Я направилась в ту часть сада, где впервые встретилась с Питом, играющим в одиночестве в футбол. Там было тихо и пустынно. Ничего не указывало на то, что здесь гуляет ребенок — в густой и высокой траве не было забытых мячей или игрушек, с ветвей деревьев не свисало ни качелей, ни канатов, никаких колец или трапеций.
Неподдельное удивление Дэвида, когда он узнал о том, что в доме живет ребенок, оставило у меня неприятный осадок. Это чувство было непонятно даже мне самой. Конечно, Дэвид мог посещать только строго определенные помещения в доме и один-единственный внутренний дворик. Почти все свое время он проводил, разбирая весь тот хлам, который веками скапливался на чердаках и в кладовках этого старинного дома. Ну не может же ребенок быть настолько незаметным, чтобы о его присутствии даже не подозревали. Возможно, большую часть дня он находится в школе. Может быть, когда я его встретила в саду в прошлый раз, у него были выходные, которые он проводил дома, а может, он вообще учится в интернате и приезжает на виллу только на уик-энд.
Я решила, что мне следует предпринять небольшое расследование, чтобы что-то узнать о Пите. Как уже высокомерно отметила Франческа, я была одета как раз для похода, а после визита в вотчину Дэвида моему туалету уже ничто не грозило. Кроме всего прочего, мне очень хотелось найти гараж, чтобы я могла в любой момент воспользоваться своей машиной, не прибегая к помощи Альберто. И, конечно, мне надо было заполучить обратно ключи от машины, если уж я собираюсь самолично распоряжаться ею.
Мне пришлось вернуться во внутренний дворик, где Дэвид занимался своими упражнениями. Он уже закончил пробежку и ушел; скорее всего, он направился на кухню к Розе, чтобы перекусить. Сквозь калитку, которую он мне показал, я заметила небольшой дворик, вымощенный булыжником, со старинными конюшнями у дальней стены. Видимо, конюшни были частью дома, а точнее, занимали нижний этаж бокового крыла здания. Бывший каретный сарай был постепенно переделан в современный гараж. Несколько помещений сразу за гаражом явно были заброшены. Похоже, дальняя часть этого крыла вообще не используется нынешними хозяевами.
Я не решилась пойти этой дорогой. «Мерседес» стоял во дворе, Альберто старательно занимался его полировкой. Солнечные зайчики отражались от хромированных частей машины, тщательно начищенных шофером до нестерпимого для глаз блеска. Да уж, похоже, эту работу он знал и любил, чего никак нельзя сказать о его отношении к собаке.
Мне вдруг стало интересно, где же держат этого пса. Судя по всему, он должен был быть где-то неподалеку, в пределах досягаемости своего повелителя. Я решила, что было бы неплохо найти его убежище до того, как я по небрежности или невнимательности забреду на его территорию. Знакомство с собакой не давало мне полной уверенности в ее добрых намерениях. Самым разумным было бы поинтересоваться у Альберто о возможной реакции пса. Вместо этого я тихонечко ретировалась и решила начать поиски самостоятельно. Они заняли у меня не так много времени. Еще не увидев нужное мне место, я определила его по запаху. Оно находилось недалеко от конюшен, в слишком опасной, на мой взгляд, близости от того маршрута, которым пользовался Пит, чтобы добраться до уголка сада, где он обычно играл. Собачья площадка была не просто голой и пустынной, она не была приспособлена даже для содержания собаки. Конура вряд ли могла служить укрытием, она была кое-как сколочена из самых разнообразных вещей, просто непонятно, как это сооружение вообще не разваливается от малейшего ветерка. Высота этой конструкции была около десяти футов. Внутри нее на цепи сидела привязанная собака. Узкий участок вытоптанной земли, обильно удобренной собачьими экскрементами, четко показывал границу безраздельных владений животного, в пределах которых оно могло разгуливать, насколько позволяла цепь. В данный момент собака спокойно лежала, положив огромную голову на сложенные передние лапы, рядом с пластиковой миской, которая примерно на полдюйма была наполнена несвежей мутной водой.
