Секунду я решал про себя, стоит ли выяснять, что она знает, если она что-нибудь знает. Решил, что не стоит. И сейчас мне неясно, изменилось бы что-нибудь, если б я тогда решил иначе. Возможно, пара человек осталась бы в живых. А если еще пораскинуть — так может и нет…
Впрочем, мне не пришлось откровенно отвергать ее. Кое-кто облегчил мне задачу. Голос, который произнес: «Что-нибудь еще, миссис Эймс?» Это был Джонас Джоунс, вставший у двери, которая, по-моему предположению, вела в буфетную. Я посмотрел на него через ее плечо. Его черные глаза буквально вцепились в меня. Лицо его слегка вытянулось и побелело, но в его тоне ничего этого не проступило. Он все еще был вежливым. Может, немножко ледяным, но вежливым.
Она не стала ни отпрыгивать, ни подаваться назад. Она позволила своей руке проскользить по моей груди, медленно, и лишь затем обернулась:
— Мистер Лукас как раз собирается уходить. Вы проводите его?
— Да, миссис Эймс.
Он пересек комнату и встал у другой двери, которая выводила в залу.
— Мы могли бы поговорить еще когда-нибудь, — сказала она. — Когда-нибудь очень скоро.
— Хорошо, — сказал я. — Давайте.
— Как знать — может быть, это избавит вас от многих беспокойств, — сказала она. — И еще это может быть очень даже интересно. Для нас обоих.
— Вполне возможно, — сказал я.
— Я позвоню вам.
— Вы будете очень любезны, — сказал я, повернулся и отправился к двери, которую Джонас держал открытой.
Он последовал за мной в залу, обежал меня слева и распахнул для меня большую резную дверь.
Я остановился и некоторое время смотрел на него.
— Тебе нравится твоя работа? — спросил я.
— Тут получше, чем в Майами Бич, приятель, — ответил он. — Нет такой большой конкуренции.
— Ты хочешь сохранить место?
Он кивнул.
— Планирую.
— Тогда тебе надо бы поусерднее выполнять работу внутри дома, — сказал я.
Глава шестнадцатая
В международном аэропорту Лос-Анджелеса я арендовал в конторе Хертца зеленый «Шевроле Импала». Остановился я в мотеле на Западном Авеню — не так далеко от Вилшира. Там я повесил свой костюм, повалялся на кровати, потом смешал себе выпить из бутылки Скотча, которую предусмотрительно захватил с собой из Вашингтона. Сделав все это, я снял трубку и набрал номер Сайза.
В Вашингтоне было около часу дня, и Сайз восседал во главе обеденного стола.
— Я в мотеле «Жемини», — сказал я.
Он спросил, какой у меня номер, я сказал. После этого он сообщил:
— Я вывернул этот город наизнанку, но найти удалось не так уж много. Он выезжал отсюда множество раз — а кто нет? В первый раз в 1929, когда ему было 9. В том же году он посетил Большой Каньон, наряду с Йеллоустоунским парком, Йосмитом, Сан-Франциско и озером «Плоская голова». Это в Монтане.
— Похоже на обычный туризм, — сказал я.
— На машине, — сказал Сайз. — На «Эссексе супер 6» 1928 года, если это представляет какой-то интерес.
— Всей семьей?
— С матерью, отцом и сестренкой семи лет. Звали Марта. Умерла от полиомиелита в 1935 году.
— Не поможет, — сказал я. — Когда еще он срывался с места?
— С тех пор еще примерно две или три дюжины раз, — сказал Сайз. — Боже, да все ездят в Калифорнию! Я не смог много собрать о его поездках до того, как он стал сенатором, но в бытность им он выезжал 15 раз. Примерно три раза в год.
— В Лос-Анджелес?
— Да повсюду. Иногда в Лос-Анджелес. Иногда в Сан-Франциско. Пару раз в Сакраменто. Однажды в Сан-Диего. В Ла-Джолла у него был вроде бы "друг сердечный". Останавливался у него пару раз.
— Может, любовница? — спросил я с надеждой.
— Бывший сосед по комнате, в колледже.
— Это может быть что-то, — сказал я. — Как его имя?
— Его имя — Джон Свендон, но едва ли он тебе чем-то поможет. Он умер четыре года назад. Эймс приезжал на его похороны.
— Ладно, — сказал я. — Что о тех временах, когда он еще не стал сенатором?
