Нравится борьба идей. Во всяком случае, это гораздо интереснее, чем руководить страховой кампанией.
— Ваша профессия, ее необходимость и полезность, основывается на существовании народной демократии?
— Не обязательно народной, — Шартелль пристально смотрел на майора. — Но демократии, при которой люди имеют право проголосовать за того, кому они хотят платить налоги.
— Вы, должно быть, убежденный сторонник демократической формы правления государством.
Шартелль улыбнулся.
— Нет, сэр, совсем нет. Я часто думаю, что Соединенным Штатам пошел бы на пользу великодушный диктатор. Беда в том, что достаточно великодушного человека, кроме меня, нет, а у меня нет голосов. Вам в голову не приходили такие мысли, майор?
— Возможно, и приходили, мистер Шартелль, но только под самое утро. Я все-таки думаю, что армия не должна вмешиваться в политику.
— Вот это правильно.
На этом политическая дискуссия закончилась. Майор повернулся к Анне, Шартелль — к мадам Дюкесн. А я отдал должное коньяку.
Мадам Дюкесн наклонилась к майору, коснулась его руки.
— У меня ужасно разболелась голова. Монсеньор Шартелль любезно согласился проводить меня домой. Наверное, тебе придется самому попрощаться с гостями.
Лгала она хорошо, подумал я. Майор словно ни о чем и не догадался. Казалось, его заботило лишь самочувствие мадам.
— Вы очень добры, мистер Шартелль. Не знаю, как и отблагодарить тебя, Клод, за те чудеса, что ты сотворила для меня. Прием прошел великолепно. В Убондо о нем будут говорить не одну неделю, — я решил, что он-таки сошел со страниц «Космополита».
Мадам Дюкесн приложила руку к голове.
— Голова просто разламывается. Я рада, что тебе понравилось. Стюардам я все объяснила. Они знают, что нужно делать.
Майор встал. Помог подняться мадам Дюкесн. У меня создалось впечатление, что она не нуждалась в помощи.
— Мистер Шартелль, я ваш должник за столь любезное предложение проводить мадам Дюкесн.
— Я сделаю это с большим удовольствием.
Майор сухо улыбнулся.
— Я в этом не сомневаюсь.
Анна подала мне знак, и мы тоже встали. Поблагодарили майора за прекрасный вечер, похвалили еду и пошли к машине. Шартелль и мадам Дюкесн следовали за нами. Она приехала на своей машине, старой ТР-3 с открытым верхом. Шартелль, естественно, предложил сесть за руль. Мадам Дюкесн надела на голову легкую сеточку, чтобы ветер не растрепал волосы. Шартелль завел мотор, улыбнулся нам, и они унеслись в ночь.
Я помог Анне сесть в «хамбер», и мы не спеша покатили домой. «ТР-3» стояла у крыльца, радиостанция Информационной службы США в Конровии передавала блюз, а Шартелль и мадам Дюкесн танцевали на веранде, прижавшись друг к другу. Ее головная боль, похоже, прошла.
— Пити, — посмотрел на меня Шартелль, — не смогли бы вы, после того как закончите те два заявления для прессы, оставить записку Самюэлю? Я подумал, его надо предупредить, что завтракать мы будем вчетвером.
Глава 20
Следующим утром Анна одолжила мадам Дюкесн юбку из джинсовой ткани и одну из моих рубашек. Юбка, вместе с бермудскими шортами, тапочками и блузкой попали в комод двумя днями раньше.
— Если мне приходится возвращаться домой в восемь утра, я не хочу выглядеть так, словно вечеринка затянулась на всю ночь, — объяснила мне Анна, укладывая одежду в нижний ящик.
Шартелль ходил гоголем, а вдова Клод лучилась от удовольствия, только что не мурлыкала. Когда я появился в гостиной, они пили кофе, а Анна — вторую чашку чая. Шартелль также читал заявления, которые я отстучал перед тем, как лечь спать.
— Интересно вы пишете, Пит. Адвокат, оказывается, покидает вождя Акомоло, потому что тот представляет собой угрозу для… демократии. А второй парень выходит из партии, потому что вождь — «символ неофашизма, который стремится поглотить Африку».
— Разве это неправда, Клинт? — спросила вдова Клод.
— Что именно?
— Фашисты сейчас снова на подъеме.
