Он снова улыбнулся.
— Моя машина совсем рядом, — сказал он. — А совпадения никакого нет. Я вас искал.
— Откуда ж вы узнали, где надо искать?
— Мне сказал лейтенант Синкфилд.
— Замечательно, — сказал я. — Ладно, поехали в вашу забегаловку.
У Дейна оказался «Кадиллак». Из небольших, но смотрелся он вполне приятно — как раз настолько, чтобы не смущать его клиентов, если им приходилось парковаться под одним "порт-кошером". С машиной Дейн управлялся не очень хорошо. Он вел ее как человек, никогда особо не интересовавшийся автомобилями.
Бар, в который он меня привез, стоял на Пенсильвания Авеню, в восьми или девяти кварталах к западу от Белого Дома. Располагался он в в типичном здании "старого города" и слыл "пристанищем для одиночек". «Прибрежная полоса» — чем не название для бара? По-моему, не хуже любого другого.
Мы заняли кабинку и сделали заказ длинноволосому официанту. Я заказал мартини. Дейн — импортное пиво. Во всем заведении мы были единственными посетителями.
Первым делом я хорошо отхлебнул из своего стакана, нимало не побеспокоившись о том, чтобы сказать Дейну «Ваше здоровье!» или что-нибудь в этом духе. Вкус был какой-то не такой, и поэтому я сделал еще глоток. Дейн к своему пиву пока не притронулся. Он наблюдал за мной.
Я сделал знак официанту. Когда он подошел, я сказал:
— Принесите мне еще раз того же, и еще: есть ли у вас «Лаки Страйк»?
— Да, в торговом автомате, — сказал он.
— Отлично. Принесите мне, пожалуйста, пачку, ладно?
В ожидании я допил мартини. Дейн по-прежнему не притрагивался к своему пиву. Он спросил:
— Вы в самом деле хотите выпить еще?
— Именно так.
— Вы, похоже, чем-то расстроены.
— Это заметно?
— Увы, — сказал он. — Заметно.
— Даром убил время, — сказал я. — Меня нервирует, когда я убиваю время ни за что.
Официант принес мне второй бокал и сигареты. Я распечатал пачку и закурил одну, не давая себе времени передумать. Это была моя первая сигарета за более чем два года, и после первой затяжки я уже не понимал, зачем вообще когда-то бросал.
— Вы говорите о сенаторе, как я понял, — сказал он.
— Да. О сенаторе.
— Как он вам показался?
— Плох, — ответил я. — Очень плох. Он даже немного плакал, когда я уходил.
— О! По какому поводу?
— По поводу парня, которого убили перед моим домом прошлой ночью.
— Олтигбе?
— Был кто-то еще? Я знаю только о нем.
— Он был весьма расположен к Олтигбе.
— А когда вы с ним общались?
— С сенатором? Никогда. Я просто приглядываю за ним.
— Для его жены?
Дейн решил наконец выяснить, каково его пиво на вкус. Он сделал глоток. Ма-аленький. Я протянул ему пачку «Лаки Страйк». Он покачал головой.
— Я не курю.
— Как и я еще две минуты назад.
Дейн оживился.
— И сколько же времени вы продержались?
— Два года.
— Это большой срок. Что ж вдруг?
— Настроение паршивое, — сказал я. — Всегда, когда у меня паршивое настроение, я делаю себе какую-нибудь поблажку. К примеру, съедаю целую коробку конфет. Или напиваюсь без меры. Я слаб.
— Ха! — сказал Дейн, должно быть, решив, что я шучу. Хотя не думаю, что он был в этом уверен. Он вообще-то не производил впечатления человека с большим чувством юмора. Скорее, он походил на зануду, для которого жизнь — чертовски серьезное мероприятие.
— Когда она собирается подать на развод? — спросил я.
— Кто?
— Ваш клиент. Госпожа Эймс. Жена сенатора.
Дейн еще раз отхлебнул свое пиво. Похоже, второй глоток пошел у него лучше первого.
— Она не собирается, — сказал он.
— Как нет? Ей что, нравится, когда ее унижают?
— Да нет, что тут может нравиться? По правде говоря, ее это бесит.
— Тогда что ж она не избавится от муженька? Он, право, совсем немногого стоит в своем нынешнем состоянии.
— Сейчас он стоит пару миллионов. Может быть, конечно, для вас это немного…
— Я говорю совсем не об этом, — ответил я.
— Я знаю, — сказал он. — Так как он вам показался?
