И еще мне показалось, что пора бы открыть ей глаза на ее покойного муженька. Хватит ей жить иллюзиями.
– Так ты рассказал ей обо всех его шашнях?
– Ну уж до этого дело не дошло. Я просто намекнул, что Макки, возможно, говорил ей чистую правду.
– И как она восприняла это?
– Догадайся. Ведь для нее старикан был святым.
– Значит, пора ей поумнеть. Святых мужчин не бывает. – Это высказывание она сопроводила довольно мрачным взглядом.
– Вопреки всякому здравому смыслу она винит во всем Макки, – задумчиво продолжил Пинки, не замечая красноречивой мимики собеседницы. – Она просто одержима этим человеком, и, что самое главное, одержима уже долгое время. Как-то неестественно это.
– А может, наоборот, очень даже естественно, – загадочно произнесла Бонни.
– О чем это ты?
– Сдается мне, здесь происходит нечто более серьезное, чем кажется на первый взгляд.
Пинки резко повернулся к ней всем телом.
– Знаешь, у меня ведь скоро язык отсохнет – талдычить каждую секунду: «О чем это ты? О чем это ты?» Сказала бы уж начистоту, что думаешь.
– Ладно, слушай. Ненависть – штука такая же сильная, как и любовь. А потому бывают случаи, когда одну страсть не так легко отличить от другой. Говорят, от ненависти до любви один шаг.
Пинки насупил свои белесые брови.
– Так, значит, ты полагаешь, она демонстрирует ему ненависть, потому что на самом деле любит его? – На его губах впервые появилось некое подобие улыбки. – На твоем месте я бы к ней с такой гипотезой не сунулся. Побоялся бы.
– А я и не собираюсь к ней ни с чем соваться. Пусть своим умом дойдет. И если Хантер Макки действительно такой решительный, каким мне показался, он сам поможет ей во всем разобраться.
– Неужели ты серьезно думаешь, что он в нее втюрился?
– А ты так не думаешь?
Пинки неопределенно хрюкнул в сгакан, потому что в эту секунду допивал виски.
– Еще? – осведомилась Бонни.
– Спасибо, хватит. – Пинки поставил низкий стакан на край стола и встал. – Думаю, мне пора. – Взяв пиджак и галстук, он вразвалочку пошел к двери.
– Пинки…
Он остановился и обернулся. Бонни стояла у дивана.
– Зачем ты пришел ко мне сегодня вечером?
Пинки посмотрел в сторону – уныло и злобно.
– На душе хреново, и выпить хотелось. Ну и заскочил к тебе, тем более что это мне по пути домой. Хорошая ты собутыльница, Бонни. Ясно тебе?
Она улыбнулась, однако это не была улыбка приятеля. Это была улыбка умной женщины.
– Я не только этим хороша. – Медленно развязав поясок, она скинула с плеч халат, который упал на диванные подушки.
Ночная сорочка на ней, правда, была не из тех, которую она надела бы, если бы заранее знала, что именно сегодня вечером ей предстоит решительный шаг в деле соблазнения Пинки. Тем не менее розовый цвет ткани вполне шел ее простому и свежему лицу, с которого она на ночь смыла косметику. Кружевной лиф сорочки поддерживал полные груди, давай им возможность успешно бороться с силой земного притяжения.
Пинки почувствовал, как его язык присох к гортани. Он попытался отвести глаза, но безуспешно – большие темные соски задорно смотрели на него сквозь легкую завесу кружев.
– Послушай, Бонни. Ты не подумай чего… Но мне, право… Э-э-э…
Его голос окончательно сел, когда она спустила бретельки сорочки с плеч и та соскользнула на пол. Она отдавала себе отчет в том, что у нее вряд ли есть шанс попасть на обложку «Плейбоя». Но и о том, что ее не назовешь уродиной, тоже знала.
Немота Пинки уже начинала действовать ей на нервы. Мог бы сказать хоть что-нибудь, а не стоять столбом. Уперев руки в бедра, нагая, она подошла к нему.
– Бьюсь об заклад: без одежды ты тоже не бог весть что. Но, если все же разденешься, я не обижусь.
