Я почувствовал себя как актер, играющий короля в сцене «мышеловки», которого Гамлет упрекает в том, что он переигрывает.
Когда я вернулся в отель, бассейн был полон; садовник с деловым видом вылавливал оттуда граблями опавшие листья; из кухни доносился голос повара — все было почти как раньше. У меня даже были постояльцы — в бассейне, стараясь увильнуть от граблей садовника, плавал мистер Смит в темно-серых нейлоновых трусах, которые пузырились сзади, напоминая гигантские окорока доисторического животного. Он медленно плавал брассом, ритмично выдыхая ртом воздух. Увидев меня, он встал в воде, как некое мифологическое существо. Грудь его покрывали длинные седые пряди.
Я сел возле бассейна и крикнул Жозефу, чтобы он подал нам ромовый пунш и кока-колу. Мне стало не по себе, когда мистер Смит поплыл в глубокую часть бассейна, — слишком уж близко он был от того места, где умер министр социального благоденствия. Я вспомнил Холируд и несмываемое пятно крови Риччио. Мистер Смит отряхнулся и сел со мной рядом. Миссис Смит появилась на балконе номера «Джон Барримор» и крикнула ему вниз:
— Оботрись, голубчик, хорошенько, как бы тебе не простудиться.
— Солнышко меня сразу высушит! — крикнул в ответ мистер Смит.
— Накинь полотенце на плечи, а то сгоришь.
Мистер Смит покорно накинул полотенце.
— Мистера Джонса арестовали, — сказал я.
— Господи! Не может быть! Что же он такого сделал?
— А это вовсе не означает, что он что-то сделал.
— Он уже виделся с адвокатом?
— Тут это невозможно. Полиция не разрешит.
Мистер Смит смерил меня суровым взглядом.
— Полиция всюду одинакова. Такие вещи зачастую бывают и у нас на Юге, — пояснил он. — Цветных сажают в тюрьму, отказывают им в защитнике. Но от этого не легче.
— Я был в посольстве. Они думают, что вряд ли смогут помочь.
— Вот это уже безобразие! — воскликнул мистер Смит.
Его больше возмутило отношение посольства, чем самый арест Джонса.
— Пьер Малыш считает, что сейчас лучше всего вступиться вам и, может, даже обратиться к министру иностранных дел.
— Я сделаю для мистера Джонса все, что смогу. Тут явно произошла ошибка. Но почему он думает, что я могу оказать какое-то влияние?
— Вы — бывший кандидат в президенты, — сказал я, и тут Жозеф принес нам бокалы.
— Я сделаю все, что смогу, — повторил мистер Смит, невесело глядя в бокал с кока-колой. — Я очень расположен к мистеру Джонсу. (Не знаю почему, но я никак не могу заставить себя называть его майором — хотя ведь даже в армии бывают порядочные люди!) В нем, как мне кажется, заложены лучшие черты английского характера. Нет! Тут явно произошла глупейшая ошибка.
— Мне не хотелось бы навлекать на вас неприятности с властями.
— Я не боюсь неприятностей ни с какими властями, — заявил мистер Смит.
Министерство иностранных дел помещалось в одном из выставочных павильонов недалеко от порта и статуи Колумба. Мы проехали мимо музыкального фонтана, который теперь никогда не играл, мимо городского парка, над которым красовалось изречение, достойное Бурбонов; «Je suis le Drapeau Haitien, Uni et Indivisible. Francois Duvalier», — и затормозили возле длинного современного здания из стекла и бетона с широкой лестницей и большой приемной с удобными креслами, украшенной фресками гаитянских художников. Все это так же не имело никакого отношения к нищим на площади у почты и к трущобам, как и дворец Кристофа, — правда, из этого здания не выйдет таких живописных руин.
В приемной сидело десятка полтора тучных, зажиточных буржуа. Женщины в нарядных платьях ядовито-голубого и пронзительно-зеленого цвета оживленно болтали, словно за утренним кофе, настороженно оглядывая каждого нового посетителя. Даже просители и те держали себя с важностью в этой приемной, где слышался ленивый перестук пишущих машинок. Минут через десять после нашего приезда мимо нас с гордым сознанием своего дипломатического превосходства тяжелой поступью проследовал сеньор Пинеда. Он курил длинную сигару, глядя прямо перед собой, и, не спросив разрешения, вошел в одну из дверей, ведущих на внутреннюю террасу.
