– О чем?
– О том, что его положение – обязывает.
– Конечно. Я сказал ему, что если кто-нибудь узнает, то на карьере можно будет поставить крест.
– Почему? Разве гомосексуалисты не работают в банках?
– Нет, я не о том. Дело в переодевании и в проституции.
– И об этом он вам говорил?
– Да. Он сказал, что снимает проституток, а иногда и сам…
– Что?
– Ну… как это называется? Пристает к мужчинам. Он брал с них деньги. Я предупредил его, что это до добра не доведет. И вот – пожалуйста.
– Синьор Раванелло, почему вы не заявили об этом в полицию?
– Я ведь рассказал вам, комиссар. Я сейчас рассказал всю правду.
– Да. Но это потому, что я к вам пришел. Вы не связались с нами сразу.
Раванелло задумался.
– Я хотел сохранить его репутацию, – произнес он после долгой паузы.
– Но позвольте, о сохранении какой репутации может идти речь, если ваши клиенты, по вашим словам, уже отказываются от услуг банка?
– Я думал, это не имеет значения. – Раванелло перехватил удивленный взгляд Брунетти. – То есть все уже и так знали, и я не хотел его предавать.
– Мне кажется, вы чего-то недоговариваете, синьор Раванелло.
Под взглядом Брунетти Раванелло отвел глаза:
– Кроме того, я хотел оградить банк… Надо было сначала проверить, не был ли Леонардо… нечестен.
Еще один эвфемизм, подумал Брунетти. Вор – вот то самое слово, которое подходило к случаю.
– Я хотел убедиться, что банк не пострадал в результате… его деятельности.
– Не могли бы вы объясниться поточнее?
– Ладно, комиссар, – разозлился Раванелло, – я хотел проверить его счета, не пропало ли чего-нибудь у клиентов, которыми он занимался.
– Ах вот как. Значит, у вас сейчас работы невпроворот.
– Нет, я сделал все на выходных. Я приходил сюда в субботу и в воскресенье, чтобы проверить данные за три года.
– И что вы обнаружили?
– Ничего. Все в полном порядке, как и должно быть. Каким бы легкомысленным ни был Леонардо в своей личной жизни, на его профессии это не отражалось.
– А если бы вы выяснили, что отражалось?
– Тогда бы я вам позвонил.
– Понятно. Не могли бы вы предоставить нам копии этих документов?
– Разумеется, – с готовностью согласился Раванелло, чем немало удивил Брунетти. Насколько он знал, получить какую-либо информацию в банке было даже труднее, чем деньги. Обычно для этого требовалась санкция суда. Синьор Раванелло оказал ему неоценимую услугу. Какой милый человек.
– Благодарю вас, синьор Раванелло. Завтра наши сотрудники из отдела финансов зайдут за ними.
– Я все подготовлю.
– И припомните, пожалуйста, не говорил ли вам синьор Маскари еще чего-нибудь о своей другой, тайной жизни.
– Непременно. Но по-моему, больше ничего не говорил.
– Ну, может быть, услышанное тогда так взволновало вас, что какие-нибудь детали ускользнули от вашего внимания, но вспомнятся вам сейчас. Я буду вам очень признателен, если вы запишете все, что придет вам на память. Я свяжусь с вами через день-два.
– Непременно, – повторил Раванелло, готовый, наверное, пообещать что угодно, лишь бы Брунетти скорее убрался.
– Ну, на сегодня, я думаю, все. – Брунетти встал. – Вы очень отзывчивы и добры, синьор Раванелло. Спасибо, что не отказались встретиться со мной в этот тяжелый для вас час. Ведь вы потеряли не только сослуживца, но и друга.
– Да-да, – закивал Раванелло.
– И еще раз спасибо, – сказал Брунетти, протягивая руку, – я очень ценю ваше внимание и помощь. И вашу искренность.
При этих словах Раванелло подозрительно вскинул на него глаза, но ответил:
– К вашим услугам, комиссар.
Раванелло проводил его до дверей. У дверей они еще раз пожали Друг другу руки, и Брунетти снова спустился по той же лестнице, на которой в субботу выслеживал Раванелло.