В считанные мгновения Бонни расстегнула на нем рубашку, под которой оказалась старомодная майка с короткими рукавами, больше похожая на футболку. При виде этого предмета мужского туалета ей стало смешно, однако она дипломатично спрятала улыбку. Рубашка полетела в сторону. Пряжка ремня также не оказалась серьезным препятствием. Через секунду брюки Пинки собрались гармошкой вокруг его щиколоток.
Наклонившись, она поцеловала его, одновременно скользнув ладонью по «семейным» трусам. На ее губах заиграла довольная улыбка: сработало!
Бонни повернулась на месте и направилась в спальню, небрежно бросив через плечо:
– Ну и что делать будешь: пойдешь ко мне в постель или так и останешься стоять со спущенными штанами?
– Мистер Льюис? Пинки?
– Чего надо? – Впору было окончательно рехнуться. В каких-нибудь десяти кварталах от телестанции какой-то шизик засел в квартире, держа на мушке трех заложников. А тут как на зло ни одного свободного оператора! Директор отдела новостей отчаянно пытался поймать по радио хоть кого-нибудь, однако пока безуспешно.
Отвернув голову от панели рации, он в панике заметил, как тлеющий пепел посыпался с конца сигареты ему на рубашку. Пинки поспешно смахнул красноватый комочек с живота, но поздно – там уже прогорела небольшая дырка. Теперь не миновать взбучки от Бонни – эту рубашку она выгладила ему только сегодня утром.
Однако стоило ему поднять глаза, как все мелкие проблемы были забыты. Перед его столом в главной редакции стоял не кто иной, как Хантер Макки.
– А-а, Макки, сколько лет, сколько зим…
– Заняты? Дела?
Вопрос показался Пинки забавным. Рассмеявшись, он затушил сигарету.
– В самом деле, посиди-ка пока в моем офисе. – Он мотнул головой в сторону своего стеклянного закутка.
В это время в приемнике что-то щелкнуло, и скрипучий голос прошелестел:
– Эй, Пинки, ты не нас ищешь?
– Вас, милые, вас, чтоб вам пусто было! – радостно завопил Пинки в микрофон.
Хантер невольно вскочил на ноги, когда через пять минут Пинки ураганом вяетел в свой кабинет, сжимая в коротеньких пальцах листки с текстами.
– Чем могу помочь, Макки? – отрывисто буркнул он, торопливо листая страницы и жирно черкая в них что-то красным фломастером. – Эх, найти бы толкового преподавателя, чтобы научил репортеров писать по-английски…
– Наверное, я не вовремя.
– Нет-нет, что ты! Сегодня у нас тут тишь и гладь – это уж поверь мне на слово. Так с чем ты ко мне?
– Думаю, ты и сам догадываешься.
Пальцы Пинки перестали нервно дергаться, и он хмуро посмотрел на Хантера. Его глаза внимательно ощупывали человека, сидящего напротив. У парня были все признаки бессонницы: даже очки не могли скрыть смертельной усталости в его глазах, а углубившиеся вертикальные складки по обе стороны рта придавали лицу не насмешливое, как раньше, а необычайно горестное выражение.
– Кажется, и в самом деле догадываюсь, – медленно проговорил Пинки. – Не сейчас, позже! – тут же проорал он кому-то, у кого хватило ума или наглости вломиться в стеклянный кабинет без стука.
– В последнее время она совсем исчезла с экрана, – промямлил Макки, явно испытывая неловкость. – На прошлой неделе я заехал к ней домой, но ее не было. Похоже, ее давно уже там нет. А сегодня утром я позвонил сюда, и мне сказали, что она здесь больше не работает.
– Верно, не работает. Хотя, надеюсь, временно.
– Она больна?
– Нет, отстранена от работы на три месяца.
По лицу Хантера можно было догадаться, что весть о том, что Кари не больна, принесла ему некоторое облегчение. Тем не менее новость о ее отстранении от работы была воспринята им с тревогой.
– Почему ее отстранили? – Ответом ему был лишь пустой взгляд Пинки. Хантер в раздражении вскочил со стула. – Черт! Я же говорил им, что сказанное ею не имеет ни малейшего значения! Она прислала мне записку с извинениями. Этого вполне достаточно.