— Возможно, дорогая, но едва ли они прячутся за Акомоло. Вам не кажется, юноша, что вы даете оппозиции слишком мощное оружие? Читая эти заявления, я сам рассердился на вождя.
— По ходу кампании его обвиняют в куда более тяжких грехах.
— Вы уже навесили на него все ярлыки, разве что не назвав белым.
— Даже я не мог зайти так далеко, Шартелль.
За завтраком, когда нас по очереди обслуживали Самюэль, Чарльз и Маленький Мальчик, последний немного нервничал. Зазвонил телефон. Приятель Шартелля, мистер Оджара, сообщил, что нам звонят из Лондона, и он, мистер Оджара, лично соединит нас с лондонским абонентом, как только тот возьмет трубку.
— Премного вам благодарен, мистер Оджара, — ответил Шартелль. — Как ваша семья? Младшенький уже поправился? Отлично. Да, у меня тоже все в порядке. Хорошо, жду вашего звонка.
Лондон дали через десять минут. Даффи кипел от гнева. Шартеллю пришлось отставить трубку на добрый фут, чтобы не оглохнуть от доносившихся из нее воплей.
— А теперь успокойся, Поросенок, и повтори все сначала, только медленнее. Совершенно верно… Мы просили у тебя самолеты, вычерчивающие слова в небе… Ты пытался… Подожди, Поросенок… Он пытался достать нам эти самолеты, Пит.
— Значит, он-таки расшифровал код.
— Ну, и когда они будут у нас, Поросенок? Не будут? Это ужасно… Да, сэр. Я хотел бы знать, кто их перехватил… Подожди, Поросенок, я скажу Питу. Он говорит, что в Англии нет ни одного свободного самолета для Альбертии. Их все зафрахтовали, и он собирается сообщить нам, кто это сделал.
— Передайте ему, что это позор для ДДТ.
— Пит считает, что это позор, Поросенок. Кто же их зафрахтовал? Не может быть! Подожди, я скажу Питу. Он утверждает, что их зафрахтовал «Ренесслейр».
— Это позор для нас, так и скажи ему.
— Пит говорит, что для нас это позор, — трубка возмущенно закудахтала. Шартелль вздохнул и отнес ее еще на шесть дюймов. — Ну, я не знаю, где задержались телеграммы. Ими занимался Джимми Дженаро. Жаль, конечно. Придется возложить все надежды на полную сигару. О, это кошмар. Подожди, я скажу Питу. Он говорит, что «Гудйир» водит его за нос, ссылается на нехватку гелия и заявляет, что все дирижабли заняты под местные карнавалы.
— Вы знаете, что ему сказать, — я притворно нахмурился.
— Пит повторяет, что это позор для нас. Что ж, придется обойтись и без дирижабля. А как дела со значками и пластиковыми бумажниками? — на этот раз кудахтанье Даффи вызвало улыбку на лице Шартелля. — Я знаю, что непросто, но это твой участок работы, — знаком он показал вдове Клод, что хочет кофе, и та мгновенно выполнила его просьбу. Он легонько шлепнул ее по попке. — Мы тоже пашем, не поднимая головы, Поросенок. Старина Пит барабанит на машинке, а я занимаюсь политикой. Беда в том, что нам очень одиноко.
Анна хихикнула.
— Я согласен, Поросенок. Лозунги в небе и дирижабль — хорошие идеи. Жаль, что мы не успели ими воспользоваться. Но придумал их Пит. Его просто распирает от идей.
— Лжец, — бросил я.
— Да, придумаем что-нибудь еще, Поросенок. Пока все идет неплохо. Обязательно… До свидания, — Шартелль положил трубку и широко улыбнулся.
— Они клюнули на телеграммы, Пит. И, должно быть, перепугались до смерти. «Ренесслейр» зафрахтовал все специальные самолеты в Англии и на континенте. Поросенок пытался найти их в Штатах, но тамошние пилоты не хотят повторять подвиг Линдберга. Что же касается «Гудйира», я думаю, на корпорацию надавили по государственным каналам. Интересно, как они собираются доставить сюда дирижабль?
— ЦРУ постарается, — ответил я.
— А эти два молодца, что порвут с партией, лишь подкрепляет их убежденность в том, что они на правильном пути. Да, день сегодня начался весьма удачно.
— Клинт, — вдова Клод погладила его по руке, — Анна и я посовещались между собой, пока ты беседовал по телефону, и решили приехать к вам вечером, чтобы приготовить обед.
