Он ничего не мог с собой поделать.
Пепперидж еле выдавал из себя:
— Подонок, кончай издеваться надо мной. Избавь меня от этого. — Внезапно обратив внимание на стиснутые кулаки, он разжал их и сложил ладони, словно это движение могло его успокоить. — Конечно, ты совершенно прав. — Теперь я не могу и пальцем шевельнуть без того, чтобы меня тут же не прикончили.
Помолчав несколько секунд, я сказал:
— Исчезни куда-нибудь.
— Прости?
— Полежи в больнице… Потом займись собой, начни готовиться. И скоро опять будешь в форме.
— Да. Да, конечно. Так я и сделаю. Когда-нибудь. — Он медленно передохнул. — А тем временем я найду кого-нибудь, кто займется этими делами, потому что не стоит их упускать, а меня тут же трахнут, если я сообщу о них в Бюро. К ним не подобраться, они держат ушки на макушке. Возьми еще выпить, “если уж ты сюда забрел ради этого.
— Мне надо идти. — Не в первый раз я видел нашего брата-“духа”, который, сломавшись, пытается избежать уготованной ему судьбы. Он был почти на грани нервного срыва, и я не хотел лицезреть, как его вывернет всего наизнанку и он окончательно потеряет голову.
— Да ты же только что пришел, ради Бога. — Он поднял, руку, подзывая бармена. — Ты же знаешь Флодеруса, не так ли? — спросил он.
— Кого из них?
Он криво усмехнулся.
— Хороший вопрос. Чарльза, конечно. Чарльза Флодеруса. Я помнил, что один из них имел отношение к краху курьерской связи с Триестом, и Бюро далеко не сразу уловило гнилостный запах с той стороны: этот человек был пять лет двойным агентом, прежде чем погорел из-за женщины. Чарльз был совсем другим: они были дальними родственниками, но кровная связь тут не сказывалась, и Чарльза знали как человека, глубоко преданного секретной службе. Кроме того, он был высокопоставленным оперативником, разработчиком операций в СИС.
— А что с ним? — спросил я Пеппериджа.
— Он и сделал мне это предложение. — Он искоса глянул на вошедших посетителей, которые показались у меня за спиной. — Понимаешь, в свое время я оказал ему услугу. И весьма благородно с его стороны, что он ее не забыл.
Я невольно прислушался к его словам. Так, значит Флодерус сам обратился к нему? Да, с его стороны это благородный жест. Он всегда был очень осторожен и весьма требователен к людям.
— Мы переговорили по телефону, — продолжал Пепперидж. — В сущности, мы не виделись. — Взгляд у него стал рассеянным. — Он не знает, что я… ну, не в лучшей форме. Разговор шел в общем, никаких обещаний, никаких имен и тому подобного, полная секретность. — Когда подошел бармен, он попросил повторить и затем сказал мне: — Как я говорил, он в курсе, что я немного занимался Азией. — Голова у него качнулась. — Пару раз, вроде, и ты там бывал?
— Да. Мы кого-нибудь знаем из этой публики?
— Что? Я лично никого не знаю. Тебя что-то беспокоит?
— Нет.
— Там всего лишь мужчина и женщина, которые держатся за руки под столом.
— Пока они не обращают на тебя внимания. — Он нахмурился.
— Я слишком громко говорю?
— Все относительно. — Если Флодерус в самом деле предложил ему заняться оперативной работой, тогда он должен держать его под колпаком. Немалое число из тех, кто заходит в “Медную Лампу”, появляются из коридоров отдела кодов и шифров в компании со вторыми и третьими секретаршами иностранных посольств.
Несколько секунд Пепперидж изучал пару за соседним столиком, а потом сказал, понизив голос:
— Просто влюбленная пара. Во всяком случае, старина, ты их не интересуешь. — Появился бармен с заказом, и Пепперидж поднял бокал: — Твое здоровье. Что тебя ждет — рак или что-то иное?
— Это верно.
— Понимаешь ли, — занервничал он, — я имел в виду работу на иностранное правительство, но с трудом представляю тебя в этой роли.
— На какое именно?
— Дружески расположенное к Западу. Этого достаточно?
