Мне не хотелось, чтобы Эвелин Девениш в последний момент вошла в комнату и застала Дайану спящей. Если она увидит, что дверь заперта, то подумает, что Дайана уже отправилась на церемонию и на всякий случай заперла комнату.
Без десяти час, в полном облачении и маске, я выскользнула через парадную дверь и быстро зашагала по дороге к фермерским постройкам. На обочине стоял автомобиль с выключенными фарами. Робин Уэбстер, без всякой маскировки, сидел за рулем, а рядом с ним Эвелин Девениш. Она распахнула дверцу на своей стороне, но я, сообразив, что фортуна мне благоприятствует, покачала головой и взобралась на заднее складное сиденье. Ни Робин, ни Эвелин не настаивали на приглашении сесть рядом с ними, и машина быстро покатилась по дороге через пастбище и поднялась на холм к калитке. Я позволила им обоим выйти первыми и все еще стояла на подножке, когда услышала, как Уэбстер выругался, а Эвелин сердито вскрикнула. Оба перепачкали руки лаком профессора и, когда я подошла к ним, вытирали их носовыми платками. «Осторожней с калиткой – она липкая», – предупредил Робин, открывая ее. Я проскользнула следом за ним и Эвелин и закрыла калитку ногой, так как хотела, чтобы каждый, кто пройдет через нее этой ночью, прикоснулся к щеколде. Парадная дверь дома была распахнута, а коридор освещен, и я увидела группу людей в масках и накидках. В библиотеке на первом этаже тоже горел свет, и тени двигающихся туда-сюда людей падали на гравий за окнами. Народу оказалось больше, чем я ожидала. В первый момент я этому обрадовалась, но потом испугалась, что это увеличит шансы моего разоблачения.
«Сюда», – тихо сказал Робин Уэбстер и повел пас к задней части дома. Здесь нас ожидал мосье де Мирандоль, и мы под! – шлись по лестнице к маленькой комнате за конференц-залом, войдя в нее через дверь в стенной панели. На стуле лежало облачение аббата Форьеля.
Мосье де Мирандоль нервничал. Его лицо покраснело, а руки дрожали. «Вы готовы? – спросил он. – Уже пора».
Эвелин Девениш разразилась пронзительным смехом. «Это момент моего торжества! – сказала она. – То, что случилось в старину, повторится вновь. И я одержу победу так же, как ее одержала она!»
Это были слова гадалки или шарлатана, предсказывающего будущее, но их произнес голос настолько страстный, что я не могла усомниться в искренности его обладательницы.
«Повелитель Земли! – воскликнула Эвелин и перекрестилась задом наперед большим пальцем. – Верни его мне!» Она смотрела на Робина Уэбстера, сверкая глазами сквозь прорези черной шелковой маски. На ней была длинная накидка, и я впервые заметила, что она в домашних туфлях на босу ногу. «Верни его мне!» – повторила Эвелин, и де Мирандоль взял ее за локоть.
«Пошли!» – сказал он и повел ее в зал, закрыв за собой дверь. Я услышала щелканье выключателей, а через несколько минут шаги и негромкое бормотанье людей, входящих в помещение и занимающих свои места.
Тем временем Робин Уэбстер стоял неподвижно, как статуя, уставясь в пол. Подняв взгляд со вздохом облегчения, он сбросил длинный плащ, под которым оказалась сутана священника, медленно надел стихарь и епитрахиль, достал что-то из кармана плаща, спрятал это в рукаве, а потом повернулся и посмотрел на меня. Я уже сбросила свое домино. Робин указал на стол, где стояло кадило с золотыми цепочками, наполненное ладаном, рядом с которым лежал коробок спичек. Я чиркнула спичкой, зажгла ладан и взяла кадило в руку. Из него повалил черный как смоль дым, наполнив комнату едким удушливым запахом. Все это время Уэбстер не сводил с меня глаз. Каждую секунду я ожидала крика: «Кто вы?» Но никакого крика не последовало. Я смотрела на него, помахивая кадилом, и, хотя видела его только сквозь пелену дыма, меня не покидало чувство, что его немигающий взгляд проникает под мою маску. Но внезапно я поняла, что этот взгляд ничего не видит. Робин был поглощен своими мыслями. На его губах мелькала улыбка, а правая рука ощупывала левый рукав, проверяя, на месте ли спрятанный там предмет. Теперь я знаю, что он предвкушал момент, который освободит его от надоевшей любовницы.
