..
— Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
— Пари? Почему пари?
— Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
— Разве? — Он погрузился в раздумье. — Старик, вы идете ради меня на большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
— А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
— Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
— Вы сперли погребец прямо у Аспри?
— Не так примитивно.
— Хитрый ход, как всегда?
— В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком, но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете, как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я влюбился в него с первого взгляда.
— Значит, он не был с вами в Бирме?
— Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба — полиция, наверно, уже привыкла к тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, — я отправился вперед на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен — они все еще были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов — полицейского почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел — после своего признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
— Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните? «Святой Павел выстоит, Лондон выстоит». Такого днем с огнем не найдешь, правда, старик?
— Теперь уже не найдешь. Он умер.
— Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? — сказал он с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся, что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами, отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу, свет настольной лампы падал на обложку — роман Сименона; это меня приободрило — все-таки в нем было что-то человеческое!
— Мистер Браун! — воскликнул он с удивлением, как старая дама, к которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно прикрыл левой рукой вырез сорочки.
— И майор Джонс, — развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего плеча.
— А, мистер Джонс, — сказал капитан с явным неудовольствием.
— Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? — спросил Джонс с наигранной веселостью. — И шнапс, надеюсь, тоже?
— Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли посреди ночи купить билет?
— У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
— А выездная виза?
— Пустая формальность для нас, иностранцев.
— Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
— Да. Я, в сущности, политический беженец.
— Почему же вы не обратились в британское посольство?
— Мне будет уютнее на милой старой «Медее». — Слова прозвучали, как эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: — На милой старой «Медее».
— Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
— Капитан, — сказал я, — вы же знаете, что они здесь творят с арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
— Мистер Браун, — сказал он, — я не могу пренебрегать своим положением. Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня требуете?
— Простите. Об этом я не подумал, — сказал Джонс с кротостью, которая, по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
— Не знаю, есть ли у вас семья, мистер Джонс. Но у меня она есть.
— Нет, у меня никого нет, — признался Джонс. — Ни души. Если не считать кое-каких бабенок. Вы правы, капитан, обо мне слез никто проливать не будет. Придется выкарабкиваться как-нибудь иначе. — Он задумался, и мы молча смотрели на него. Потом он вдруг предложил: — Я мог бы проехать зайцем, если вы посмотрели бы на это сквозь пальцы.
— Тогда мне пришлось бы передать вас полиции в Филадельфии. Устраивает вас это, мистер Джонс? Мне почему-то кажется, что у них в Филадельфии есть к вам кое-какие претензии.
— Чепуха. У меня там не заплачен маленький должок, вот и все.
— Ваш личный долг?
— Но по зрелом размышлении, пожалуй, скажу, что меня это не очень устроит.
Я восхищался самообладанием Джонса: он вел себя, как судья, который совещается с двумя экспертами по поводу запутанного дела.
— По-видимому, выбор у меня небольшой, — подытожил он.
— В таком случае советую вам все-таки обратиться в британское посольство, — холодно сказал капитан тоном человека, который заранее знает на все ответ и не потерпит возражений.
— Наверно, вы правы. Но, говоря честно, я не поладил с консулом в Леопольдвиле. Все они одного поля ягода — эти карьеристы из дипломатической лавочки. Боюсь, что и сюда поступил на меня какой-нибудь донос. Вот незадача, правда? Неужели вам так уж нужно передавать меня в Филадельфии фараонам?
— Необходимо.
— Куда ни кинь, все клин, а? — Он обратился ко мне. — А как насчет какого-нибудь другого посольства, где на меня еще нет доноса?..
— У посольств свои правила, — сказал я. — Иностранец не может претендовать на право убежища в чужом посольстве. Вы потом сидели бы у них на шее, пока будет держаться это правительство.
Вверх по трапу загремели шаги. В дверь постучали. Я увидел, что Джонс затаил дух. Он был далеко не так спокоен, как хотел казаться.
— Войдите.
Вошел старший помощник. Он взглянул на нас без всякого удивления, словно ожидал увидеть здесь посторонних, и обратился к капитану по-голландски, на что тот задал какой-то вопрос. Старший помощник в ответ указал глазами на Джонса. Капитан повернулся к нам. Он отложил книгу, словно отчаявшись встретиться сегодня с Мегрэ, и сказал:
— У сходен стоит полицейский офицер с тремя людьми. Они хотят подняться на борт.
Джонс тяжко вздохнул. Может быть, он увидел, как навеки исчезают Дом Сагиба, восемнадцатая лунка и Бар Необитаемого Острова.