— Не совсем. — Я подбавил несколько капель ангостуры в мой тоник и уставился на вскипающие пузырьки. Было бы более чем странно работать на иностранное правительство. Я привык к сверхсложным заданиям в Бюро, которым до выхода в поле предшествовала сверхсложная подготовка, даже — если предстояло оказаться по ту сторону занавеса — круглосуточные вахты в Лондоне в ожидании связи со мной, оперативный дежурный, который обеспечивал меня всем, что мне требовалось: контакты, курьеры, документы, и исчерпывающая информация, когда менялось задание, связь через штаб-квартиру в Челтенхеме с шефом Службы контроля в Лондоне, обладавшим властью принимать решения, которые давали ему немедленный выход на премьер-министра.
— И, конечно, потрясающие деньги, — добавил Пепперидж.
— На это мне Ломан и намекал. — Он с отвращением хмыкнул.
— Ломан? Его денег не хватит даже на мешочек с жареной картошечкой. Я имею в виду что-то стоящее.
— Я все равно не знаю, что с ними делать.
— Купи себе другую модель “Дженсена”. Ты же их предпочитаешь?
— Я имею в виду не игрушки.
— Тогда переведи их на ветеринарную лечебницу и сразу забудь. — Он снова в упор посмотрел на меня: — Должен тебе сказать, ты заинтересовал меня.
— Чем именно?
— Может, передать все тебе…
— Забудь. — Я не стал бы работать ни на Флодеруса, ни на иностранное правительство.
— У тебя есть с собой кредитная карточка?
— Нет.
— Ну, так есть у меня.
Из вежливости я отказался и встал уходить. Я хотел покинуть его, пока он окончательно не напился и не дошел до жалкого состояния.
“Да у тебя просто крыша поедет. Холмс. Совершенно верно.
Пробило восемь часов, и передо мной был широкий выбор: в Ковент-Гардене шла “Жизель”, но билетом я не обзавелся и мне туда не попасть. То же самое и с остальными театрами: те представления, на которые я мог получить билет, меня не интересовали. В клуб идти не хотелось, потому что те, кого я мог там встретить, будут нести невразумительную ахинею, а ее с лихвой хватило при общении с Пеппериджем. Не привлекал меня и ужин в одиночестве: пища — одна из немногих радостей жизни и ее надо с кем-то делить. Мойра была в Париже, а Лиз по пути в Нью-Йорк; в Лондоне была Ивонна и ее можно было бы вытащить из дома, но до чего же я докатился — ищу спутницу, потому что мне нечем больше заняться? Об этом ей лучше не говорить.
Я мог бы добраться до спортивного зала в надежде встретить там Танаку и поработать с ним на матах в стиле “канку-дай”, но, хотя сил на это у меня хватило, он бы сразу увидел, что я не в форме, и, хотя он со свойственным ему тактом не сказал бы мне об этом, мне было бы не по себе.
Я мог добраться до Норфолка и пригласить Ломана на ночную прогулку, после которой хорошо отметелил бы его мешком с песком — даже зная, что я ушел из Бюро, они пошли бы мне навстречу; пока эти подонки позволяют мне делать все, что мне заблагорассудится в надежде, что я еще вернусь к ним. Но ехать в Норфолк не было никакого смысла, поскольку ничего не изменилось бы.
Изменилось все.
Я догадывался, что именно так я и буду себя чувствовать первые несколько недель. Я добровольно расстался с той жизнью, которая раз за разом преподносила мне смертельно опасные ситуации, и теперь я оказался в пугающе неопределенной ситуации, когда мне пришлось лицом к липу столкнуться с такими своими качествами, которые мне никогда не хватило бы мужества признать: оказывается, мне была свойственна слабость всех видов и форм, трусость, самоснисхождение. Да, я предполагал, что буду чувствовать себя как электрическое устройство, которое отключают от цепи — напряжение исчезает, звуки стихают вдали, наваливается темнота и тишина; но, по сути, я не был готов к этому.
Стыд и позор. Надо привыкать.