«Пора», – сказал Уэбстер и открыл дверь. Яркий свет едва не ослепил меня.
Я последовала за ним с молитвой на устах и со страхом в сердце. Но я уже не боялась того, что допущу ошибку и буду разоблачена. Этот страх остался позади. Очевидно, меня одурманили пары ладана. Но в тот момент я испытывала ни с чем не сравнимый ужас, что я увижу самого Сатану среди тех, кто ему поклоняется, который сеет смерть своим указующим перстом. От него меня не защитила бы никакая маскировка. Я шла как в тумане – комната расплывалась у меня перед глазами. Но вскоре зрение прояснилось, и я увидела помещение, наполовину заполненное людьми в масках и длинных накидках. Но под накидками женщин кое-где можно было разглядеть белизну плеч и блеск драгоценностей. Все они бормотали и перешептывались, так что комната гудела, словно пчелиный улей. Когда Робин Уэбстер распростерся перед алтарем, я заняла место позади него и увидела, что алтарь представляет собой живую женщину!
Огромная люстра на потолке освещала триптих, в центре которого был изображен прекрасный юноша с печальными голубыми глазами, и Эвелин Девениш, лежащую на спине абсолютно обнаженной на черном покрове. Ее глаза были закрыты, но грудь тяжело вздымалась и опускалась, а руки были распростерты таким образом, что вместе с телом образовывали форму креста. Тогда я поняла смысл ее слов в маленькой комнате: «Я одержу победу, как ее одержала она».
Ибо точно так же, около двух с половиной веков тому назад, мадам де Монтеспан лежала в качестве алтаря перед аббатом Гибуром, надеясь воскресить остывающую страсть ее царственного любовника. И ей это удалось.
Робин Уэбстер начал служить мессу, бормоча латинские молитвы, как предписывал ритуал. Я двигалась из стороны в сторону, размахивая кадилом и преклоняя колени. Это была самая настоящая месса, которую служили ради обмана. Только когда плоть станет хлебом, а кровь – вином, могла начаться дикая оргия почитания Сатаны, которая через полчаса превратит комнату в свинарник. А пока что молитвы истинному Богу следовали одна за другой, и я, двигаясь от одного края алтаря к другому, видела мой золотой браслет, поблескивающий на запястье Эвелин Девениш и темное пятно лака на ее ладони. Я вспомнила, что Эвелин назвала себя суеверной, прося у меня браслет, и сейчас она и впрямь вернулась к самому древнему суеверию в мире, согласно которому если в этот момент на ней будет что-нибудь, принадлежащее мне, то вся моя притягательная сила перейдет к ней. С приближением кульминации тело Эвелин начало дрожать, глаза открылись, устремив взгляд на Адониса, а изо рта стали вырываться сдавленные крики, похожие на стоны раненого зверя. Робин Уэбстер взял чашу, поднял ее над головой, а затем поставил ее между грудями Эвелин и склонился над ней, шаря в рукаве. Крики перешли в протяжный вой, судороги сотрясали Эвелин с головы до ног, из горла вырвалось хриплое бульканье, потом ее тело расслабилось, вновь став неподвижным. Робин опять поднял чашу, и бормотанье в комнате прекратилось. Обернуться я не могла, но была уверена, что все собравшиеся окаменели от ужаса. Я стояла слева от ног Эвелин, и спина Робина Уэбстера не давала мне что-либо увидеть. Он поднял чашу в третий раз, и публика зашуршала, как кукуруза на ветру. Бормотанье становилось все громче, казалось все более истеричным. Робин наклонился с чашей в руке, и я услышала, как в нее вливаемся жидкость. Внезапно какая-то женщина громко закричала, послышались звуки отодвигаемых стульев, но шум перекрывал торжествующий голос Робина Уэбстера, протягивающего руки с чашей между ладонями к изображению Адониса: «Приветствуй же тех, кто тебе поклоняется! Ты получил жертву, достойную тебя! Явись!»
