– Где дети?
– Кьяра на балконе, читает. – Кьяра всегда читала, если только не решала задачи или не клянчила компьютер.
– А Раффи? – Брунетти знал, что Раффи сидит у Сары, но все равно каждый раз спрашивал.
– Он у Сары. Они ужинают, а потом пойдут в кино. – Паола засмеялась. Раффи был по-собачьи предан соседской девочке Саре Пагануцци, которая жила двумя этажами ниже, и бегал за ней как хвостик. – Надеюсь, он сможет оставить ее на две недели, чтобы поехать с нами в горы. – Поездка в горы, две недели прохлады вдали от изнуряющей городской жары, сейчас должна перевесить в глазах Раффи прелести очередного увлечения. Тем более что родители Сары обещали, что в выходные она сможет навестить семью Раффаэле.
Брунетти налил себе второй бокал вина и спросил, кивая на тарелку с помидорами:
– Caprese?
– О, суперкоп! – воскликнула Паола, нарезая помидор. – Стоит ему заметить разложенные по краю блюда ломтики помидоров, так, чтобы, между ними могли поместиться ломтики сыра, зеленый базилик в стакане слева от своей красавицы жены, а справа от нее тарелку, где лежит большой кусок молодого сыра, он мысленно складывает все вместе, подключает свою несравненную индукцию, и его осеняет: на ужин будет insalata caprese ! Неудивительно, что все до одного преступники, какие есть в городе, боятся его как огня. – Паола обернулась с улыбкой, боясь, что хватила через край. Похоже, так оно и было. Тогда она взяла из рук у Брунетти вино, отпила глоток и спросила, возвращая ему бокал:
– Что случилось?
– Меня бросили на одно дело в Местре. У них там два комиссара в отпуске, один в больнице со сломанной ногой, а еще одна – в декретном отпуске.
– Значит, Патта тебя им подарил?
– Больше некого.
– Гвидо, всегда кто-нибудь есть. В конце концов, есть Патта. Ему не повредит хоть иногда заняться делом. А то он все сидит, перебирает бумажки и лапает секретарш.
Не верилось, чтобы какая-нибудь секретарша позволяла Патте себя лапать, однако Брунетти промолчал.
– Ну что ты молчишь?
– У него неприятности.
– Так это правда? Мне весь день не терпелось позвонить тебе и спросить… Тито Бурраска?
Брунетти кивнул. Паола закинула голову и издала звук, похожий на сдавленное хрюканье.
– Тито Бурраска, – повторяла она, беря из раковины еще один помидор, – Тито Бурраска.
– Перестань, Паола. Это не смешно.
Она обернулась, держа нож перед собой.
– Почему не смешно? Этот напыщенный самодовольный лицемер и мерзавец получил по заслугам, никто другой не заслуживает такого наказания больше, чем он.
Брунетти пожал плечами и долил вина в бокал. Он надеялся, что неприятности мерзавца Патты заставят ее забыть о Местре, хотя и знал, что это лишь краткое отступление от темы.
– Ушам своим не верю, – продолжала Паола, оборачиваясь к последнему помидору, одиноко лежавшему в мойке, – он годами изводит тебя, мешает работать, а ты его еще и защищаешь.
– Я его не защищаю, Паола.
– А мне кажется, защищаешь. – Теперь она обращалась к головке моццареллы, которую держала в левой руке.
– Я просто хотел сказать, что такого не пожелаешь и врагу. Бурраска настоящая свинья.
– А Патта лучше?
– Позвать Кьяру? – спросил он, видя, что салат почти готов.
– Сначала ответь мне, долго ли ты будешь занят в Местре.
– Понятия не имею.
– А что случилось?
– Убийство. В поле нашли мертвого трансвестита с проломленной головой и без лица. Видимо, его избили железной трубой, а потом привезли в Местре и бросили, – сказал Брунетти, а про себя подумал: «Интересно, в других семьях тоже ведутся такие бодрящие беседы перед ужином?»
– Почему без лица? – спросила Паола. Именно этот вопрос больше всего занимал его самого.
– Наверное, убийца был очень на него зол.
– А-а. – Она нарезала сыр и уложила его между дольками помидора. – А почему в поле?
– Подальше от места преступления.
– А ты уверен, что это не случилось прямо там?
– Не похоже. Судя по глубине следов, его принесли. Следы, ведущие обратно, не такие глубокие.
– Значит, говоришь, трансвестит?
– Ничего другого я пока не могу сказать. Сколько ему было лет – неизвестно. Однако все вокруг твердят, что он занимался проституцией.
– А ты сомневаешься?
– У меня нет причин сомневаться, но и утверждать так тоже нет причин.
Она сполоснула листья базилика под краном, мелко порезала их и посыпала ими помидоры и сыр. Потом посолила и щедро заправила салат оливковым маслом.
– Предлагаю поужинать на балконе. Кьяра должна была уже накрыть там на стол. Пойди проверь. – Увидав, что Брунетти прихватил бутылку и стакан, Паола остановила его: – Подожди. Ты ведь не управишься до выходных?
Он покачал головой:
– Наверное, нет.
– И что же мне делать?
– У нас забронированы номера в гостинице. Дети ждут не дождутся, когда их наконец повезут в горы.
– Что мне делать? – повторила она. Как-то раз, лет восемь тому назад, ему удалось заморочить ей голову, когда она вот так же поставила вопрос ребром. Но он давно забыл как.
– Поезжай с детьми в горы. А я вас догоню. В любом случае на выходные я постараюсь приехать.
– Гвидо, поехали вместе. Мне не хочется весь отпуск провести одной.
– Но ты же будешь с детьми.
С точки зрения Паолы, этот аргумент был до того слабый, что не стоил и обсуждения. Взяв тарелку с салатом, она сказала:
– Пойди посмотри, накрыла ли Кьяра на стол.