После девяти я поджарил себе несколько ломтиков хлеба, открыл банку сардин на ужин; в квартире стояла тишина, нарушаемая лишь редкими гудками машин на улице и ночным бормотанием водопроводных труб. С момента моего возвращения из “Медный Лампы” телефон хранил молчание, и пару раз я подходил к нему убедиться, что он работает. Наконец я открыл сейф за скользящей стенной панелью японского лака и вытащил оттуда экспериментальную разработку нового шифра, которую Тилни попросил меня оценить, заправил его в контейнер с системой самоуничтожения, сломал пломбу и предоставил кислоте делать свое дело. Затем поймал себя на том, что стою посередине комнаты с книгой в руках — но не мог понять, почему я взялся читать ее. Невыносимая депрессия почти размазала меня по стенке; не без усилия я сдвинулся с места и, поняв, что рано или поздно я все равно приду к этому, бросил книгу на диван и, сняв трубку, набрал номер Флодеруса.
3. Билеты
— Совершенно верно. Абсолютно.
Обернувшись, Флодерус схватился за ручку, когда машина обгоняла автобус. Он допросил меня, чтобы встреча наша состоялась на ходу, в условиях максимальной секретности, и я подхватил его на Карлтон-стрит. Прошлым вечером по телефону он, осторожничая, обронил лишь пару коротких фраз; сейчас он расслабился, но не намного.
— Я обратился к нему с этим предложением, ибо существуют некоторые проблемы, к которым официально мы не можем иметь отношение, поскольку мы правительственное учреждение. Так же, как, конечно, и Бюро. Но, ради Бога, что заставило вас…
— Бюро тоже не может заниматься ими?
— Ни в коем случае. Но что заставило вас уйти? — Я молча смотрел в окно. Флодерус поправил рукав пиджака, блеснув запонками. — Прошу прощения. Это не мое дело. Значит, вы приходите к нам?
— Я от этого далеко не в восторге. Короткий смешок.
— Дела далеко не так уж плохи, и вы это понимаете. Мы предоставляем достаточную свободу людям такого уровня, и вы, естественно, один из них. Кстати, я лично вел, среди прочих, Чиппинга и Шихана. И им не на что было жаловаться.
Такси притормозило, пропуская мимо эскадрон дворцовой кавалерии — их плюмажи развевались, ножны палашей звякали о стремена, кирасы сверкали под неярким солнцем. И я спросил его:
— Вы давно виделись с ним?
— С кем?
— С Пеппериджем.
— Месяц-другой тому назад. А что? — Стекла его очков в толстой роговой оправе блеснули, когда мы поворачивали на Пикадилли, и на мгновение от меня скрылось выражение его глаз.
— Он хотел поручить мне эту миссию. Флодерус задумчиво посмотрел на меня.
— Конечно, вы с ней справитесь. Хотя она несколько, — он склонил голову на плечо, — несколько экзотична. Но почему бы не обратиться прямо к нам и не воспользоваться тем, что мы можем предоставить в ваше распоряжение? Я лично буду заниматься вами.
— Весьма любезно с вашей стороны. — Флодерус был помощником шефа департамента и очень тщательно подбирал людей, с которыми ему предстояло работать. — Но ваши операции далеки от совершенства.
— Мы постараемся вас удовлетворить, — сухо ответил он.
— Потом это совсем другое поле деятельности. Мне нужно… — Я пожал плечами, — вы и сами знаете, что мне нужно.
— В один прекрасный день вас пристрелят.
— Я и сам не хотел бы умереть в постели. — Я помолчал несколько секунд. — Какие иностранные государства втянуты в это дело?
Сцепив длинные бледные пальцы, он уставился на них: мы ехали мимо парка, и тень листвы, освещенной ранним солнцем, падала ему на руки. Он внезапно вскинул голову.
— Итак, если вы решитесь, то действовать будете исключительно через Пеппериджа. Он…
— С вашей санкции?
— Полностью. Нам повезет, если мы заполучим вас с вашими способностями. Но мы должны держаться в стороне. Точнее, наш департамент. Ибо Соединенное Королевство не может позволить себе ввязаться в такие ситуации — или хотя бы дать основания предполагать, что оно имеет к ним отношение.
— С чего это вы стали такими чувствительными? — Я хотел выудить из него все, что он мне позволит. Пока он был моим единственным источником.
Убедившись, что перегородка между сиденьями поднята, он склонился ко мне.