Но тут послышался еще более громкий голос, который произнес только одно слово: «Убийство!»
Робин Уэбстер повернулся к залу, и я увидела, что прямо над сердцем Эвелин Девениш торчит рукоятка ножа, а грудь ее покрыта кровью. Чувствуя, как меня захлестывает людской водоворот, я услышала чей-то властный голос. «Заприте дверь! Никто не должен выходить отсюда!»
Пригнувшись, я дотянулась до маленькой двери в степной панели, открыла ее, выскользнула из зала, закрыла дверь на задвижку и помчалась вниз по лестнице, снимая на ходу стихарь. Он был белым и даже в темноте мог облегчить преследование. Я бросила его у черного хода, промчалась через сад, отперла калитку, прикрыв пальцы сутаной, и побежала вниз с холма к Сювлаку. Преследования не было. В суматохе мое бегство осталось незамеченным.
Но оно не могло оставаться таковым долго. Голос, приказывающий запереть дверь и никого не выпускать, принадлежал человеку, привыкшему командовать и контролировать свои эмоции. Теперь я знаю, что это был голос судьи – мосье Тидона. Я больше не боялась ни мосье де Мирандоля, ни Робина Уэбстера – меня страшил только неведомый обладатель властного голоса. Сняв маску и держа ее в руке, я пробежала мимо фермерских построек и поднялась по склону к Шато-Сювлак. Обернувшись, я посмотрела на дом Мирандоля. Свет все еще горел в длинном зале наверху. Они продолжали обсуждать происшедшее, но скоро должны были перейти к действиям, и я подумала, что, если мужчина с властным голосом возьмет на себя руководство, эти действия будут быстрыми и решительными.
Я вошла в дом через стеклянную дверь гостиной, прокралась по коридору к комнате Дайаны, отперла дверь и зажгла свет. Дайана даже не шевельнулась с тех пор, как я оставила ее. Я заперла дверь изнутри – нужно было как можно скорее раздеть Дайану и уложить ее в постель. Когда в доме на холме дело дойдет до пересчета голов, отсутствие служки быстро обнаружат. Впрочем, Робин Уэбстер, де Мирандоль и человек с властным голосом, несомненно, обнаружили его уже, но это едва ли их обеспокоит, пока они будут считать, что служкой была Дайана. Они просто решат, что она убежала, как только началась суматоха.
Никто из собравшихся, думала я, не может себе позволить сообщить об этом преступлении. Они не осмелятся признаться, что участвовали в чудовищном святотатстве. Робин Уэбстер отлично это знал, планируя убийство. Все эти люди являются его сообщниками, объединенными стремлением сохранить тайну. Вероятно, всем прикажут снять маски, после чего они сразу разбегуться, а двое или трое останутся решать, что делать дальше, – Робин, де Мирандоль и Властный Голос. Но о своем решении им придется сообщить Дайане, чтобы подготовить ее к завтрашнему утру. Они придут сюда очень скоро, и если застанут ее спящей в платье, в котором она была вечером, то поймут, что ее место заняла я.
Надо было браться за дело. Оно оказалось нелегким. Я должна была действовать очень осторожно, чтобы не разбудить Дайану. Мне удалось снять с нее все и надеть на нее пижаму, но сколько времени это заняло! В любой момент я ожидала услышать шаги в коридоре. Я уложила Дайану в постель, выключила свет, отперла дверь, оставив ее закрытой, но незапертой, и поднялась в свою комнату. Заперевшись в ней, я зажгла свет и рухнула на кровать как подкошенная. Я не упала в обморок, но чувствовала себя ужасно и плакала, пока у меня совсем не осталось слез. Мне пришлось запихнуть простыню в рот, чтобы удержаться от крика. Я думала, что умираю.