Капитан отдал старшему помощнику по-голландски приказ, и тот вышел.
— Мне надо одеться, — сказал капитан.
Он застенчиво, как немецкая Hausfrau [мать семейства (нем.)], поерзал на краю койки, потом грузно спустился на пол.
— Вы позволите им войти на борт! — воскликнул Джонс. — Где ваша гордость? Эти же голландская территория!
— Мистер Джонс, пройдите, пожалуйста, в уборную и сидите там тихо, этим вы облегчите дело нам всем.
Я открыл дверь в глубине каюты и втолкнул туда Джонса. Он нехотя повиновался.
— Я попал в ловушку, как крыса, — сказал он и быстро поправился: — Я хотел сказать, как кролик, — и улыбнулся дрожащей улыбкой.
Я решительно посадил его, как ребенка, на стульчак.
Капитан натянул брюки и заправил ночную сорочку. Потом он снял с крючка форменный китель и надел, спрятав под ним вышитый воротник сорочки.
— Неужели вы разрешите им делать обыск? — возмутился я.
Он не успел ни ответить, ни обуться, в дверь постучали.
Я знал полицейского офицера, который вошел. Это был настоящий подонок, не лучше любого тонтон-макута; ростом он был с доктора Мажио и умел наносить страшные удары; о его силе свидетельствовало немало разбитых челюстей в Порт-о-Пренсе. Рот у него был полон золотых зубов, скорее всего, трофейных; он носил их напоказ, как индейские воины раньше носили скальпы. Он нагло оглядел нас обоих, пока старший помощник — прыщавый юнец — нервно вертелся у него за спиной. Полицейский бросил мне оскорбительным тоном:
— Вас-то я знаю.
Маленький тучный капитан — босиком он казался совсем беззащитным — храбро дал ему отпор:
— А вот вас я не знаю.
— Что вы делаете на борту так поздно? — спросил меня полицейский.
Капитан сказал старшему помощнику по-французски, чтобы все его поняли:
— Я же вам сказал, чтобы он не брал револьвер на борт?
— Он отказался, сэр. Он меня толкнул.
— Отказался? Толкнул? — Капитан выпрямился и дотянулся почти до плеча полицейского. — Я пригласил вас на борт, но только на определенных условиях. Кроме меня, на этом судне никому не разрешается носить оружие. Вы сейчас не в Гаити.
Эта фраза, произнесенная решительным тоном, привела офицера в замешательство. Она подействовала как магическое заклинание, он почувствовал себя неуверенно. Он обвел взглядом нас, оглядел каюту.
— Pas a Haiti? [Не в Гаити? (фр.)] — переспросил он и тут, наверно, заметил много незнакомых вещей: грамоту в рамке на стене за спасение жизни на водах, фотографию суровой белой женщины с волнистыми волосами стального цвета, керамическую бутыль с непонятной наклейкой «болс», снимок амстердамских каналов зимой, скованных льдом. Он растерянно повторил: — Pas a Haiti?
— Vous etes en Hollande [вы в Голландии (фр.)], — сказал капитан, по-хозяйски посмеиваясь и протягивая руку. — Дайте-ка мне ваш револьвер.
— У меня есть приказ, — жалобно сказал этот хам. — Я выполняю свой долг.
— Мой помощник вернет вам его, когда вы покинете судно.
— Но я ищу преступника.
— Только не на моем пароходе.
— Но он забрался на ваш пароход.
— Я за это не отвечаю. А теперь отдайте револьвер.
— Я должен произвести обыск.
— Вы можете производить какие угодно обыски на суше, а здесь нет. Здесь за порядок и закон отвечаю я. Если вы не отдадите мне револьвер, я прикажу команде разоружить вас и бросить в воду.
Полицейский признал свое поражение. Не сводя глаз с сурового лица жены капитана, он отстегнул кобуру. Капитан положил револьвер на стол, словно вручая его жене на хранение.
— Теперь, — сказал он, — я готов отвечать на любые разумные вопросы. — Что вам угодно выяснить?
— Мы хотим выяснить, есть ли у вас на борту один преступник. Вы его знаете. Это некий Джонс.
— Вот список пассажиров. Если вы умеете читать.
— В списке его не будет.
— Я десять лет служу капитаном на этой линии. Я строго придерживаюсь закона. И никогда не повезу пассажира, которого нет в списке. Или пассажира без выездной визы. У него есть выездная виза?
— Нет.
— Тогда могу твердо вам обещать, лейтенант, что ни при каких обстоятельствах он не будет моим пассажиром.
Обращение «лейтенант», кажется, несколько смягчило полицейского.