— Дело не только в том, что тут замешаны наркотики и международная торговля оружием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Пепперидж еле выдавал из себя:
— Подонок, кончай издеваться надо мной. Избавь меня от этого. — Внезапно обратив внимание на стиснутые кулаки, он разжал их и сложил ладони, словно это движение могло его успокоить. — Конечно, ты совершенно прав. — Теперь я не могу и пальцем шевельнуть без того, чтобы меня тут же не прикончили.
Помолчав несколько секунд, я сказал:
— Исчезни куда-нибудь.
— Прости?
— Полежи в больнице… Потом займись собой, начни готовиться. И скоро опять будешь в форме.
— Да. Да, конечно. Так я и сделаю. Когда-нибудь. — Он медленно передохнул. — А тем временем я найду кого-нибудь, кто займется этими делами, потому что не стоит их упускать, а меня тут же трахнут, если я сообщу о них в Бюро. К ним не подобраться, они держат ушки на макушке. Возьми еще выпить, “если уж ты сюда забрел ради этого.
— Мне надо идти. — Не в первый раз я видел нашего брата-“духа”, который, сломавшись, пытается избежать уготованной ему судьбы. Он был почти на грани нервного срыва, и я не хотел лицезреть, как его вывернет всего наизнанку и он окончательно потеряет голову.
— Да ты же только что пришел, ради Бога. — Он поднял, руку, подзывая бармена. — Ты же знаешь Флодеруса, не так ли? — спросил он.
— Кого из них?
Он криво усмехнулся.
— Хороший вопрос. Чарльза, конечно. Чарльза Флодеруса. Я помнил, что один из них имел отношение к краху курьерской связи с Триестом, и Бюро далеко не сразу уловило гнилостный запах с той стороны: этот человек был пять лет двойным агентом, прежде чем погорел из-за женщины. Чарльз был совсем другим: они были дальними родственниками, но кровная связь тут не сказывалась, и Чарльза знали как человека, глубоко преданного секретной службе. Кроме того, он был высокопоставленным оперативником, разработчиком операций в СИС.
— А что с ним? — спросил я Пеппериджа.
— Он и сделал мне это предложение. — Он искоса глянул на вошедших посетителей, которые показались у меня за спиной. — Понимаешь, в свое время я оказал ему услугу. И весьма благородно с его стороны, что он ее не забыл.
Я невольно прислушался к его словам. Так, значит Флодерус сам обратился к нему? Да, с его стороны это благородный жест. Он всегда был очень осторожен и весьма требователен к людям.
— Мы переговорили по телефону, — продолжал Пепперидж. — В сущности, мы не виделись. — Взгляд у него стал рассеянным. — Он не знает, что я… ну, не в лучшей форме. Разговор шел в общем, никаких обещаний, никаких имен и тому подобного, полная секретность. — Когда подошел бармен, он попросил повторить и затем сказал мне: — Как я говорил, он в курсе, что я немного занимался Азией. — Голова у него качнулась. — Пару раз, вроде, и ты там бывал?
— Да. Мы кого-нибудь знаем из этой публики?
— Что? Я лично никого не знаю. Тебя что-то беспокоит?
— Нет.
— Там всего лишь мужчина и женщина, которые держатся за руки под столом.
— Пока они не обращают на тебя внимания. — Он нахмурился.
— Я слишком громко говорю?
— Все относительно. — Если Флодерус в самом деле предложил ему заняться оперативной работой, тогда он должен держать его под колпаком. Немалое число из тех, кто заходит в “Медную Лампу”, появляются из коридоров отдела кодов и шифров в компании со вторыми и третьими секретаршами иностранных посольств.
Несколько секунд Пепперидж изучал пару за соседним столиком, а потом сказал, понизив голос:
— Просто влюбленная пара. Во всяком случае, старина, ты их не интересуешь. — Появился бармен с заказом, и Пепперидж поднял бокал: — Твое здоровье. Что тебя ждет — рак или что-то иное?
— Это верно.
— Понимаешь ли, — занервничал он, — я имел в виду работу на иностранное правительство, но с трудом представляю тебя в этой роли.
— На какое именно?
— Дружески расположенное к Западу. Этого достаточно?