Не знаю, сколько времени продолжался этот припадок. Но потом я села на кровати, чувствуя только одно желание – выйти на свежий воздух. С зашторенными окнами и запертой дверью я ощущала себя в душной тюремной камере. И тогда я вспомнила о габаре. Три раза в неделю она приплывала в Сювлак, а ночью с приливом отплывала в Бордо. В тот день я видела ее мачту над причалом. Если бы я поторопилась, то могла бы успеть на габару до отплытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Без десяти час, в полном облачении и маске, я выскользнула через парадную дверь и быстро зашагала по дороге к фермерским постройкам. На обочине стоял автомобиль с выключенными фарами. Робин Уэбстер, без всякой маскировки, сидел за рулем, а рядом с ним Эвелин Девениш. Она распахнула дверцу на своей стороне, но я, сообразив, что фортуна мне благоприятствует, покачала головой и взобралась на заднее складное сиденье. Ни Робин, ни Эвелин не настаивали на приглашении сесть рядом с ними, и машина быстро покатилась по дороге через пастбище и поднялась на холм к калитке. Я позволила им обоим выйти первыми и все еще стояла на подножке, когда услышала, как Уэбстер выругался, а Эвелин сердито вскрикнула. Оба перепачкали руки лаком профессора и, когда я подошла к ним, вытирали их носовыми платками. «Осторожней с калиткой – она липкая», – предупредил Робин, открывая ее. Я проскользнула следом за ним и Эвелин и закрыла калитку ногой, так как хотела, чтобы каждый, кто пройдет через нее этой ночью, прикоснулся к щеколде. Парадная дверь дома была распахнута, а коридор освещен, и я увидела группу людей в масках и накидках. В библиотеке на первом этаже тоже горел свет, и тени двигающихся туда-сюда людей падали на гравий за окнами. Народу оказалось больше, чем я ожидала. В первый момент я этому обрадовалась, но потом испугалась, что это увеличит шансы моего разоблачения.
«Сюда», – тихо сказал Робин Уэбстер и повел пас к задней части дома. Здесь нас ожидал мосье де Мирандоль, и мы под! – шлись по лестнице к маленькой комнате за конференц-залом, войдя в нее через дверь в стенной панели. На стуле лежало облачение аббата Форьеля.
Мосье де Мирандоль нервничал. Его лицо покраснело, а руки дрожали. «Вы готовы? – спросил он. – Уже пора».
Эвелин Девениш разразилась пронзительным смехом. «Это момент моего торжества! – сказала она. – То, что случилось в старину, повторится вновь. И я одержу победу так же, как ее одержала она!»
Это были слова гадалки или шарлатана, предсказывающего будущее, но их произнес голос настолько страстный, что я не могла усомниться в искренности его обладательницы.
«Повелитель Земли! – воскликнула Эвелин и перекрестилась задом наперед большим пальцем. – Верни его мне!» Она смотрела на Робина Уэбстера, сверкая глазами сквозь прорези черной шелковой маски. На ней была длинная накидка, и я впервые заметила, что она в домашних туфлях на босу ногу. «Верни его мне!» – повторила Эвелин, и де Мирандоль взял ее за локоть.
«Пошли!» – сказал он и повел ее в зал, закрыв за собой дверь. Я услышала щелканье выключателей, а через несколько минут шаги и негромкое бормотанье людей, входящих в помещение и занимающих свои места.
Тем временем Робин Уэбстер стоял неподвижно, как статуя, уставясь в пол. Подняв взгляд со вздохом облегчения, он сбросил длинный плащ, под которым оказалась сутана священника, медленно надел стихарь и епитрахиль, достал что-то из кармана плаща, спрятал это в рукаве, а потом повернулся и посмотрел на меня. Я уже сбросила свое домино. Робин указал на стол, где стояло кадило с золотыми цепочками, наполненное ладаном, рядом с которым лежал коробок спичек. Я чиркнула спичкой, зажгла ладан и взяла кадило в руку. Из него повалил черный как смоль дым, наполнив комнату едким удушливым запахом. Все это время Уэбстер не сводил с меня глаз. Каждую секунду я ожидала крика: «Кто вы?» Но никакого крика не последовало. Я смотрела на него, помахивая кадилом, и, хотя видела его только сквозь пелену дыма, меня не покидало чувство, что его немигающий взгляд проникает под мою маску. Но внезапно я поняла, что этот взгляд ничего не видит. Робин был поглощен своими мыслями. На его губах мелькала улыбка, а правая рука ощупывала левый рукав, проверяя, на месте ли спрятанный там предмет. Теперь я знаю, что он предвкушал момент, который освободит его от надоевшей любовницы.