— Вы меня уже об этом спрашивали.
— Вы ответили, что он выглядит плохо. Что он немного поплакал. Что еще?
Вопрос заставил меня малость поразмыслить.
— Выглядит как человек, летящий в пропасть с огромной высоты. Причем сам он это давно осознал и уже даже не боится. Понимаете? Не осталось уже ни надежд, ничего. И он держится за жизнь просто в силу привычки — но может и растаться с ней в любой момент без особых возражений.
— Суицид?
— Вероятно, но я не слишком большой дока в области самоубийств. По-моему, эти ребята обычно испытывают горечь или депрессию. Это не про него. Он как будто все время в состоянии легкого шока — то всплывает, то будто снова проваливается каждые пять минут или около того. Похоже, Конни Мизелль держит его под полным контролем. Не удивлюсь, если она командует ему, когда идти в ванну.
— А что вы скажете про нее? — спросил он. Дейн явно заинтересовался.
— У меня от нее встает.
— А кроме этого?
— Жесткая, умная и опасная.
— Что значит «опасная»?
— Видел своими глазами, что она способна заставить человека делать практически все, что она пожелает.
— Звучит так, словно вы ее малость побаиваетесь.
— Может быть, — сказал я. — Вы когда-нибудь говорили с ней?
— Пару раз, — ответил он. — Она не подпустила меня близко к сенатору.
— Как же вы тогда за ним «приглядываете»?
— Через беседы с людьми вроде вас — с теми, кто с ним встречался. Утром я потратил полчаса на разговор с его бывшим административным помощником. Человек по имени Кьюмберс.
— Что он сказал?
— Что партия с сенатором в бридж не удалась. Еще он рассказал почти то же, что и вы. Разве что акценты расставил несколько иначе. Сказал, что сенатор, по-видимому, совсем утратил способность к принятию решений. Не может ни о чем сформулировать мнение, не сверившись сначала с нею.
Я пожал плечами.
— Так может, ему еще повезло, что она с ним рядом, — сказал я.
— Его жена так не думает.
— А что она думает?
— Она думает, что его приворожили.
Я уставился на него. Он смотрел вниз в свой бокал, как будто слегка смущался.
— Что, натурально приворожили? — спросил я. — С ведьмами, колдунами и прочим?
— Что вы, ничего подобного. Она просто считает, что Конни Мизелль приобрела над ним какую-то странную власть.
— Спросите, слышала ли она когда-нибудь о сексе, — сказал я.
— Так, на ваш взгляд, этим все исчерпывается?
— Не знаю, — сказал я. — Мне не 52 года, и я не испытывал ряд серьезных жизненных кризисов и потрясений. Не знаю, что бы было, если б я прошел через них и обнаружил рядом с собой Конни Мизелль, на которую вполне можно опереться. Может быть, мне б это понравилось. Не думаю, что это было бы слишком сложно. Множество парней пожертвовали гораздо большим, чем наш сенатор, за чертовски меньшее.
— А что вы про нее знаете? — сказал он.
— А вы сделками интересуетесь?
— Возможно.
— Я расскажу вам все, что знаю, в обмен на встречу с вашим клиентом.
Дейн нахмурился. Почему-то это сделало его на вид еще большим осколком 1950-х, чем когда-либо прежде.
— А как я проверю, располагаете ли вы чем-то, что я могу использовать?
— Никак.
Он немного подумал над этим — наверно, целую минуту. Затем сказал:
— Когда вы хотите встретиться с миссис Эймс?
— Как насчет сегодня днем?
— Ей нет никакой нужды видеть свое имя в газетах.
— А это и не входит в сделку. Я готовлю отчет о ее муже. Если она хочет, чтобы мой отчет был полным, она должна меня увидеть. В противном случае мне все равно придется — и я буду! — писать о ней, но в обход нее. Не думаю, что для нее это будет лучшим вариантом.
Дейн кивнул.
— Я вернусь через минуту, — сказал он, поднялся и пошел ко входу в бар, где был установлен таксофон. Он говорил по нему минут пять. Должно быть, ему пришлось приложить усилия, чтобы убедить собеседника. Вернувшись, он сообщил:
— Она будет ждать вас в 3.30 сегодня днем. Знаете, где это?
— Нет.
— Я нарисую вам схему. Вы пока рассказывайте мне, что знаете, а я буду рисовать.