— Не совсем. — Я подбавил несколько капель ангостуры в мой тоник и уставился на вскипающие пузырьки. Было бы более чем странно работать на иностранное правительство. Я привык к сверхсложным заданиям в Бюро, которым до выхода в поле предшествовала сверхсложная подготовка, даже — если предстояло оказаться по ту сторону занавеса — круглосуточные вахты в Лондоне в ожидании связи со мной, оперативный дежурный, который обеспечивал меня всем, что мне требовалось: контакты, курьеры, документы, и исчерпывающая информация, когда менялось задание, связь через штаб-квартиру в Челтенхеме с шефом Службы контроля в Лондоне, обладавшим властью принимать решения, которые давали ему немедленный выход на премьер-министра.
— И, конечно, потрясающие деньги, — добавил Пепперидж.
— На это мне Ломан и намекал. — Он с отвращением хмыкнул.
— Ломан? Его денег не хватит даже на мешочек с жареной картошечкой. Я имею в виду что-то стоящее.
— Я все равно не знаю, что с ними делать.
— Купи себе другую модель “Дженсена”. Ты же их предпочитаешь?
— Я имею в виду не игрушки.
— Тогда переведи их на ветеринарную лечебницу и сразу забудь. — Он снова в упор посмотрел на меня: — Должен тебе сказать, ты заинтересовал меня.
— Чем именно?
— Может, передать все тебе…
— Забудь. — Я не стал бы работать ни на Флодеруса, ни на иностранное правительство.
— У тебя есть с собой кредитная карточка?
— Нет.
— Ну, так есть у меня.
Из вежливости я отказался и встал уходить. Я хотел покинуть его, пока он окончательно не напился и не дошел до жалкого состояния.
“Да у тебя просто крыша поедет. Холмс. Совершенно верно.
Пробило восемь часов, и передо мной был широкий выбор: в Ковент-Гардене шла “Жизель”, но билетом я не обзавелся и мне туда не попасть. То же самое и с остальными театрами: те представления, на которые я мог получить билет, меня не интересовали. В клуб идти не хотелось, потому что те, кого я мог там встретить, будут нести невразумительную ахинею, а ее с лихвой хватило при общении с Пеппериджем. Не привлекал меня и ужин в одиночестве: пища — одна из немногих радостей жизни и ее надо с кем-то делить. Мойра была в Париже, а Лиз по пути в Нью-Йорк; в Лондоне была Ивонна и ее можно было бы вытащить из дома, но до чего же я докатился — ищу спутницу, потому что мне нечем больше заняться? Об этом ей лучше не говорить.
Я мог бы добраться до спортивного зала в надежде встретить там Танаку и поработать с ним на матах в стиле “канку-дай”, но, хотя сил на это у меня хватило, он бы сразу увидел, что я не в форме, и, хотя он со свойственным ему тактом не сказал бы мне об этом, мне было бы не по себе.
Я мог добраться до Норфолка и пригласить Ломана на ночную прогулку, после которой хорошо отметелил бы его мешком с песком — даже зная, что я ушел из Бюро, они пошли бы мне навстречу; пока эти подонки позволяют мне делать все, что мне заблагорассудится в надежде, что я еще вернусь к ним. Но ехать в Норфолк не было никакого смысла, поскольку ничего не изменилось бы.
Изменилось все.
Я догадывался, что именно так я и буду себя чувствовать первые несколько недель. Я добровольно расстался с той жизнью, которая раз за разом преподносила мне смертельно опасные ситуации, и теперь я оказался в пугающе неопределенной ситуации, когда мне пришлось лицом к липу столкнуться с такими своими качествами, которые мне никогда не хватило бы мужества признать: оказывается, мне была свойственна слабость всех видов и форм, трусость, самоснисхождение. Да, я предполагал, что буду чувствовать себя как электрическое устройство, которое отключают от цепи — напряжение исчезает, звуки стихают вдали, наваливается темнота и тишина; но, по сути, я не был готов к этому.
Стыд и позор. Надо привыкать.