— Там кабинет министра, — объяснил я. — Южноамериканские послы пока еще persona grata [желательное лицо (лат.); дипломатический представитель, приемлемый для правительства данного государства]. Особенно Пинеда. У него в посольстве нет политических беженцев. Пока еще.
Мы прождали три четверти часа, но мистер Смит не проявлял нетерпения.
— Кажется, дело у них неплохо поставлено, — сказал он, когда после краткого разговора с чиновником двое просителей удалились. — Время министра надо беречь.
Наконец через приемную снова проследовал Пинеда, по-прежнему куря сигару, но уже новую. На ней красовалась бумажная ленточка — он их никогда не снимал, потому что там были обозначены его инициалы. На этот раз он удостоил меня поклоном, мне показалось, что он сейчас остановится и заговорит; его поклон привлек к нам внимание молодого человека, провожавшего его до лестницы; вернувшись, он любезно спросил, что нам угодно.
— Видеть министра, — сказал я.
— Министр очень занят, он совещается с иностранными послами. Ему надо обсудить ряд вопросов, он завтра летит на сессию ООН.
— Тем более он должен немедленно принять мистера Смита.
— Мистера Смита?
— Вы разве не читали сегодняшней газеты?
— Мы были очень заняты.
— Мистер Смит приехал вчера. Он — кандидат в президенты.
— Кандидат в президенты? — недоверчиво переспросил молодой человек. — В Гаити?
— У него здесь дела, но он может изложить их только самому президенту. А сейчас он хотел бы повидать министра до его отъезда в Нью-Йорк.
— Попрошу вас минуточку обождать. — Молодой человек прошел в одну из комнат, выходящих во внутренний двор, и сейчас же выбежал оттуда с газетой в руках. Постучав в дверь кабинета министра, он исчез за ней.
— Вы же знаете, мистер Браун, что я больше не кандидат в президенты. Мы бросили вызов в первый и последний раз.
— Не стоит объяснять всего этого здесь, мистер Смит. В конце концов, вы же вошли в историю! — Взглянув в его бледно-голубые честные глаза, я понял, что, пожалуй, далеко зашел. Тогда я добавил: — Вызов, брошенный вами, был адресован всем. — Я не стал уточнять, кому именно он был адресован. — Он не потерял своей силы и теперь.
Возле нас снова возник молодой чиновник, теперь уже без газеты.
— Если вам будет угодно, пройдемте со мной.
Министр иностранных дел приветливо сверкнул нам зубами. Я заметил, что на краю его стола лежит газета. Ладонь, которую он нам протянул, была большая, квадратная, розовая и влажная. Он объяснил на прекрасном английском языке, что его очень заинтересовало сообщение о приезде мистера Смита, но что он уже не надеялся иметь честь его видеть, поскольку завтра отбывает в Нью-Йорк... Американское посольство его не известило, не то он, конечно, перестроил бы свое расписание...
— Поскольку президент Соединенных Штатов, — сказал я, — счел нужным отозвать своего посла, мистер Смит предпочел нанести визит неофициально.
Министр сказал, что эти соображения ему понятны. И добавил, обращаясь к мистеру Смиту:
— Насколько мне известно, вы собираетесь посетить президента?..
— Мистер Смит еще не испрашивал у него аудиенции. Ему очень хотелось повидать сначала вас, до того как вы отбудете в Нью-Йорк.
— Я вынужден заявить протест в Организации Объединенных Наций, — гордо заявил министр. — Не желаете ли сигару, мистер Смит? — Он протянул кожаный портсигар, и мистер Смит взял сигару. Я заметил на бумажной ленточке инициалы сеньора Пинеды.
— Протест? — спросил мистер Смит.
— Против налетов из Доминиканской Республики. Мятежников снабжают американским оружием. У нас есть доказательства.
— Какие доказательства?
— Мы захватили двоих пленных с револьверами американского образца.
— Но ведь их, к сожалению, можно купить в любом месте земного шара.