Повернувшись спиной к письменному столу, окружной прокурор устремил взор на гудящую, как улей, редакцию, однако, кажется, не видел людей, сновавших за стеклянной стеной. Когда он снова повернулся к Пинки, его нижняя челюсть обрела очертания куска гранита.
– Мне нужно срочно ее видеть. Где она?
– Понятия не имею.
В один прыжок Хантер приблизился вплотную к столу и, опершись обеими руками на усеянную бумажками поверхность, наклонился вперед.
– Мне нужно видеть ее, – твердо повторил он. – Скажи, где мне ее искать.
«Вконец ополоумел парень», – подумал Пинки.
– Не знаю, – ответил он с прежней невозмутимостью. – Я пытался дозвониться до нее на следующее утро после того случая, но она успела отключить телефон. А чуть позже посыльный принес мне конверт с ключами от ее квартиры и запиской о том, когда и как поливать там цветы. Вот и все. Она написала, что сама позвонит мне.
– Но ведь прошло уже три недели! Неужели она с тех пор ни разу не звонила?
– Ни разу.
– Определенно с ней что-то случилось.
– Не думаю. Просто уехала куда-нибудь. Побыть наедине с собой. Разложить все свои проблемы по полочкам.
– Какие проблемы?
– Тебе лучше знать!
Уголок рта Хантера дернулся. В остальном его лицо осталось непроницаемым.
– Ты сообщишь мне, когда она даст о себе знать?
– Зачем?
– Говорю же, мне нужно с ней увидеться.
– Зачем?
– Не твое дело! – вспылил Хантер Макки, окончательно выведенный из себя.
С невозмутимой улыбочкой Пинки поднялся из кресла и снова взял со стола листки с текстами.
– Прошу прощения, мистер Макки, но ровно через пятьдесят три минуты у меня передача. И я, к сожалению, не могу потратить ни одной из них на решение ваших личных проблем. – Розовый коротышка деловито засеменил к двери своего стеклянного кабинета. – Но все равно заглядывай.
И он выскочил за дверь, кляня вечную спешку и выкрикивая на ходу указания подчиненным.
Глава 8
Горнолыжный курорт Брекенридж был необычайно живописен и зимой, и летом. Островки нерастаявшего снега на склонах гор казались издали цветущими вишневыми садами. Величественные горные пики были увенчаны сверкающими ледяными шапками. Магазинчики и изысканные лавочки в парижском стиле, теснившиеся по обе стороны главной улицы города, круглый год торговали всевозможными вещицами, пройти мимо которых подчас просто не было сил. Небольшие старинные здания, походившие на пряничные домики из сказки, выглядели одинаково нарядно и на фоне безбрежного летнего неба, отличающегося в эту пору в штате Колорадо особой голубизной, и под тихо падающим пушистым снегом.
Впервые Кари приехала в Брекенридж покататься на лыжах, еще когда училась в начальных классах школы, летом же оказалась здесь только теперь. И не пожалела об этом. До чего же хорошо и уютно было здесь без длинных очередей голодных лыжников, ломящихся во все рестораны, без снежной каши под ногами и без автомобильных пробок перед единственным в городе светофором!
Мир и покой повсюду – это именно то, в чем она нуждалась сейчас в первую очередь.
Сидя на открытой террасе, Кари умиротворенно наблюдала, как медленно садится солнце. Снег на склонах гор, поначалу ослепительно белый, вдруг окрасился в темно-розовый цвет. Наконец малиновый диск солнца скрылся за одной из вершин.
Она провела здесь уже два месяца. Годовщина со дня гибели Томаса осталась никем не замеченной, если не считать ее, его вдовы. Впрочем, нельзя было сказать, что в тот день она была безутешна. За минувший год боль в душе Кари понемногу улеглась, и больше всего ее теперь удручало то, что воспоминания о покойном муже, уже не были столь чистыми и ясными, как совсем еще недавно. Она, как ни старалась, теперь не могла вызвать в памяти его голос. И лицо его, являвшееся ей изредка в сновидениях, становилось все более расплывчатым.
Пришла пора прощания.
Многим ли было известно о «грешках», которые, по выражению Пинки, водились за Томасом? И как она все это время могла оставаться слепой? Ведь ей с первого взгляда удавалось подмечать в человеке все его слабости. Наверное, было бы легче, если бы она как следует разозлилась на Томаса. Но у нее ничего не получалось.