И я рассказал ему все, что мне было известно. Или почти все. Пока я говорил, он рисовал шариковой ручкой на салфетке. Временами он поднимал на меня свои холодные зеленые глаза и смотрел, словно хотел показать, что все еще слушает, хотя и не вполне понимает, зачем. Это побуждало меня рассказывать больше. Наверно, это была особая техника слушания, разработанная в ФБР. Или в ЦРУ. Он все еще походил на банкира — весьма осмотрительного банкира — а я чувствовал себя как физическое лицо, пришедшее просить ссуду, не собрав всех необходимых справок. Говорю много, а бумаги-то у меня не в порядке…
Когда я наконец замолчал, Дейн еще продолжал рисовать карту. На ней присутствовали все виды линий и стрелок и наличествовал даже аккуратно прорисованный маленький компас, указывавший на север. Затем он поджал губы — как делает банкир, решивший сказать «нет» — и произнес:
— Негусто, мистер Лукас.
— Но ведь больше, чем вы знали до этого.
— Больше? — сказал он и приподнял седеющую бровь.
— А вам известно что-то, о чем я не сказал?
Он покачал головой — так, как бы это сделал сожалеющий банкир.
— Мы завершили нашу сделку, — сказал он. — Если у вас будет что-то еще, заходите, поторгуемся.
— А у вас есть что-то, что могло бы меня заинтересовать?
— Возможно, — ответил он. — Вполне возможно.
Я достал из кармана пять баксов и положил на столик.
— Ну тогда разрешите мне хотя бы заплатить за вас, — сказал я.
С Дейном, впрочем, сарказм был пустой тратой времени. Он ответил «Ну, если вы настаиваете», и вручил мне схему. Я посмотрел на нее — она, пожалуй, действительно была очень хорошо нарисована. Она также была единственной вещью, которую он отдал в тот день.
Когда я пришел домой, Сара втянула носом воздух и сказала:
— Боже, мы, как я погляжу, пили сегодня с утра?
— А еще и курили, — сказал я.
— Что случилось?
— У меня было плохое утро.
— Вот как?
— Пришлось выслушать слишком много вранья.
Она положила свою руку мне на плечо.
— Ребенок уснул. Мы можем пойти наверх, забраться в постель, и ты мне все обо всем расскажешь.
— А ты, похоже, считаешь ЭТО лекарством от всех скорбей, да?
— А ты?
— Черт побери, близко к тому! — сказал я и ухмыльнулся ей во весь рот.
Ответом была ее шаловливая улыбка.
— У нас есть время?
— Не сейчас, но будет ближе к ночи. Или даже вечером пораньше.
— Ну ладно, если мысль о постели тебя сейчас не греет — что скажешь о ланче?
— А что ты предлагаешь?
— А что ты пил сегодня?
— Мартини.
Она кивнула.
— Ореховое масло и сандвичи с холодцом. Они впитают джин.
После сандвичей, которые были очень даже недурны, я подошел к телефону на стене, взял трубку и посмотрел на часы. Было 12.30. Значит, в Лос-Анджелесе пол-десятого. Я набрал код Лос-Анджелеса, 213, а затем тот номер, который упомянула в разговоре Конни Мизелль нынче утром. Я был уверен, что помню точно — не зря ведь я сегодня так часто повторял его про себя? СR4-8905. Она сказала, что звонила по этому номеру каждый день в 3.45, чтобы сообщить своей матери о благополучном возвращении из школы.
Сначала были обычные шорохи и писки, потом начались гудки. Трубку сняли на четвертом, и мужской голос сказал:
— Стейси слушает.
— Какой Стейси? — спросил я.
— Стейси-бар, приятель, и если тебя мучает жажда, мы не откроемся до десяти.
— А как долго у вас этот номер?
— Да с самого открытия, уж двадцать лет. Ты дурью маешься, приятель, или тебе на самом деле что-нибудь нужно?
— А вы — Стейси?
— Я — Стейси.
— Да, дурью маюсь, — сказал я и повесил трубку.
Глава пятнадцатая
Следуя карте, составленной Артуром Дейном, я проехал по скоростному шоссе мимо Аннаполиса, пересек по мосту Залив Чизпик и свернул к югу на Истон. От Истона я повернул к западу на 33-е шоссе. Оно идет по центру длинного выступа, глубоко уходящего в тело залива. Таким образом, я оказался в округе Талбот, том самом округе Талбот, где на душу населения приходится больше миллионеров, чем в любом другом округе штата Мэриленд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36