«Пора», – сказал Уэбстер и открыл дверь. Яркий свет едва не ослепил меня.
Я последовала за ним с молитвой на устах и со страхом в сердце. Но я уже не боялась того, что допущу ошибку и буду разоблачена. Этот страх остался позади. Очевидно, меня одурманили пары ладана. Но в тот момент я испытывала ни с чем не сравнимый ужас, что я увижу самого Сатану среди тех, кто ему поклоняется, который сеет смерть своим указующим перстом. От него меня не защитила бы никакая маскировка. Я шла как в тумане – комната расплывалась у меня перед глазами. Но вскоре зрение прояснилось, и я увидела помещение, наполовину заполненное людьми в масках и длинных накидках. Но под накидками женщин кое-где можно было разглядеть белизну плеч и блеск драгоценностей. Все они бормотали и перешептывались, так что комната гудела, словно пчелиный улей. Когда Робин Уэбстер распростерся перед алтарем, я заняла место позади него и увидела, что алтарь представляет собой живую женщину!
Огромная люстра на потолке освещала триптих, в центре которого был изображен прекрасный юноша с печальными голубыми глазами, и Эвелин Девениш, лежащую на спине абсолютно обнаженной на черном покрове. Ее глаза были закрыты, но грудь тяжело вздымалась и опускалась, а руки были распростерты таким образом, что вместе с телом образовывали форму креста. Тогда я поняла смысл ее слов в маленькой комнате: «Я одержу победу, как ее одержала она».
Ибо точно так же, около двух с половиной веков тому назад, мадам де Монтеспан лежала в качестве алтаря перед аббатом Гибуром, надеясь воскресить остывающую страсть ее царственного любовника. И ей это удалось.
Робин Уэбстер начал служить мессу, бормоча латинские молитвы, как предписывал ритуал. Я двигалась из стороны в сторону, размахивая кадилом и преклоняя колени. Это была самая настоящая месса, которую служили ради обмана. Только когда плоть станет хлебом, а кровь – вином, могла начаться дикая оргия почитания Сатаны, которая через полчаса превратит комнату в свинарник. А пока что молитвы истинному Богу следовали одна за другой, и я, двигаясь от одного края алтаря к другому, видела мой золотой браслет, поблескивающий на запястье Эвелин Девениш и темное пятно лака на ее ладони. Я вспомнила, что Эвелин назвала себя суеверной, прося у меня браслет, и сейчас она и впрямь вернулась к самому древнему суеверию в мире, согласно которому если в этот момент на ней будет что-нибудь, принадлежащее мне, то вся моя притягательная сила перейдет к ней. С приближением кульминации тело Эвелин начало дрожать, глаза открылись, устремив взгляд на Адониса, а изо рта стали вырываться сдавленные крики, похожие на стоны раненого зверя. Робин Уэбстер взял чашу, поднял ее над головой, а затем поставил ее между грудями Эвелин и склонился над ней, шаря в рукаве. Крики перешли в протяжный вой, судороги сотрясали Эвелин с головы до ног, из горла вырвалось хриплое бульканье, потом ее тело расслабилось, вновь став неподвижным. Робин опять поднял чашу, и бормотанье в комнате прекратилось. Обернуться я не могла, но была уверена, что все собравшиеся окаменели от ужаса. Я стояла слева от ног Эвелин, и спина Робина Уэбстера не давала мне что-либо увидеть. Он поднял чашу в третий раз, и публика зашуршала, как кукуруза на ветру. Бормотанье становилось все громче, казалось все более истеричным. Робин наклонился с чашей в руке, и я услышала, как в нее вливаемся жидкость. Внезапно какая-то женщина громко закричала, послышались звуки отодвигаемых стульев, но шум перекрывал торжествующий голос Робина Уэбстера, протягивающего руки с чашей между ладонями к изображению Адониса: «Приветствуй же тех, кто тебе поклоняется! Ты получил жертву, достойную тебя! Явись!»
Но тут послышался еще более громкий голос, который произнес только одно слово: «Убийство!»