Ведь он любил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Так ты рассказал ей обо всех его шашнях?
– Ну уж до этого дело не дошло. Я просто намекнул, что Макки, возможно, говорил ей чистую правду.
– И как она восприняла это?
– Догадайся. Ведь для нее старикан был святым.
– Значит, пора ей поумнеть. Святых мужчин не бывает. – Это высказывание она сопроводила довольно мрачным взглядом.
– Вопреки всякому здравому смыслу она винит во всем Макки, – задумчиво продолжил Пинки, не замечая красноречивой мимики собеседницы. – Она просто одержима этим человеком, и, что самое главное, одержима уже долгое время. Как-то неестественно это.
– А может, наоборот, очень даже естественно, – загадочно произнесла Бонни.
– О чем это ты?
– Сдается мне, здесь происходит нечто более серьезное, чем кажется на первый взгляд.
Пинки резко повернулся к ней всем телом.
– Знаешь, у меня ведь скоро язык отсохнет – талдычить каждую секунду: «О чем это ты? О чем это ты?» Сказала бы уж начистоту, что думаешь.
– Ладно, слушай. Ненависть – штука такая же сильная, как и любовь. А потому бывают случаи, когда одну страсть не так легко отличить от другой. Говорят, от ненависти до любви один шаг.
Пинки насупил свои белесые брови.
– Так, значит, ты полагаешь, она демонстрирует ему ненависть, потому что на самом деле любит его? – На его губах впервые появилось некое подобие улыбки. – На твоем месте я бы к ней с такой гипотезой не сунулся. Побоялся бы.
– А я и не собираюсь к ней ни с чем соваться. Пусть своим умом дойдет. И если Хантер Макки действительно такой решительный, каким мне показался, он сам поможет ей во всем разобраться.
– Неужели ты серьезно думаешь, что он в нее втюрился?
– А ты так не думаешь?
Пинки неопределенно хрюкнул в сгакан, потому что в эту секунду допивал виски.
– Еще? – осведомилась Бонни.
– Спасибо, хватит. – Пинки поставил низкий стакан на край стола и встал. – Думаю, мне пора. – Взяв пиджак и галстук, он вразвалочку пошел к двери.
– Пинки…
Он остановился и обернулся. Бонни стояла у дивана.
– Зачем ты пришел ко мне сегодня вечером?
Пинки посмотрел в сторону – уныло и злобно.
– На душе хреново, и выпить хотелось. Ну и заскочил к тебе, тем более что это мне по пути домой. Хорошая ты собутыльница, Бонни. Ясно тебе?
Она улыбнулась, однако это не была улыбка приятеля. Это была улыбка умной женщины.
– Я не только этим хороша. – Медленно развязав поясок, она скинула с плеч халат, который упал на диванные подушки.
Ночная сорочка на ней, правда, была не из тех, которую она надела бы, если бы заранее знала, что именно сегодня вечером ей предстоит решительный шаг в деле соблазнения Пинки. Тем не менее розовый цвет ткани вполне шел ее простому и свежему лицу, с которого она на ночь смыла косметику. Кружевной лиф сорочки поддерживал полные груди, давай им возможность успешно бороться с силой земного притяжения.
Пинки почувствовал, как его язык присох к гортани. Он попытался отвести глаза, но безуспешно – большие темные соски задорно смотрели на него сквозь легкую завесу кружев.
– Послушай, Бонни. Ты не подумай чего… Но мне, право… Э-э-э…
Его голос окончательно сел, когда она спустила бретельки сорочки с плеч и та соскользнула на пол. Она отдавала себе отчет в том, что у нее вряд ли есть шанс попасть на обложку «Плейбоя». Но и о том, что ее не назовешь уродиной, тоже знала.
Немота Пинки уже начинала действовать ей на нервы. Мог бы сказать хоть что-нибудь, а не стоять столбом. Уперев руки в бедра, нагая, она подошла к нему.
– Бьюсь об заклад: без одежды ты тоже не бог весть что. Но, если все же разденешься, я не обижусь.