— Мейбл застала его мать по телефону сегодня утром. Она живет в Индианополисе. Это через нее мы узнали насчет «Эссекс супер 6». Она старенькая уже, Мейбл проговорила с ней почти час — по большей части о той турпоездке за рулем. Она не помнит никакого другого времени, когда б он туда ездил, за исключением войны. Он призвался на флот из Сан-Франциско.
— Он ведь был летчик?
— Да, морская авиация. Или военно-морская? Горячий парень. Дослужился до капитана, так и демобилизовался.
— Когда?
— Если верить Пентагону, 14 августа 1945 года.
— Это ж День Победы над Японией, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— А где он демобилизовался?
— Его мать сказала, что в Лос-Анджелесе. Он два дня не мог выбраться домой, потому что ему никак не отдавали билет. Пирог, который она ему испекла, успел зачерстветь.
— Ну ладно. Если он был во флоте, значит, отпустили его на гражданку из лагеря Пендлтон, а не из Лос-Анджелеса. Есть что-то еще?
— Мы убили целое утро, собирая для тебя все это.
— Но это немного.
— Чем богаты, как говорится.
— Ладно, придется, как видно, собрать остальное здесь, — сказал я.
— Откуда собрать? — спросил Сайз.
— Не знаю еще.
— Вот это меня и беспокоит, — сказал Сайз и отключился.
Фирма «Коллинзон и Керни», специализирующаяся на инженерном консалтинге, располагалась на втором этаже трехэтажного здания по Беверли-бульвару. Я поднялся по ступенькам и попал в открытый коридор. Никакого звонка не обнаружилось, и я вошел без стука. За простой стойкой из серого металла сидела женщина. Она трудилась над решением кроссворда из «Таймс». Еще там были по виду совершенно неудобные стулья, вроде тех, что часто встречаются перед кабинетами дантистов. На стенах висело несколько фотографий каких-то подозрительных мостов, ни один из которых я так и не смог опознать, а на полу лежал плетеный пеньковый коврик.
Женщине, видимо, было чуть-чуть за шестьдесят. У нее были хрупкие оранжевые волосы и хрупкий оранжевый рот. Также на каждой щеке было нарисовано два четких оранжевых пятна. Она взглянула на меня через бифокальные очки. Такие были весьма популярны пятнадцать или двадцать лет назад.
— Если вы пришли что-то продать, вы зря тратите время, — сказала она ледяным тоном. — Мистер Керни бывает только по вторникам и четвергам.
— А как же быть, если я захочу построить мост в пятницу? — сказал я.
— Ха. Ха. Ха. — сказала она, как будто читая вслух.
— Бизнес не особо процветает? — спросил я.
Она вернулась к кроссворду.
— Бизнес ни к черту, — сказала она.
— Возможно, если б мистер Коллинзон и мистер Керни бывали в офисе почаще, и дела бы пошли веселей.
Она отложила шариковую ручку и положила руки на стол. Оранжевые ногти вполне гармонировали с ее макияжем. А вот глаза у нее, как я заметил, были голубые, как яйца дрозда. Оранжевый цвет всего остального с ними гармонировал слабо.
— Мистер Коллинзон, — сказала она, — умер 15 лет назад. Мистеру Керни уже 77 лет, и единственная причина, по какой он еще ходит сюда — это чтобы скрыться от жены. А жена у него, могу я добавить, та еще стерва. Что до постройки мостов, так мы мосты не строим. Мы их проектируем. Или, если быть построже в определениях — рассказываем людям, как их надо проектировать. Но за последние девять лет мы не помогли спроектировать ни одного моста.
— Да, похоже, в делах у вас определенный застой, — сказал я.
— А что вам нужно — скажите прямо?
Спрашивая, она сложила руки домиком и водрузила на них свой подбородок.
— Можете соврать мне что-нибудь. Я не возражаю. Я тут уже ошалела от скуки.
— А вы давно тут работаете?
— В июне будет тридцать один год.
— Я интересуюсь некоторыми людьми, которые здесь некогда работали.
Она улыбнулась.
— О, красота какая! Сплетни! Кто же? Я знала всех.
— Мужчина по фамилии Мизелль. А потом его жена. Мизелль был, насколько я понимаю, инженером.
— Вы из кредитного бюро?
Я покачал головой.
— Легавый?
Я покачал головой снова.
— Прошу прощения, — сказал я. — Я что-то типа репортера.