— Мне обещана поддержка Ганы. И я надеюсь, что другие афро-азиатские страны...
— Мистер Смит пришел к вам совсем по другому вопросу, — прервал я обоих. — Его большой друг, который ехал вместе с ним, вчера был арестован полицией.
— Американец?
— Англичанин по фамилии Джонс.
— А британское посольство уже сделало запрос? Ведь, в сущности, это больше по ведомству министерства внутренних дел.
— Но одно слово вашего превосходительства...
— Я не могу вмешиваться в дела другого ведомства. От души сожалею, но мистер Смит должен меня понять.
Мистер Смит вторгся в наш диалог так резко, как я от него не ожидал:
— Но разве вы не можете выяснить, какое ему предъявлено обвинение?
— Обвинение?
— Да, обвинение.
— Ах, обвинение...
— Вот именно, — сказал мистер Смит. — Какое ему предъявлено обвинение?
— Но ему могут и не предъявить никакого обвинения. Зачем ожидать худшего?
— А зачем же тогда держать его в тюрьме?
— Я не в курсе этого дела. Вероятно, властям надо в чем-то разобраться.
— Тогда надо вызвать его в суд и отпустить на поруки. Я готов внести за него залог, если сумма будет приемлемой.
— На поруки? — переспросил министр. — На поруки... — Он обратился ко мне, умоляюще взмахнув сигарой. — А что такое — внести залог?
— Это своего рода ссуда государству на случай, если заключенный сбежит от суда. Сумма может быть довольно солидная, — пояснил я.
— Надеюсь, вы слышали о Habeas Corpus? [английский закон, предоставляющий заинтересованным лицам право просить о доставке в суд заключенного для проверки мотивов лишения свободы] — сказал мистер Смит.
— Да. Да. Конечно. Но я забыл латынь. Вергилий. Гомер. Увы, нет времени освежать свои знания.
Я сказал мистеру Смиту:
— Считается, что в основу здешнего законодательства положен кодекс Наполеона.
— Кодекс Наполеона?
— В нем есть кое-какие отличия от англосаксонских законов. В частности...
— Но прежде чем арестовать человека, ему надо предъявить обвинение!
— Да. В свое время. — Я быстро заговорил с министром по-французски. Мистер Смит плохо понимал язык, хотя миссис Смит и одолела уже четвертый урок по самоучителю. — Мне кажется, что тут допущена политическая ошибка. Кандидат в президенты — личный друг этого Джонса. Зачем вам восстанавливать его против себя как раз перед поездкой в Нью-Йорк? Вы же знаете, что в демократических странах стараются ладить с оппозицией. Если дело это не имеет государственной важности, вам, по-моему, стоит устроить мистеру Смиту свидание с его другом. В противном случае он, несомненно, заподозрит, что с мистером Джонсом... плохо обращаются.
— Мистер Смит говорит по-французски?
— Нет.
— Видите ли, полиция могла и превысить свои полномочия. Мне бы не хотелось, чтобы у мистера Смита создалось нелестное мнение о наших полицейских порядках.
— А вы не могли бы заранее послать надежного врача, чтобы он... навел порядок?
— Там, конечно, нечего скрывать! Но ведь бывают случаи, что заключенные плохо себя ведут... Я уверен, что даже в вашей стране...
— Значит, мы можем рассчитывать, что вы замолвите словечко вашему коллеге? И я бы посоветовал, чтобы мистер Смит передал через вас некоторую сумму — конечно, в долларах, а не в местной валюте — в возмещение за те увечья, которые мистер Джонс мог нанести полицейскому.
— Я сделаю все, что смогу. Если об этом деле еще не доложили президенту. Тогда мы бессильны...
— Понятно.
Над головой министра висел портрет Папы-Дока — портрет Барона Субботы. Облаченный в плотный черный фрак кладбищенского покроя, он щурился на нас сквозь толстые стекла очков близорукими, невыразительными глазами. Ходили слухи, будто он любит лично наблюдать, как умирают медленной смертью жертвы тонтон-макутов. Взгляд у него при этом был, наверно, такой же. Надо полагать, что интерес к смерти у него чисто медицинский.
— Дайте двести долларов, — сказал я мистеру Смиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47