В считанные мгновения Бонни расстегнула на нем рубашку, под которой оказалась старомодная майка с короткими рукавами, больше похожая на футболку. При виде этого предмета мужского туалета ей стало смешно, однако она дипломатично спрятала улыбку. Рубашка полетела в сторону. Пряжка ремня также не оказалась серьезным препятствием. Через секунду брюки Пинки собрались гармошкой вокруг его щиколоток.
Наклонившись, она поцеловала его, одновременно скользнув ладонью по «семейным» трусам. На ее губах заиграла довольная улыбка: сработало!
Бонни повернулась на месте и направилась в спальню, небрежно бросив через плечо:
– Ну и что делать будешь: пойдешь ко мне в постель или так и останешься стоять со спущенными штанами?
– Мистер Льюис? Пинки?
– Чего надо? – Впору было окончательно рехнуться. В каких-нибудь десяти кварталах от телестанции какой-то шизик засел в квартире, держа на мушке трех заложников. А тут как на зло ни одного свободного оператора! Директор отдела новостей отчаянно пытался поймать по радио хоть кого-нибудь, однако пока безуспешно.
Отвернув голову от панели рации, он в панике заметил, как тлеющий пепел посыпался с конца сигареты ему на рубашку. Пинки поспешно смахнул красноватый комочек с живота, но поздно – там уже прогорела небольшая дырка. Теперь не миновать взбучки от Бонни – эту рубашку она выгладила ему только сегодня утром.
Однако стоило ему поднять глаза, как все мелкие проблемы были забыты. Перед его столом в главной редакции стоял не кто иной, как Хантер Макки.
– А-а, Макки, сколько лет, сколько зим…
– Заняты? Дела?
Вопрос показался Пинки забавным. Рассмеявшись, он затушил сигарету.
– В самом деле, посиди-ка пока в моем офисе. – Он мотнул головой в сторону своего стеклянного закутка.
В это время в приемнике что-то щелкнуло, и скрипучий голос прошелестел:
– Эй, Пинки, ты не нас ищешь?
– Вас, милые, вас, чтоб вам пусто было! – радостно завопил Пинки в микрофон.
Хантер невольно вскочил на ноги, когда через пять минут Пинки ураганом вяетел в свой кабинет, сжимая в коротеньких пальцах листки с текстами.
– Чем могу помочь, Макки? – отрывисто буркнул он, торопливо листая страницы и жирно черкая в них что-то красным фломастером. – Эх, найти бы толкового преподавателя, чтобы научил репортеров писать по-английски…
– Наверное, я не вовремя.
– Нет-нет, что ты! Сегодня у нас тут тишь и гладь – это уж поверь мне на слово. Так с чем ты ко мне?
– Думаю, ты и сам догадываешься.
Пальцы Пинки перестали нервно дергаться, и он хмуро посмотрел на Хантера. Его глаза внимательно ощупывали человека, сидящего напротив. У парня были все признаки бессонницы: даже очки не могли скрыть смертельной усталости в его глазах, а углубившиеся вертикальные складки по обе стороны рта придавали лицу не насмешливое, как раньше, а необычайно горестное выражение.
– Кажется, и в самом деле догадываюсь, – медленно проговорил Пинки. – Не сейчас, позже! – тут же проорал он кому-то, у кого хватило ума или наглости вломиться в стеклянный кабинет без стука.
– В последнее время она совсем исчезла с экрана, – промямлил Макки, явно испытывая неловкость. – На прошлой неделе я заехал к ней домой, но ее не было. Похоже, ее давно уже там нет. А сегодня утром я позвонил сюда, и мне сказали, что она здесь больше не работает.
– Верно, не работает. Хотя, надеюсь, временно.
– Она больна?
– Нет, отстранена от работы на три месяца.
По лицу Хантера можно было догадаться, что весть о том, что Кари не больна, принесла ему некоторое облегчение. Тем не менее новость о ее отстранении от работы была воспринята им с тревогой.
– Почему ее отстранили? – Ответом ему был лишь пустой взгляд Пинки. Хантер в раздражении вскочил со стула. – Черт! Я же говорил им, что сказанное ею не имеет ни малейшего значения! Она прислала мне записку с извинениями. Этого вполне достаточно.
Повернувшись спиной к письменному столу, окружной прокурор устремил взор на гудящую, как улей, редакцию, однако, кажется, не видел людей, сновавших за стеклянной стеной. Когда он снова повернулся к Пинки, его нижняя челюсть обрела очертания куска гранита.