— Я уже переговорила с Самюэлем, — добавила Анна. — Он согласен. Он хочет научиться готовить американскую еду, чтобы ублажить добрых господ.
— Ну и ну, — покачал головой Шартелль. — Все складывается как нельзя лучше, Пит. Мы сидим на границе Сахары, по уши в политике и интригах, потеем, как свиньи, наливаемся джином с тоником, и тут прямо из душа приходят они, две самые красивые женщины в мире и предлагают приготовить обед и все такое, да еще у одной из них винный магазин.
— Это не Африка, — попытался возразить я. — Совсем не Африка. Мы не видим Африку.
— Наоборот, юноша. Вы считаете, что этот сладкоголосый майор, у которого мы славно поужинали вчера вечером, не Африка? А эти люди на ленче у Акомоло, старый колдун и Иль в соломенной шляпе? Тоже не Африка? А его превосходительство и двухмильная прогулка от дверей до его стола с выкрикиванием наших имен… О, это было прекрасно! Вы говорите мне, что доктор Диокаду и Джимми Дженаро — не Африка? Ну, это лучше, чем Манго Парк и полное собрание сочинений Роберта Руарка. Конечно, животных тут нет, но я чувствую Африку, чувствую ее, когда, придя на рынок, разговариваю с бакалейщиками. Я чувствую ее, и то, что я чувствую, мне по душе, так что можно считать, что нам просто повезло.
— Хорошо, Шартелль. Это ваша Африка. Такая, какой вы ее себе представляете.
Шартелль кивком головы принял мою капитуляцию.
— Так что мы с радостью принимаем предложение наших очаровательных дам приготовить нам обед, но я думаю, Пит, что мы должны дать им денег, чтобы они купили продукты. У вас есть деньги?
— Есть, — я достал бумажник и дал Анне четыре пятифунтовые купюры.
— Это же сорок два доллара.
Шартелль великодушно махнул рукой. Это были мои деньги.
— Не беспокойтесь, мисс Анна. Просто покупайте все, что вам нужно. А если вы научите старину Самюэля готовить новые блюда, я, возможно, поделюсь с вами рецептом орлеанского плова.
— Каким рецептом? — переспросила Анна.
— Вы хотите сказать, что никогда не слышали об орлеанском плове?
— Нет, Клинт, не слышала.
— Значит, в воскресенье устраиваем пир. Пит говорил, что он специалист по жареным курам. Так почему бы вам не купить три или четыре откормленных цыпленка. Пит нам их зажарит, а я приготовлю котел плова, только дайте мне три фунта куриных потрошков, а вы, юные дамы, будете отдыхать в тени, попивая чай со льдом.
Анна посмотрела на меня.
— Ты был прав. Его нужно видеть. Клод, вы подвезете меня? Мне пора на урок.
— Конечно. Но за покупками мы поедем вместе?
— Я вам позвоню.
Мы с Шартеллем получили на прощание по нежному поцелую, вдова Клод надела сеточку на голову. Волосы Анны развевались по ветру. Шартелль смотрел, как они уезжают.
— Красавицы, не так ли, Пит?
— Я вынужден согласиться.
Красноватого цвета фургон едва не снес бампер «ТР-3», когда наши женщины поворачивали на шоссе. Мадам Дюкесн обругала водителя по-французски, и они умчались. Фургон дал задний ход, в окне показалась чья-то физиономия. Шартелль и я все еще стояли на крыльце.
— Где живет Пит Апшоу? — в голосе слышался американский акцент.
— Здесь, — крикнул я в ответ.
Фургон еще подал назад и свернул на нашу подъездную дорожку. Тут я понял, кого к нам принесло.
— О боже, это Дидди, Дампс и Тот.
— Кто?
— АП, ЮПИ и Рейтер.
— О!
— Считайте, полдня как не бывало.
— Может, они что-то знают.
— Они знают, что хотят пить. И отнюдь не воду.
С представителем АП я познакомился еще в Европе, когда был там единственным корреспондентом моей газеты. Теперь ему было за шестьдесят лет, сорок из которых он посвятил добыванию новостей. Репортер ЮПИ, высокий худющий австралиец, какое-то время работал в лондонском отделении агентства, и мне приходилось иметь с ним дело уже после того как я перешел к Даффи. Рейтер представлял здоровяк-альбертиец. Он освещал все события, происходящие на западном побережье Африки до границы Анголы. Дальше его не пускали.