Пес выглядел настолько одиноким и заброшенным, что, поддавшись на мгновение состраданию к несчастному животному, я чуть было не совершила ряд совершенно ненужных и даже опасных поступков. Когда я подняла руку, чтобы приоткрыть калитку, она легко поддалась. Видимо, ветер в тот момент дул в другом направлении, и собака не смогла заранее почуять моего запаха. Может быть, конечно, он прыгнул в мою сторону с одним-единственным желанием поиграть и выразить свой восторг мне, единственному человеку из всех, кого он знал, кто осмелился приласкать его и нормально поговорить с ним без криков и побоев. Он бросился ко мне, раскрыв свою страшную пасть. Только цепь удержала его от того, к чему он так стремился. Сначала она натянулась, а когда он стал рваться, немного запуталась, не пуская его ко мне. Он при этом не переставал бесноваться и рычать.
— Да уж, дружок, похоже, что память у тебя короткая, — пробормотала я. — А ну-ка, угомонись. Ведь не собираешься же ты и в самом деле расправиться со мной: я — твой друг, разве ты уже успел забыть о нашем знакомстве?
Я продолжала разговаривать с ним до тех пор, пока пес наконец не перестал рычать и не уселся на землю, не сводя с меня пристального взгляда. Он, похоже, изо всех сил старался вспомнить меня, как человек, который встретил знакомого, но никак не может сообразить, где он его видел. Когда я решила оставить свои попытки наладить с псом более или менее дружеские отношения, то была настолько вне себя, что меня просто трясло от злости. Этого монстра, и правда, следует держать на цепи: если бы не цепь, он мог бы без особых усилий перемахнуть через невысокую калитку, последствия этого даже трудно себе представить. Тем не менее, я была уверена, что цепь слишком коротка для такой огромной собаки, а Альберто совершенно не заботился о том, чтобы поддержать на его территории хотя бы относительную чистоту и порядок. Интересно, как часто кормят эту собаку. Судя по тому кровожадному взгляду, каким провожало меня это существо, еда для него — удовольствие редкое и явно скудное.
Вернувшись в огород, я решила воспользоваться другой калиткой. Никогда еще мне не доводилось видеть место, сплошь перегороженное стенками, делящими ограниченное пространство на множество крошечных отсеков. Видимо, когда-то это был великолепный и ухоженный сад. Даже теперь, по прошествии стольких лет, когда им всерьез никто не занимался, можно было заметить следы былого великолепия — ряды розовых кустов, неровно растущие и необработанные изумрудные стрелки гиацинтов, с трудом пробивающиеся сквозь плотный слой дерна, осыпающийся полуразрушенный фонтанчик в небольшом гроте, выложенном мозаикой. Мириады блестящих слюдяных пластинок и разноцветных камешков были уложены в строго определенном порядке, однако беспощадное время не пощадило работу талантливого мастера: весь пол фонтанчика был усыпан осколками. Один из участков этого сада был окружен стеной из мрамора и украшен крошечными колоннами. Две колонны, к сожалению, уже упали, хотя, быть может, именно так и было задумано архитектором еще во время разбивки сада, ведь в девятнадцатом веке искусственные руины были весьма популярны. Везде, куда бы ни падал взгляд, все заросло сорняками, трава постепенно душила с трудом пробивающиеся цветы и скрывала камни.