– Мне нужно срочно ее видеть. Где она?
– Понятия не имею.
В один прыжок Хантер приблизился вплотную к столу и, опершись обеими руками на усеянную бумажками поверхность, наклонился вперед.
– Мне нужно видеть ее, – твердо повторил он. – Скажи, где мне ее искать.
«Вконец ополоумел парень», – подумал Пинки.
– Не знаю, – ответил он с прежней невозмутимостью. – Я пытался дозвониться до нее на следующее утро после того случая, но она успела отключить телефон. А чуть позже посыльный принес мне конверт с ключами от ее квартиры и запиской о том, когда и как поливать там цветы. Вот и все. Она написала, что сама позвонит мне.
– Но ведь прошло уже три недели! Неужели она с тех пор ни разу не звонила?
– Ни разу.
– Определенно с ней что-то случилось.
– Не думаю. Просто уехала куда-нибудь. Побыть наедине с собой. Разложить все свои проблемы по полочкам.
– Какие проблемы?
– Тебе лучше знать!
Уголок рта Хантера дернулся. В остальном его лицо осталось непроницаемым.
– Ты сообщишь мне, когда она даст о себе знать?
– Зачем?
– Говорю же, мне нужно с ней увидеться.
– Зачем?
– Не твое дело! – вспылил Хантер Макки, окончательно выведенный из себя.
С невозмутимой улыбочкой Пинки поднялся из кресла и снова взял со стола листки с текстами.
– Прошу прощения, мистер Макки, но ровно через пятьдесят три минуты у меня передача. И я, к сожалению, не могу потратить ни одной из них на решение ваших личных проблем. – Розовый коротышка деловито засеменил к двери своего стеклянного кабинета. – Но все равно заглядывай.
И он выскочил за дверь, кляня вечную спешку и выкрикивая на ходу указания подчиненным.
Глава 8
Горнолыжный курорт Брекенридж был необычайно живописен и зимой, и летом. Островки нерастаявшего снега на склонах гор казались издали цветущими вишневыми садами. Величественные горные пики были увенчаны сверкающими ледяными шапками. Магазинчики и изысканные лавочки в парижском стиле, теснившиеся по обе стороны главной улицы города, круглый год торговали всевозможными вещицами, пройти мимо которых подчас просто не было сил. Небольшие старинные здания, походившие на пряничные домики из сказки, выглядели одинаково нарядно и на фоне безбрежного летнего неба, отличающегося в эту пору в штате Колорадо особой голубизной, и под тихо падающим пушистым снегом.
Впервые Кари приехала в Брекенридж покататься на лыжах, еще когда училась в начальных классах школы, летом же оказалась здесь только теперь. И не пожалела об этом. До чего же хорошо и уютно было здесь без длинных очередей голодных лыжников, ломящихся во все рестораны, без снежной каши под ногами и без автомобильных пробок перед единственным в городе светофором!
Мир и покой повсюду – это именно то, в чем она нуждалась сейчас в первую очередь.
Сидя на открытой террасе, Кари умиротворенно наблюдала, как медленно садится солнце. Снег на склонах гор, поначалу ослепительно белый, вдруг окрасился в темно-розовый цвет. Наконец малиновый диск солнца скрылся за одной из вершин.
Она провела здесь уже два месяца. Годовщина со дня гибели Томаса осталась никем не замеченной, если не считать ее, его вдовы. Впрочем, нельзя было сказать, что в тот день она была безутешна. За минувший год боль в душе Кари понемногу улеглась, и больше всего ее теперь удручало то, что воспоминания о покойном муже, уже не были столь чистыми и ясными, как совсем еще недавно. Она, как ни старалась, теперь не могла вызвать в памяти его голос. И лицо его, являвшееся ей изредка в сновидениях, становилось все более расплывчатым.
Пришла пора прощания.
Многим ли было известно о «грешках», которые, по выражению Пинки, водились за Томасом? И как она все это время могла оставаться слепой? Ведь ей с первого взгляда удавалось подмечать в человеке все его слабости. Наверное, было бы легче, если бы она как следует разозлилась на Томаса. Но у нее ничего не получалось.
Ведь он любил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40