом.
Питера снова охватила дрожь, он почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Они нащупали его самое уязвимое место - Меган, увели ее, завербовали и использовали против него, использовали как оружие. Питер представил, как Пашин разглядывает его фотографии, сделанные специальным объективом с большого расстояния, просматривает сведения о его личной жизни, стараясь при этом буквально влезть в его шкуру, каким-то непристойным, извращенным способом превратиться в него, Питера Тиокола.
Сунув руку в задний карман, Питер вытащил бумажник и достал оттуда фотографию жены. Она все еще нравилась ему. Он положил фотографию рядом с фотографией Пашина и стал смотреть на обоих. Меган стояла прямо, она не позировала специально, и все же снимок ухватил ее грацию, работу мысли и, пожалуй, несколько нервное состояние. Глядя на нее, Питер внезапно почувствовал приступ ужасной меланхолии.
Боже мой, детка, ведь я подтолкнул тебя к этому, разве не так? Я максимально облегчил им их задачу.
Питер посмотрел на Пашина, на человека, сидящего сейчас в горе.
Все дело в том, что ты считаешь себя умнее меня. Ты и кучка твоих дружков из этого полоумного общества, как там его - «Память».
Питеру стало даже немного неловко, сам-то он - и он знал об этом - не обременял себя воспоминаниями, не чувствовал никакого единения с историческим прошлым.
Это ничего не значит для меня. Только одно имеет для меня настоящее значение.
Меган.
А ты забрал ее у меня.
Питер снова посмотрел на фотографию. Нет, товарищ Пашин. Я умнее тебя. Я самый умный мальчик в классе. Тебе еще не приходилось встречать таких умных людей.
Питер начал писать в блокноте имена: Аркадий Пашин и Питер Тио…
И внезапно замер. Жуткое возбуждение и жуткая боль охватили его, стало трудно дышать, но вместе с тем тело его словно налилось энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65