— Но ведь не с телевидения? — она казалась несколько разочарованной.
— Нет. Я работаю для Френка Сайза.
Как обычно, взвыли трубы, ударили тамтамы, и лед, что называется, тронулся. Это происходило почти всегда, когда я упоминал имя Френка Сайза в присутствии людей, изнывающих от отсутствия внимания. Похоже, оно для них много значит. Они не только рвутся к общению, они еще и жаждут рассказывать больше, чем они в действительности знают. Порой они берутся рассказывать даже о том, о чем в ином случае не стали бы говорить никому другому — то ли из стыда, то ли из опасения. Но и стыд, и страх куда-то отступают, если только возникает малейший шанс увидеть свою фамилию на страницах газет — или свое лицо на экране телевизора. Порой мне кажется, что я понимаю, в чем причина: они видят в этом свой последний шанс обрести бессмертие. Впрочем, не уверен…
Женщина с оранжевыми волосами сказала:
— Меня зовут Фиби Мейз.
— А меня — Декатур Лукас.
— А вы не хотите его записать?
— Что?
— Мое имя.
Нравится некоторым, когда вы при разговоре пишете в блокноте. Вероятно, это дает им время лучше продумывать ложь.
— Мы так больше не делаем, — сказал я. — Это вышло из моды.
— Но как же тогда вы умудряетесь все запоминать и держать в голове? — сказала она. — Вот я ничего не запомню, пока не запишу.
— А у меня в боковом кармане есть маленький магнитофон, — сказал я. Я на мгновенье оттянул левый рукав и мельком продемонстрировал свои наручные часы. — В часы встроен 33-фазный циклический микрофон с направленными сенсорами. Вы знаете такие — как у астронавтов.
Она важно кивнула.
— Припоминаю, я что-то слышала об этом. По телевизору.
«Еще б ты не слышала!» — подумал я.
Не знаю, почему я вдруг стал ей врать. Может быть, оттого, что она казалась такой безрадостной. И одинокой. Захотелось дать ей хотя бы что-то, о чем можно было бы говорить целую неделю… Если ей есть с кем говорить.
— Так как насчет человека по фамилии Мизелль? — спросил я бодро. — Работал тут такой в 56-м или в 57-м?
— Может быть, — сказала она. — А что он сделал?
— Я не знаю, делал ли он вообще что-нибудь, — ответил я. — Умер, наверно, — вот все, что я знаю.
Она захихикала.
— Наверно, допился до смерти.
— Хотя здесь он все ж работал — как инженер.
— Инженер! — она произнесла это слово как легкое ругательство. — Он был всего лишь чертежник, да и продержался только четыре недели. Мистер Коллинзон уволил его самолично. Это было одно из последних его дел, перед тем как он слег.
Я кивнул.
— А как насчет его жены, тоже Мизелль? Такая здесь работала когда-нибудь?
Она снова захихикала.
— Какой еще жены? У Билли Мизелля никогда не было жены. Он пропадал каждый вечер, гулял напропалую, а утром появлялся с опозданием, и от него несло, как от открытой бутылки с джином. И такие чудовищные враки рассказывал!.. Но с ним невозможно было удержаться от смеха, такой он был… ну, счастливый какой-то, просто счастливый. Ни с чего и от всего сразу.
— Когда он здесь работал? — спросил я.
— С 15 мая по 15 июня 1956 года.
— Как же вы так хорошо запомнили?
Она воспользовалась правой рукой, чтобы водрузить на место непослушный оранжевый локон.
— Билли Мизелль не из тех, кого забудешь, — сказала она, чуть улыбнувшись.
— А вы так и не были замужем, я прав? — спросил я.
— Совершенно верно. Я — мисс Мейз, если вы об этом.
— Так вы сказали — пил он много?
— Тогда все много пили. Хотя Билли еще больше остальных. Он был не пьяница, просто любил хорошо повеселиться.
— А чертежником-то он был толковым?
— Днем так очень хороший. Очень хороший и очень быстрый. Хотя с утра гроша ломаного не стоил.
— А как вы сами насчет выпить?
Она подняла свои выщипанные брови. Они были темно-коричневого цвета.
— Вы имеете в виду — в общем?
— В частности, — сказал я. — Я, в частности, думаю о пинте «J&B», которая лежит у меня в левом боковом кармане.
— Хм… прямо по соседству с магнитофоном?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36