Робин Уэбстер повернулся к залу, и я увидела, что прямо над сердцем Эвелин Девениш торчит рукоятка ножа, а грудь ее покрыта кровью. Чувствуя, как меня захлестывает людской водоворот, я услышала чей-то властный голос. «Заприте дверь! Никто не должен выходить отсюда!»
Пригнувшись, я дотянулась до маленькой двери в степной панели, открыла ее, выскользнула из зала, закрыла дверь на задвижку и помчалась вниз по лестнице, снимая на ходу стихарь. Он был белым и даже в темноте мог облегчить преследование. Я бросила его у черного хода, промчалась через сад, отперла калитку, прикрыв пальцы сутаной, и побежала вниз с холма к Сювлаку. Преследования не было. В суматохе мое бегство осталось незамеченным.
Но оно не могло оставаться таковым долго. Голос, приказывающий запереть дверь и никого не выпускать, принадлежал человеку, привыкшему командовать и контролировать свои эмоции. Теперь я знаю, что это был голос судьи – мосье Тидона. Я больше не боялась ни мосье де Мирандоля, ни Робина Уэбстера – меня страшил только неведомый обладатель властного голоса. Сняв маску и держа ее в руке, я пробежала мимо фермерских построек и поднялась по склону к Шато-Сювлак. Обернувшись, я посмотрела на дом Мирандоля. Свет все еще горел в длинном зале наверху. Они продолжали обсуждать происшедшее, но скоро должны были перейти к действиям, и я подумала, что, если мужчина с властным голосом возьмет на себя руководство, эти действия будут быстрыми и решительными.
Я вошла в дом через стеклянную дверь гостиной, прокралась по коридору к комнате Дайаны, отперла дверь и зажгла свет. Дайана даже не шевельнулась с тех пор, как я оставила ее. Я заперла дверь изнутри – нужно было как можно скорее раздеть Дайану и уложить ее в постель. Когда в доме на холме дело дойдет до пересчета голов, отсутствие служки быстро обнаружат. Впрочем, Робин Уэбстер, де Мирандоль и человек с властным голосом, несомненно, обнаружили его уже, но это едва ли их обеспокоит, пока они будут считать, что служкой была Дайана. Они просто решат, что она убежала, как только началась суматоха.
Никто из собравшихся, думала я, не может себе позволить сообщить об этом преступлении. Они не осмелятся признаться, что участвовали в чудовищном святотатстве. Робин Уэбстер отлично это знал, планируя убийство. Все эти люди являются его сообщниками, объединенными стремлением сохранить тайну. Вероятно, всем прикажут снять маски, после чего они сразу разбегуться, а двое или трое останутся решать, что делать дальше, – Робин, де Мирандоль и Властный Голос. Но о своем решении им придется сообщить Дайане, чтобы подготовить ее к завтрашнему утру. Они придут сюда очень скоро, и если застанут ее спящей в платье, в котором она была вечером, то поймут, что ее место заняла я.
Надо было браться за дело. Оно оказалось нелегким. Я должна была действовать очень осторожно, чтобы не разбудить Дайану. Мне удалось снять с нее все и надеть на нее пижаму, но сколько времени это заняло! В любой момент я ожидала услышать шаги в коридоре. Я уложила Дайану в постель, выключила свет, отперла дверь, оставив ее закрытой, но незапертой, и поднялась в свою комнату. Заперевшись в ней, я зажгла свет и рухнула на кровать как подкошенная. Я не упала в обморок, но чувствовала себя ужасно и плакала, пока у меня совсем не осталось слез. Мне пришлось запихнуть простыню в рот, чтобы удержаться от крика. Я думала, что умираю.
Не знаю, сколько времени продолжался этот припадок. Но потом я села на кровати, чувствуя только одно желание – выйти на свежий воздух. С зашторенными окнами и запертой дверью я ощущала себя в душной тюремной камере. И тогда я вспомнила о габаре. Три раза в неделю она приплывала в Сювлак, а ночью с приливом отплывала в Бордо. В тот день я видела ее мачту над причалом. Если бы я поторопилась, то могла бы успеть на габару до отплытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41