Глава восемнадцатая
Поскольку Брунетти был в двух шагах от Риальто, он вполне мог бы пообедать дома, но ему не хотелось ни готовить, ни доедать insalata di calamari, которому исполнилось уж три дня. Тогда он пошел на Корте деи Милион и там, в маленькой траттории, приткнувшейся в углу крошечной кампо, как следует подкрепился.
Вернувшись в полицию к трем часам, он рассудил, что лучше навестить Патту прямо сейчас, не дожидаясь вызова. В приемной синьорина Элеттра, с пластиковой бутылкой в руке, доливала воду в большую хрустальную вазу с шестью белыми каллами, которая стояла у окна на круглом столике. Белые каллы отдавали желтизной на фоне ее белоснежной блузки. Кроме блузки на ней была еще пурпурная костюмная юбка. Увидав Брунетти, она улыбнулась и сказала:
– Невероятно, сколько воды они пьют.
Не найдя слов, чтобы поддержать беседу о цветах, Брунетти лишь улыбнулся и спросил:
– У себя?
– Да. Он только что с обеда. У него назначена встреча в полпятого, так что если он вам нужен, то поторапливайтесь.
– А какого рода встреча, вы не в курсе?
– Комиссар, вы хотите, чтобы я выдавала личные секреты вице-квесторе? – неподдельно ужаснулась она. – Вам достаточно будет знать, что он ждет своего адвоката.
– Ну да, – пробормотал Брунетти и поглядел на ее туфли, пурпурные, под цвет юбки. – Тогда мне лучше пойти сейчас.
Он постучал, дождался «avanti» и вошел.
Человеком, сидевшим за столом в кабинете Патты, мог быть сам вице-квесторе Джузеппе Патта и никто другой. Однако тот, кого Брунетти увидал там, был похож на Патту, как фоторобот бывает похож на оригинал. В августе Патта всегда становился бронзовым, словно чурбан красного дерева. Теперь же он пожелтел – от разлившейся под загаром бледности. Тяжелый жесткий подбородок, при взгляде на который Брунетти всякий раз вспоминал фотографии Муссолини в учебниках истории, как-то вдруг расплылся, грозя вскоре и вовсе обмякнуть. Галстук был по-прежнему тщательно вывязан, но воротник пиджака явно нуждался в чистке. Отсутствие же булавки в галстуке и цветка на лацкане пиджака создавало впечатление, что вице-квесторе забыл одеться.
– А, это вы, Брунетти… – сказал Патта, увидав его. – Проходите. Садитесь. Садитесь, пожалуйста. – В те пять с половиной лет, что они работали вместе, Брунетти очень редко доводилось слышать от Патты слово «пожалуйста», а если и доводилось, то произносимое не иначе как сквозь стиснутые зубы.
Брунетти сел, как ему было велено, и приготовился к новым чудесам.
– Я хочу поблагодарить вас за помощь, – смиренно начал Патта, едва скользнув по нему взглядом, будто бы глядел вовсе не на собеседника, а на какую-то птичку, пролетевшую у того над плечом… Поскольку Паола уехала, в доме не было ни «Дженте», ни «Оджи», и Брунетти не знал, пишут ли там чего о Бурраске с синьорой Паттой или нет, но предполагал, что не пишут, раз Патта вздумал его поблагодарить. Если Патта так убежден, что в этом есть заслуга Брунетти, то пусть себе, он не станет его разубеждать.
– О, мне это ничего не стоило, синьор, – честно ответил он.
Патта кивнул.
– Как продвигается дело в Местре?
Брунетти рассказал вкратце, что удалось выяснить, и упомянул также о беседе с Раванелло и о его признании относительно привычек и наклонностей Маскари.
– То есть получается, что в его смерти виновата его же собственная э-э?… слабость. – У Патты был нюх на очевидные вещи.
– Да, синьор, если допустить, что мужчины нашего с вами возраста могут быть сексуально привлекательны для других мужчин.
– Не понимаю, о чем вы, комиссар. – Патта на глазах превратился в прежнего себя.
– Мы можем предположить, что погибший был трансвестит и отдавался за деньги, но подтверждений тому у нас нет, кроме факта, что он был найден в платье, и свидетельства человека, занявшего его место.
– Но этот человек – директор банка, Брунетти, – напомнил Патта, который благоговел перед титулами.
– Он стал директором банка благодаря смерти своего предшественника.