— Он мог спрятаться так, что вы об этом ничего и не знаете, — сказал он.
— Утром перед отплытием я прикажу обыскать судно, и, если Джонса найдут, я его высажу на берег.
Полицейский заколебался.
— Если его здесь нет, он, наверно, укрылся в британском посольстве.
— Это для него куда более подходящее убежище, чем пароходная компания королевства Нидерландов, — сказал капитан. Он отдал револьвер старшему помощнику. — Вручите ему оружие, когда он сойдет со сходен.
Он отвернулся, и черная рука полицейского замерла в воздухе, как рыба в аквариуме.
Мы молча ждали, пока не вернулся старший помощник и не сообщил, что полицейские уехали на своей машине; тогда я выпустил Джонса из уборной.
Он рассыпался в благодарностях.
— Вы были просто великолепны, капитан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Неужели это единственное пари, которое вы выиграли?
— Пари? Почему пари?
— Вы же мне сказали, что выиграли погребец на парк.
— Разве? — Он погрузился в раздумье. — Старик, вы идете ради меня на большой риск, и я скажу вам все начистоту. Я немножко приврал. Я его спер.
— А как насчет Бирмы... вы тоже врали?
— Ну, в Бирме-то я был. На самом деле. Честное слово.
— Вы сперли погребец прямо у Аспри?
— Не так примитивно.
— Хитрый ход, как всегда?
— В то время я работал в одной конторе. Воспользовался фирменным чеком, но подписал его своим именем. Я не собирался садиться в тюрьму за подделку подписи. А так получилось, что я вроде как взял эту сумму взаймы. Знаете, как только увидел я этот погребец, он так мне напомнил генеральский, что я влюбился в него с первого взгляда.
— Значит, он не был с вами в Бирме?
— Ну, это я прибавил для красоты. Но зато он был со мной в Конго.
Оставив машину у статуи Колумба — полиция, наверно, уже привыкла к тому, что она там стоит по ночам, хоть и не пустая, — я отправился вперед на разведку. Все оказалось проще, чем я ожидал. У сходен — они все еще были спущены для загулявших у матушки Катрин матросов — полицейского почему-то не оказалось: может, он делал обход, а может, зашел за угол по нужде. На вахте стоял матрос, но, увидев, что это белые, дал нам пройти.
Мы поднялись на верхнюю палубу, и Джонс опять повеселел — после своего признания он молчал как рыба. Проходя мимо салона, он сказал:
— Помните концерт? Вот был вечерок, а? Бэкстера и его свисток помните? «Святой Павел выстоит, Лондон выстоит». Такого днем с огнем не найдешь, правда, старик?
— Теперь уже не найдешь. Он умер.
— Не повезло. Но это вроде даже придает ему солидность, а? — сказал он с некоторой завистью.
Мы поднялись по трапу к капитанской каюте. Я помнил, как капитан отнесся к Джонсу, получив запрос из Филадельфии, и предстоящая беседа мне не слишком улыбалась. До сих пор все шло гладко, но я не очень надеялся, что нам повезет и дальше. Я постучал в дверь, и почти сразу же раздался хриплый властный голос капитана, он приглашал нас войти.
Хорошо хоть, что я его не разбудил. Он сидел на койке, подперев спину подушкой, в белой ночной сорочке и в очках с очень толстыми стеклами, отчего его глаза были похожи на осколки кварца. В руках он держал книгу, свет настольной лампы падал на обложку — роман Сименона; это меня приободрило — все-таки в нем было что-то человеческое!
— Мистер Браун! — воскликнул он с удивлением, как старая дама, к которой ворвались в номер гостиницы, и, как старая дама, инстинктивно прикрыл левой рукой вырез сорочки.
— И майор Джонс, — развязно добавил Джонс, выглядывая из-за моего плеча.
— А, мистер Джонс, — сказал капитан с явным неудовольствием.
— Надеюсь, у вас найдется свободное местечко для пассажира? — спросил Джонс с наигранной веселостью. — И шнапс, надеюсь, тоже?
— Для пассажиров найдется. Но какой же вы пассажир? Где вы смогли посреди ночи купить билет?
— У меня есть деньги, чтобы его купить, капитан.
— А выездная виза?
— Пустая формальность для нас, иностранцев.
— Формальность, но тем не менее ее соблюдают все, кроме преступных элементов. По-моему, у вас неприятности, мистер Джонс.
— Да. Я, в сущности, политический беженец.
— Почему же вы не обратились в британское посольство?
— Мне будет уютнее на милой старой «Медее». — Слова прозвучали, как эстрадная реприза, и, может быть, поэтому он повторил: — На милой старой «Медее».