— Как вы их назвали? — переспросил Шартелль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Ваша профессия, ее необходимость и полезность, основывается на существовании народной демократии?
— Не обязательно народной, — Шартелль пристально смотрел на майора. — Но демократии, при которой люди имеют право проголосовать за того, кому они хотят платить налоги.
— Вы, должно быть, убежденный сторонник демократической формы правления государством.
Шартелль улыбнулся.
— Нет, сэр, совсем нет. Я часто думаю, что Соединенным Штатам пошел бы на пользу великодушный диктатор. Беда в том, что достаточно великодушного человека, кроме меня, нет, а у меня нет голосов. Вам в голову не приходили такие мысли, майор?
— Возможно, и приходили, мистер Шартелль, но только под самое утро. Я все-таки думаю, что армия не должна вмешиваться в политику.
— Вот это правильно.
На этом политическая дискуссия закончилась. Майор повернулся к Анне, Шартелль — к мадам Дюкесн. А я отдал должное коньяку.
Мадам Дюкесн наклонилась к майору, коснулась его руки.
— У меня ужасно разболелась голова. Монсеньор Шартелль любезно согласился проводить меня домой. Наверное, тебе придется самому попрощаться с гостями.
Лгала она хорошо, подумал я. Майор словно ни о чем и не догадался. Казалось, его заботило лишь самочувствие мадам.
— Вы очень добры, мистер Шартелль. Не знаю, как и отблагодарить тебя, Клод, за те чудеса, что ты сотворила для меня. Прием прошел великолепно. В Убондо о нем будут говорить не одну неделю, — я решил, что он-таки сошел со страниц «Космополита».
Мадам Дюкесн приложила руку к голове.
— Голова просто разламывается. Я рада, что тебе понравилось. Стюардам я все объяснила. Они знают, что нужно делать.
Майор встал. Помог подняться мадам Дюкесн. У меня создалось впечатление, что она не нуждалась в помощи.
— Мистер Шартелль, я ваш должник за столь любезное предложение проводить мадам Дюкесн.
— Я сделаю это с большим удовольствием.
Майор сухо улыбнулся.
— Я в этом не сомневаюсь.
Анна подала мне знак, и мы тоже встали. Поблагодарили майора за прекрасный вечер, похвалили еду и пошли к машине. Шартелль и мадам Дюкесн следовали за нами. Она приехала на своей машине, старой ТР-3 с открытым верхом. Шартелль, естественно, предложил сесть за руль. Мадам Дюкесн надела на голову легкую сеточку, чтобы ветер не растрепал волосы. Шартелль завел мотор, улыбнулся нам, и они унеслись в ночь.
Я помог Анне сесть в «хамбер», и мы не спеша покатили домой. «ТР-3» стояла у крыльца, радиостанция Информационной службы США в Конровии передавала блюз, а Шартелль и мадам Дюкесн танцевали на веранде, прижавшись друг к другу. Ее головная боль, похоже, прошла.
— Пити, — посмотрел на меня Шартелль, — не смогли бы вы, после того как закончите те два заявления для прессы, оставить записку Самюэлю? Я подумал, его надо предупредить, что завтракать мы будем вчетвером.
Глава 20
Следующим утром Анна одолжила мадам Дюкесн юбку из джинсовой ткани и одну из моих рубашек. Юбка, вместе с бермудскими шортами, тапочками и блузкой попали в комод двумя днями раньше.
— Если мне приходится возвращаться домой в восемь утра, я не хочу выглядеть так, словно вечеринка затянулась на всю ночь, — объяснила мне Анна, укладывая одежду в нижний ящик.
Шартелль ходил гоголем, а вдова Клод лучилась от удовольствия, только что не мурлыкала. Когда я появился в гостиной, они пили кофе, а Анна — вторую чашку чая. Шартелль также читал заявления, которые я отстучал перед тем, как лечь спать.
— Интересно вы пишете, Пит. Адвокат, оказывается, покидает вождя Акомоло, потому что тот представляет собой угрозу для… демократии. А второй парень выходит из партии, потому что вождь — «символ неофашизма, который стремится поглотить Африку».
— Разве это неправда, Клинт? — спросила вдова Клод.
— Что именно?
— Фашисты сейчас снова на подъеме.
— Возможно, дорогая, но едва ли они прячутся за Акомоло. Вам не кажется, юноша, что вы даете оппозиции слишком мощное оружие? Читая эти заявления, я сам рассердился на вождя.