– Банкиры не убивают друг друга, Брунетти, – изрек шеф тоном, исключающим возражения.
Брунетти только сейчас заметил опасность. Нельзя допускать, чтобы Патта окончательно уверовал в связь между смертью Маскари и его распутным поведением, иначе он струсит и сплавит дело в Местре, и Брунетти останется с носом.
– Вы, наверное, правы, синьор, – миролюбиво согласился Брунетти, – но что напишут газетчики, если узнают, что мы проработали не все версии преступления?
Газетчики были для Патты что красная тряпка для быка.
– А что вы предлагаете? – насторожился он.
– Я думаю, нам следует, конечно, основное внимание уделять трансвеститам в Местре, но также не стоило бы забывать о банке, сколь отдаленным ни представлялось бы его отношение к убийству.
– Комиссар, а не слишком ли много вы на себя берете? – напыжился Патта. – Нет, если вы считаете, что банк и убийство как-то связаны, то это ваше право. Но я хочу, чтобы вы помнили, с кем имеете дело, и оказывали этим людям подобающее их положению почтение.
– Разумеется, синьор.
– Я оставляю это под вашу ответственность, но без моего ведома запрещаю вам предпринимать какие-либо меры в отношении банка.
– Да, синьор. Это все?
– Все.
Брунетти встал, поставил стул к столу и молча вышел. Синьорина Элеттра листала бумаги в папке.
– Синьорина, вам удалось найти что-нибудь о доходах?
– О чьих доходах? – спросила она с улыбкой.
– Ммм… – Брунетти растерялся.
– Адвоката Сантомауро или синьора Бурраски?
Брунетти был так занят делом об убийстве, что у него совсем вылетело из головы поручение, которое Патта дал синьорине Элеттре: разрабатывать Бурраску.
– А я и забыл, – повинился он.
Нетрудно было догадаться, что если она упомянула Бурраску, значит, у нее что-то есть.
– И что же вы узнали?
Отодвинув папку, она удивленно взглянула на комиссара, будто не поняла вопроса.
– Что его миланская квартира выставлена на продажу, что три последних фильма принесли ему одни убытки и что вилла в Монако уже отошла кредиторам. – Она улыбнулась. – Продолжать?
Брунетти кивнул. Черт возьми, как она все это раскопала?
– В США его обвиняют в съемках детской порнографии, заведено уголовное дело. Все копии его последнего фильма были конфискованы полицией Монако. Причины мне выяснить не удалось.
– А налоги? Это вы, случаем, не налоговые декларации просматривали, когда я вышел?
– К сожалению, нет. Знаете, как неохотно налоговики делятся информацией? Из них практически невозможно ничего вытащить. – Она сделала многозначительную паузу и закончила так, как он и предполагал: – Если только у тебя там нет знакомых. Так что налоговые декларации прибудут завтра.
– И вы сразу отдадите их вице-квесторе?
Синьорина Элеттра пронзила его свирепым взглядом:
– Нет, комиссар. Я подожду несколько дней.
– Вы шутите?
– Какие могут быть шутки, когда речь идет о вице-квесторе?
– Зачем же тогда ждать?
– А почему нет?
Немало же Патта, должно быть, поиздевался над ней за неделю, что она успела замыслить такую жестокую месть.
– А Сантомауро?
– Ах, Avvocato Сантомауро – это совсем другой случай. Он процветает. У него вагон акций и облигаций общей стоимостью более полумиллиарда лир. Заявленный годовой доход – два миллиона лир, что в два раза больше средней суммы, какую обычно декларируют люди его положений.
– А с налогами?
– Вот это самое удивительное. Он, кажется, ничего не скрывает и выплачивает все налоги. Не подкопаешься.
– А вам, вижу, не верится.
– Я вас умоляю, комиссар. – Она укоризненно, но без прежней свирепости взглянула на него. – Вы сами знаете, что это такое, когда человек не скрывает своих доходов. Если он декларирует все, что зарабатывает, то, значит, другой, скрытый, источник приносит ему столько денег, что ему не резон обманывать государство по мелочам.
Брунетти задумался. Налоговое законодательство не оставляло свободы для иных интерпретаций.
– А откуда у него деньги, ваш компьютер не знает?
– Нет. Но знает, что он президент Лиги по защите нравственности. Так что логично было бы поискать там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35