— Вы и раньше не были для нас желанным гостем, мистер Джонс. Меня о вас не раз запрашивали.
Джонс посмотрел на меня, но я не знал, чем ему помочь.
— Капитан, — сказал я, — вы же знаете, что они здесь творят с арестованными. Неужели вы не можете сделать исключение?..
Его белая ночная сорочка, вышитая, очевидно, его грозной женой вокруг шеи и на манжетах, сейчас до ужаса напоминала судейскую мантию; он смотрел на нас с высоты своей койки, как с судейского кресла.
— Мистер Браун, — сказал он, — я не могу пренебрегать своим положением. Мне приходится заходить в этот порт каждый месяц. Неужели вы думаете, что в моем возрасте компания доверит мне другое судно на другой линии? После того как я позволю себе такое нарушение правил, какого вы от меня требуете?
— Простите. Об этом я не подумал, — сказал Джонс с кротостью, которая, по-моему, удивила капитана не меньше, чем меня, и поэтому капитан заговорил снова, почти извиняющимся тоном:
— Не знаю, есть ли у вас семья, мистер Джонс. Но у меня она есть.
— Нет, у меня никого нет, — признался Джонс. — Ни души. Если не считать кое-каких бабенок. Вы правы, капитан, обо мне слез никто проливать не будет. Придется выкарабкиваться как-нибудь иначе. — Он задумался, и мы молча смотрели на него. Потом он вдруг предложил: — Я мог бы проехать зайцем, если вы посмотрели бы на это сквозь пальцы.
— Тогда мне пришлось бы передать вас полиции в Филадельфии. Устраивает вас это, мистер Джонс? Мне почему-то кажется, что у них в Филадельфии есть к вам кое-какие претензии.
— Чепуха. У меня там не заплачен маленький должок, вот и все.
— Ваш личный долг?
— Но по зрелом размышлении, пожалуй, скажу, что меня это не очень устроит.
Я восхищался самообладанием Джонса: он вел себя, как судья, который совещается с двумя экспертами по поводу запутанного дела.
— По-видимому, выбор у меня небольшой, — подытожил он.
— В таком случае советую вам все-таки обратиться в британское посольство, — холодно сказал капитан тоном человека, который заранее знает на все ответ и не потерпит возражений.
— Наверно, вы правы. Но, говоря честно, я не поладил с консулом в Леопольдвиле. Все они одного поля ягода — эти карьеристы из дипломатической лавочки. Боюсь, что и сюда поступил на меня какой-нибудь донос. Вот незадача, правда? Неужели вам так уж нужно передавать меня в Филадельфии фараонам?
— Необходимо.
— Куда ни кинь, все клин, а? — Он обратился ко мне. — А как насчет какого-нибудь другого посольства, где на меня еще нет доноса?..
— У посольств свои правила, — сказал я. — Иностранец не может претендовать на право убежища в чужом посольстве. Вы потом сидели бы у них на шее, пока будет держаться это правительство.
Вверх по трапу загремели шаги. В дверь постучали. Я увидел, что Джонс затаил дух. Он был далеко не так спокоен, как хотел казаться.
— Войдите.
Вошел старший помощник. Он взглянул на нас без всякого удивления, словно ожидал увидеть здесь посторонних, и обратился к капитану по-голландски, на что тот задал какой-то вопрос. Старший помощник в ответ указал глазами на Джонса. Капитан повернулся к нам. Он отложил книгу, словно отчаявшись встретиться сегодня с Мегрэ, и сказал:
— У сходен стоит полицейский офицер с тремя людьми. Они хотят подняться на борт.
Джонс тяжко вздохнул. Может быть, он увидел, как навеки исчезают Дом Сагиба, восемнадцатая лунка и Бар Необитаемого Острова.
Капитан отдал старшему помощнику по-голландски приказ, и тот вышел.
— Мне надо одеться, — сказал капитан.
Он застенчиво, как немецкая Hausfrau [мать семейства (нем.)], поерзал на краю койки, потом грузно спустился на пол.
— Вы позволите им войти на борт! — воскликнул Джонс. — Где ваша гордость? Эти же голландская территория!
— Мистер Джонс, пройдите, пожалуйста, в уборную и сидите там тихо, этим вы облегчите дело нам всем.
Я открыл дверь в глубине каюты и втолкнул туда Джонса. Он нехотя повиновался.
— Я попал в ловушку, как крыса, — сказал он и быстро поправился: — Я хотел сказать, как кролик, — и улыбнулся дрожащей улыбкой.
Я решительно посадил его, как ребенка, на стульчак.