— По ходу кампании его обвиняют в куда более тяжких грехах.
— Вы уже навесили на него все ярлыки, разве что не назвав белым.
— Даже я не мог зайти так далеко, Шартелль.
За завтраком, когда нас по очереди обслуживали Самюэль, Чарльз и Маленький Мальчик, последний немного нервничал. Зазвонил телефон. Приятель Шартелля, мистер Оджара, сообщил, что нам звонят из Лондона, и он, мистер Оджара, лично соединит нас с лондонским абонентом, как только тот возьмет трубку.
— Премного вам благодарен, мистер Оджара, — ответил Шартелль. — Как ваша семья? Младшенький уже поправился? Отлично. Да, у меня тоже все в порядке. Хорошо, жду вашего звонка.
Лондон дали через десять минут. Даффи кипел от гнева. Шартеллю пришлось отставить трубку на добрый фут, чтобы не оглохнуть от доносившихся из нее воплей.
— А теперь успокойся, Поросенок, и повтори все сначала, только медленнее. Совершенно верно… Мы просили у тебя самолеты, вычерчивающие слова в небе… Ты пытался… Подожди, Поросенок… Он пытался достать нам эти самолеты, Пит.
— Значит, он-таки расшифровал код.
— Ну, и когда они будут у нас, Поросенок? Не будут? Это ужасно… Да, сэр. Я хотел бы знать, кто их перехватил… Подожди, Поросенок, я скажу Питу. Он говорит, что в Англии нет ни одного свободного самолета для Альбертии. Их все зафрахтовали, и он собирается сообщить нам, кто это сделал.
— Передайте ему, что это позор для ДДТ.
— Пит считает, что это позор, Поросенок. Кто же их зафрахтовал? Не может быть! Подожди, я скажу Питу. Он утверждает, что их зафрахтовал «Ренесслейр».
— Это позор для нас, так и скажи ему.
— Пит говорит, что для нас это позор, — трубка возмущенно закудахтала. Шартелль вздохнул и отнес ее еще на шесть дюймов. — Ну, я не знаю, где задержались телеграммы. Ими занимался Джимми Дженаро. Жаль, конечно. Придется возложить все надежды на полную сигару. О, это кошмар. Подожди, я скажу Питу. Он говорит, что «Гудйир» водит его за нос, ссылается на нехватку гелия и заявляет, что все дирижабли заняты под местные карнавалы.
— Вы знаете, что ему сказать, — я притворно нахмурился.
— Пит повторяет, что это позор для нас. Что ж, придется обойтись и без дирижабля. А как дела со значками и пластиковыми бумажниками? — на этот раз кудахтанье Даффи вызвало улыбку на лице Шартелля. — Я знаю, что непросто, но это твой участок работы, — знаком он показал вдове Клод, что хочет кофе, и та мгновенно выполнила его просьбу. Он легонько шлепнул ее по попке. — Мы тоже пашем, не поднимая головы, Поросенок. Старина Пит барабанит на машинке, а я занимаюсь политикой. Беда в том, что нам очень одиноко.
Анна хихикнула.
— Я согласен, Поросенок. Лозунги в небе и дирижабль — хорошие идеи. Жаль, что мы не успели ими воспользоваться. Но придумал их Пит. Его просто распирает от идей.
— Лжец, — бросил я.
— Да, придумаем что-нибудь еще, Поросенок. Пока все идет неплохо. Обязательно… До свидания, — Шартелль положил трубку и широко улыбнулся.
— Они клюнули на телеграммы, Пит. И, должно быть, перепугались до смерти. «Ренесслейр» зафрахтовал все специальные самолеты в Англии и на континенте. Поросенок пытался найти их в Штатах, но тамошние пилоты не хотят повторять подвиг Линдберга. Что же касается «Гудйира», я думаю, на корпорацию надавили по государственным каналам. Интересно, как они собираются доставить сюда дирижабль?
— ЦРУ постарается, — ответил я.
— А эти два молодца, что порвут с партией, лишь подкрепляет их убежденность в том, что они на правильном пути. Да, день сегодня начался весьма удачно.
— Клинт, — вдова Клод погладила его по руке, — Анна и я посовещались между собой, пока ты беседовал по телефону, и решили приехать к вам вечером, чтобы приготовить обед.