Последняя калитка с сильно проржавевшим металлическим запором вывела меня в основной сад. Видимо, он был изумителен в те дни, когда за ним следили и тщательно ухаживали. Он и сейчас еще потрясал своим великолепием: фонтан выпускал в небо блестящие струи воды из всех раковин Тритона, газоны напоминали изумрудный бархат, клумбы радовали глаз всеми цветами радуги. Среди растений можно было заметить согнутую фигуру какого-то человека. Должно быть, это и был тот парнишка, которого Франческа назвала помощником Альберто для работы в саду. Полагаю, что именно он и занимался прополкой. Я решила, что эта работа ему не в тягость, он даже не выглядел уставшим. Немного подумав, я осмелилась подойти к нему поближе. Я ничего не могла сказать ему, кроме как поздороваться и изобразить на лице доброжелательную улыбку. Надо признать, что он не обратил особого внимания на мои действия, и мне не удалось установить с ним контакт. Насколько я успела заметить, у парня были больные ноги, я с жалостью подумала о несчастном создании, которому, по-видимому, сложно передвигаться. Прихрамывая, он медленно побрел в сторону, противоположную той, откуда появилась я.
Взглянув на свои часы, я поняла, что высота солнца здесь не соответствует тому, к чему я привыкла у себя дома. Надо было успеть принять душ и переодеться. А еще я твердо пообещала себе, что на этот раз обязательно поинтересуюсь у Франчески, где она скрывает своего внука. Графиня могла отослать мальчика с глаз долой, если общение с ребенком не доставляло ей ни малейшего удовольствия, но я не видела ни одной причины, почему я должна относиться к нему, как к прокаженному.
Когда я, принарядившись, спустилась к ленчу, Франчески внизу не оказалось. Эмилия предложила мне принятый здесь ритуальный бокал вина. Когда я сказала, что мне хотелось бы дождаться хозяйку, она протянула мне небольшую записку, которую достала из своего кармана. Изящным почерком графиня уведомляла меня, что мне придется обедать в полном одиночестве. У Франчески было назначено какое-то свидание, которое она не могла отменить. «Я уже говорила вам за завтраком о важной для меня встрече, — писала она. — Надеюсь, вы великодушно простите мне мое отсутствие».
Я не могла обвинять ее за забывчивость после всех тех выходок, которые я позволила себе.
Подождав до тех пор, пока Эмилия не принесла мне кофе, я решилась спросить у нее о Пите. Естественно, я назвала мальчика Пьетро.
— Школа? — она смогла повторить ключевое слово в моем вопросе, которое было ей хорошо знакомо.
— Школа. Граф в школе сегодня?
В ответ она отрицательно покачала головой.
— Почему не в школе? — попыталась я еще раз.
Она равнодушно смотрела на меня. Я решила попробовать еще раз.
— Где мальчик?
Она неопределенно пожала плечами. Полагаю, она никогда не позволяла себе подобных вульгарных жестов в присутствии Франчески. Но мне все же показалось, что этот жест относится не ко мне, а скорее, к обсуждаемому нами вопросу; если бы она могла, она вообще не разговаривала бы со мной, настолько я была ей не интересна.
— Так вы знаете, где он? — переспросила я еще раз.
Еще один неопределенный жест.
— В своей комнате?
Положив салфетку на стол с грацией, достойной самой графини, я задала следующий вопрос:
— Где находится его комната?
Можно было подумать, что я выспрашиваю дорогу к логову льва. Она не пыталась отговорить меня от этого похода или предупредить о том, что меня там поджидает, она просто никак не могла уразуметь, что я добровольно хочу посмотреть на мальчика, почему мне вообще хочется проведать его.
Наконец мы стали медленно подниматься по лестнице. Я решила, что наше неспешное передвижение можно использовать с целью получения ответов на некоторые вопросы, которыми я и постаралась в полной мере засыпать Эмилию. Да, она сказала, что комната графини тоже находится на втором этаже, в дальнем конце того коридора, куда выходит и дверь моей спальни. Графиня живет в комнате, по соседству с которой находится вход в западное крыло, пустующее в настоящее время. К этому моменту ее английский вдруг резко ухудшился, поэтому, рассказывая мне о западном крыле, которое, по ее словам, находится в совершенно аварийном состоянии, она использовала огромное количество самых разнообразных эпитетов: небезопасный, ненадежный, старый и ветхий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54