Капитан натянул брюки и заправил ночную сорочку. Потом он снял с крючка форменный китель и надел, спрятав под ним вышитый воротник сорочки.
— Неужели вы разрешите им делать обыск? — возмутился я.
Он не успел ни ответить, ни обуться, в дверь постучали.
Я знал полицейского офицера, который вошел. Это был настоящий подонок, не лучше любого тонтон-макута; ростом он был с доктора Мажио и умел наносить страшные удары; о его силе свидетельствовало немало разбитых челюстей в Порт-о-Пренсе. Рот у него был полон золотых зубов, скорее всего, трофейных; он носил их напоказ, как индейские воины раньше носили скальпы. Он нагло оглядел нас обоих, пока старший помощник — прыщавый юнец — нервно вертелся у него за спиной. Полицейский бросил мне оскорбительным тоном:
— Вас-то я знаю.
Маленький тучный капитан — босиком он казался совсем беззащитным — храбро дал ему отпор:
— А вот вас я не знаю.
— Что вы делаете на борту так поздно? — спросил меня полицейский.
Капитан сказал старшему помощнику по-французски, чтобы все его поняли:
— Я же вам сказал, чтобы он не брал револьвер на борт?
— Он отказался, сэр. Он меня толкнул.
— Отказался? Толкнул? — Капитан выпрямился и дотянулся почти до плеча полицейского. — Я пригласил вас на борт, но только на определенных условиях. Кроме меня, на этом судне никому не разрешается носить оружие. Вы сейчас не в Гаити.
Эта фраза, произнесенная решительным тоном, привела офицера в замешательство. Она подействовала как магическое заклинание, он почувствовал себя неуверенно. Он обвел взглядом нас, оглядел каюту.
— Pas a Haiti? [Не в Гаити? (фр.)] — переспросил он и тут, наверно, заметил много незнакомых вещей: грамоту в рамке на стене за спасение жизни на водах, фотографию суровой белой женщины с волнистыми волосами стального цвета, керамическую бутыль с непонятной наклейкой «болс», снимок амстердамских каналов зимой, скованных льдом. Он растерянно повторил: — Pas a Haiti?
— Vous etes en Hollande [вы в Голландии (фр.)], — сказал капитан, по-хозяйски посмеиваясь и протягивая руку. — Дайте-ка мне ваш револьвер.
— У меня есть приказ, — жалобно сказал этот хам. — Я выполняю свой долг.
— Мой помощник вернет вам его, когда вы покинете судно.
— Но я ищу преступника.
— Только не на моем пароходе.
— Но он забрался на ваш пароход.
— Я за это не отвечаю. А теперь отдайте револьвер.
— Я должен произвести обыск.
— Вы можете производить какие угодно обыски на суше, а здесь нет. Здесь за порядок и закон отвечаю я. Если вы не отдадите мне револьвер, я прикажу команде разоружить вас и бросить в воду.
Полицейский признал свое поражение. Не сводя глаз с сурового лица жены капитана, он отстегнул кобуру. Капитан положил револьвер на стол, словно вручая его жене на хранение.
— Теперь, — сказал он, — я готов отвечать на любые разумные вопросы. — Что вам угодно выяснить?
— Мы хотим выяснить, есть ли у вас на борту один преступник. Вы его знаете. Это некий Джонс.
— Вот список пассажиров. Если вы умеете читать.
— В списке его не будет.
— Я десять лет служу капитаном на этой линии. Я строго придерживаюсь закона. И никогда не повезу пассажира, которого нет в списке. Или пассажира без выездной визы. У него есть выездная виза?
— Нет.
— Тогда могу твердо вам обещать, лейтенант, что ни при каких обстоятельствах он не будет моим пассажиром.
Обращение «лейтенант», кажется, несколько смягчило полицейского.
— Он мог спрятаться так, что вы об этом ничего и не знаете, — сказал он.
— Утром перед отплытием я прикажу обыскать судно, и, если Джонса найдут, я его высажу на берег.
Полицейский заколебался.
— Если его здесь нет, он, наверно, укрылся в британском посольстве.
— Это для него куда более подходящее убежище, чем пароходная компания королевства Нидерландов, — сказал капитан. Он отдал револьвер старшему помощнику. — Вручите ему оружие, когда он сойдет со сходен.
Он отвернулся, и черная рука полицейского замерла в воздухе, как рыба в аквариуме.
Мы молча ждали, пока не вернулся старший помощник и не сообщил, что полицейские уехали на своей машине; тогда я выпустил Джонса из уборной.
Он рассыпался в благодарностях.
— Вы были просто великолепны, капитан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47