После девяти я поджарил себе несколько ломтиков хлеба, открыл банку сардин на ужин; в квартире стояла тишина, нарушаемая лишь редкими гудками машин на улице и ночным бормотанием водопроводных труб. С момента моего возвращения из “Медный Лампы” телефон хранил молчание, и пару раз я подходил к нему убедиться, что он работает. Наконец я открыл сейф за скользящей стенной панелью японского лака и вытащил оттуда экспериментальную разработку нового шифра, которую Тилни попросил меня оценить, заправил его в контейнер с системой самоуничтожения, сломал пломбу и предоставил кислоте делать свое дело. Затем поймал себя на том, что стою посередине комнаты с книгой в руках — но не мог понять, почему я взялся читать ее. Невыносимая депрессия почти размазала меня по стенке; не без усилия я сдвинулся с места и, поняв, что рано или поздно я все равно приду к этому, бросил книгу на диван и, сняв трубку, набрал номер Флодеруса.
3. Билеты
— Совершенно верно. Абсолютно.
Обернувшись, Флодерус схватился за ручку, когда машина обгоняла автобус. Он допросил меня, чтобы встреча наша состоялась на ходу, в условиях максимальной секретности, и я подхватил его на Карлтон-стрит. Прошлым вечером по телефону он, осторожничая, обронил лишь пару коротких фраз; сейчас он расслабился, но не намного.
— Я обратился к нему с этим предложением, ибо существуют некоторые проблемы, к которым официально мы не можем иметь отношение, поскольку мы правительственное учреждение. Так же, как, конечно, и Бюро. Но, ради Бога, что заставило вас…
— Бюро тоже не может заниматься ими?
— Ни в коем случае. Но что заставило вас уйти? — Я молча смотрел в окно. Флодерус поправил рукав пиджака, блеснув запонками. — Прошу прощения. Это не мое дело. Значит, вы приходите к нам?
— Я от этого далеко не в восторге. Короткий смешок.
— Дела далеко не так уж плохи, и вы это понимаете. Мы предоставляем достаточную свободу людям такого уровня, и вы, естественно, один из них. Кстати, я лично вел, среди прочих, Чиппинга и Шихана. И им не на что было жаловаться.
Такси притормозило, пропуская мимо эскадрон дворцовой кавалерии — их плюмажи развевались, ножны палашей звякали о стремена, кирасы сверкали под неярким солнцем. И я спросил его:
— Вы давно виделись с ним?
— С кем?
— С Пеппериджем.
— Месяц-другой тому назад. А что? — Стекла его очков в толстой роговой оправе блеснули, когда мы поворачивали на Пикадилли, и на мгновение от меня скрылось выражение его глаз.
— Он хотел поручить мне эту миссию. Флодерус задумчиво посмотрел на меня.
— Конечно, вы с ней справитесь. Хотя она несколько, — он склонил голову на плечо, — несколько экзотична. Но почему бы не обратиться прямо к нам и не воспользоваться тем, что мы можем предоставить в ваше распоряжение? Я лично буду заниматься вами.
— Весьма любезно с вашей стороны. — Флодерус был помощником шефа департамента и очень тщательно подбирал людей, с которыми ему предстояло работать. — Но ваши операции далеки от совершенства.
— Мы постараемся вас удовлетворить, — сухо ответил он.
— Потом это совсем другое поле деятельности. Мне нужно… — Я пожал плечами, — вы и сами знаете, что мне нужно.
— В один прекрасный день вас пристрелят.
— Я и сам не хотел бы умереть в постели. — Я помолчал несколько секунд. — Какие иностранные государства втянуты в это дело?
Сцепив длинные бледные пальцы, он уставился на них: мы ехали мимо парка, и тень листвы, освещенной ранним солнцем, падала ему на руки. Он внезапно вскинул голову.
— Итак, если вы решитесь, то действовать будете исключительно через Пеппериджа. Он…
— С вашей санкции?
— Полностью. Нам повезет, если мы заполучим вас с вашими способностями. Но мы должны держаться в стороне. Точнее, наш департамент. Ибо Соединенное Королевство не может позволить себе ввязаться в такие ситуации — или хотя бы дать основания предполагать, что оно имеет к ним отношение.
— С чего это вы стали такими чувствительными? — Я хотел выудить из него все, что он мне позволит. Пока он был моим единственным источником.
Убедившись, что перегородка между сиденьями поднята, он склонился ко мне.
— Дело не только в том, что тут замешаны наркотики и международная торговля оружием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50