— Я уже переговорила с Самюэлем, — добавила Анна. — Он согласен. Он хочет научиться готовить американскую еду, чтобы ублажить добрых господ.
— Ну и ну, — покачал головой Шартелль. — Все складывается как нельзя лучше, Пит. Мы сидим на границе Сахары, по уши в политике и интригах, потеем, как свиньи, наливаемся джином с тоником, и тут прямо из душа приходят они, две самые красивые женщины в мире и предлагают приготовить обед и все такое, да еще у одной из них винный магазин.
— Это не Африка, — попытался возразить я. — Совсем не Африка. Мы не видим Африку.
— Наоборот, юноша. Вы считаете, что этот сладкоголосый майор, у которого мы славно поужинали вчера вечером, не Африка? А эти люди на ленче у Акомоло, старый колдун и Иль в соломенной шляпе? Тоже не Африка? А его превосходительство и двухмильная прогулка от дверей до его стола с выкрикиванием наших имен… О, это было прекрасно! Вы говорите мне, что доктор Диокаду и Джимми Дженаро — не Африка? Ну, это лучше, чем Манго Парк и полное собрание сочинений Роберта Руарка. Конечно, животных тут нет, но я чувствую Африку, чувствую ее, когда, придя на рынок, разговариваю с бакалейщиками. Я чувствую ее, и то, что я чувствую, мне по душе, так что можно считать, что нам просто повезло.
— Хорошо, Шартелль. Это ваша Африка. Такая, какой вы ее себе представляете.
Шартелль кивком головы принял мою капитуляцию.
— Так что мы с радостью принимаем предложение наших очаровательных дам приготовить нам обед, но я думаю, Пит, что мы должны дать им денег, чтобы они купили продукты. У вас есть деньги?
— Есть, — я достал бумажник и дал Анне четыре пятифунтовые купюры.
— Это же сорок два доллара.
Шартелль великодушно махнул рукой. Это были мои деньги.
— Не беспокойтесь, мисс Анна. Просто покупайте все, что вам нужно. А если вы научите старину Самюэля готовить новые блюда, я, возможно, поделюсь с вами рецептом орлеанского плова.
— Каким рецептом? — переспросила Анна.
— Вы хотите сказать, что никогда не слышали об орлеанском плове?
— Нет, Клинт, не слышала.
— Значит, в воскресенье устраиваем пир. Пит говорил, что он специалист по жареным курам. Так почему бы вам не купить три или четыре откормленных цыпленка. Пит нам их зажарит, а я приготовлю котел плова, только дайте мне три фунта куриных потрошков, а вы, юные дамы, будете отдыхать в тени, попивая чай со льдом.
Анна посмотрела на меня.
— Ты был прав. Его нужно видеть. Клод, вы подвезете меня? Мне пора на урок.
— Конечно. Но за покупками мы поедем вместе?
— Я вам позвоню.
Мы с Шартеллем получили на прощание по нежному поцелую, вдова Клод надела сеточку на голову. Волосы Анны развевались по ветру. Шартелль смотрел, как они уезжают.
— Красавицы, не так ли, Пит?
— Я вынужден согласиться.
Красноватого цвета фургон едва не снес бампер «ТР-3», когда наши женщины поворачивали на шоссе. Мадам Дюкесн обругала водителя по-французски, и они умчались. Фургон дал задний ход, в окне показалась чья-то физиономия. Шартелль и я все еще стояли на крыльце.
— Где живет Пит Апшоу? — в голосе слышался американский акцент.
— Здесь, — крикнул я в ответ.
Фургон еще подал назад и свернул на нашу подъездную дорожку. Тут я понял, кого к нам принесло.
— О боже, это Дидди, Дампс и Тот.
— Кто?
— АП, ЮПИ и Рейтер.
— О!
— Считайте, полдня как не бывало.
— Может, они что-то знают.
— Они знают, что хотят пить. И отнюдь не воду.
С представителем АП я познакомился еще в Европе, когда был там единственным корреспондентом моей газеты. Теперь ему было за шестьдесят лет, сорок из которых он посвятил добыванию новостей. Репортер ЮПИ, высокий худющий австралиец, какое-то время работал в лондонском отделении агентства, и мне приходилось иметь с ним дело уже после того как я перешел к Даффи. Рейтер представлял здоровяк-альбертиец. Он освещал все события, происходящие на западном побережье Африки до границы Анголы. Дальше его не пускали.
— Как вы их назвали? — переспросил Шартелль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36