Глава пятая
Когда он перед сном стал читать папку из Местре, ему приоткрылся мир, о существовании которого он лишь смутно догадывался. До сих пор он не сталкивался с трансвеститами, которые к тому же занимались проституцией. Он, правда, знал одного транссексуала, да и то заочно. Однажды ему довелось заверять справку об отсутствии криминального прошлого у некоего Эмилио Маркате. Справка понадобилась для новой carta d'identita , за которой бывший Эмилио, после операции по смене пола ставший Эмилией, обратился в полицию. Брунетти не представлял себе, какая нужда, какие страсти могут толкнуть человека на столь отчаянный поступок, хотя тот случай и заставил его призадуматься. Он даже разволновался тогда, а ведь речь шла всего-то о замене одной буквы в документах: Эмилио – Эмилия.
Мужчины, чьи дела были собраны в папке, не заходили столь далеко в подражании другому полу, изменяясь только внешне: они красились, носили женскую одежду, имитировали женскую походку и жесты. Судя по снимкам, которые он увидал на некоторых страницах, кое-кто из них весьма преуспел. Почти половина лиц были типично женские, красивые, с тонким чертами, гладкими щеками и нежным абрисом скул. Даже безжалостная полицейская вспышка не смогла выявить подвоха. Напрасно Брунетти вглядывался, ища хоть тень, хоть намек на выступающий подбородок – что-нибудь, подтверждающее, что перед ним мужчины, а не женщины.
Прочитанные страницы он передавал Паоле, сидевшей рядом на кровати. Бегло просмотрев фотографии и один из рапортов об аресте – за торговлю наркотиками – она молча вернула все Брунетти.
– Как тебе это нравится? – спросил он.
– Что?
– Вот это. – Он покачал папку на ладони, как будто взвешивал. – Тебе не кажется, что они ненормальные, эти мужики?
Она смерила его одним из своих долгих взглядов – полным презрения.
– Ненормальные – это те, кто им платит.
– Почему?
– Эти, по крайней мере, не обманывают себя относительно того, чем занимаются. Не то, что те.
– Что-то я не пойму.
– Сам рассуди, Гвидо. Они торгуют собой, так? Но перед тем как их трахнут или они кого-то трахнут, они должны напяливать на себя все женское. Задумайся, Гвидо. Подумай, какое лицемерие! И все для того, чтобы этот кто-то мог сказать себе на следующее утро: «Нет, я и не знал, что это мужик, а когда понял, уж поздно было». Или: «Ну и пусть это мужик, все равно трахнул-то я его». То есть в собственных глазах они остаются настоящими самцами, мачо. Они сами себе не желают признаться, что предпочитают трахаться с другими самцами, потому что это поставит под сомнение их мужественность. – Она снова молча уставилась на него. – Иногда мне кажется, Гвидо, что ты просто не даешь себе труда посмотреть на вещи чуть шире.
Последнюю реплику следовало расценивать как упрек в инакомыслии. Однако на этот раз он был с Паолой согласен. Она заговорила о вещах, которые и вправду пока не приходили ему в голову. Едва узнав женщин, он был ими сразу покорен и никогда не понимал привлекательности какого-нибудь другого – то есть просто другого – пола. В юности все мужчины вообще казались ему одинаковыми, вроде него самого. С годами он хоть и уяснил, что мужчины бывают разные, это его ничуть не занимало, тогда как разные женщины, наоборот, по-разному волновали ум и сердце.
Он вспомнил еще одно наблюдение Паолы, о котором она поведала ему вскоре после знакомства. Оказывается, итальянские мужчины постоянно трогают, щупают, чуть ли не ласкают свои гениталии. Услыхав тогда об этом, он, конечно, не поверил и лишь посмеялся. Но на следующий день он начал обращать внимание и неделю спустя должен был признать ее правоту. Еще через неделю он был просто поражен тем, как часто мужчины на улице опускают руку вниз и похлопывают себя, будто проверяя, все ли там на месте. Как-то раз, когда они шли с Паолой, она спросила его, о чем он думает. Ей одной он не постеснялся бы признаться. В тот момент, как и много раз до того, он почувствовал, что это и есть та самая женщина, которая должна стать его женой, и она ею станет.
Любить и желать женщину всегда казалось ему совершенно нормальным. Но вот эти мужчины, чьи дела были собраны в папке, по недоступным его разумению причинам, полагали иначе. Они любили других мужчин ради денег или наркотиков, а иногда, надо думать, и просто так, ради любви. И отчего один из них нашел свою страшную смерть в объятиях ненависти?
Паола уже спала, уютно свернувшись калачиком. Брунетти положил папку на тумбочку у кровати, выключил свет, тихонько обнял Паолу за плечи и поцеловал в шею – до сих пор соленую. Вскоре он уснул.
Когда на следующее утро он прибыл в прокуратуру Местре, сержант Галло вручил ему еще одну синюю папку. Раскрыв ее, он впервые увидал лицо убитого. На первой странице помещался набросок, который примерно восстанавливал изуродованные черты, а дальше шли леденящие кровь снимки из морга.
Поскольку лицо напрочь потеряло всякий вид, то определить число ударов, которые на него обрушились, было невозможно. Как и предупреждал Галло, носа совсем не осталось – тот провалился внутрь черепа. На месте одной скулы зияла дыра. Но смерть наступила от ударов по затылку, о чем свидетельствовали другие фотографии.
Брунетти захлопнул папку и вернул ее сержанту:
– Вы размножили портрет?
– Так точно, синьор. Но копии были готовы только полчаса назад, так что мы пока не успели их раздать людям.
– Дактилоскопию сделали?
– Да, и уже отослали в Рим и в Интерпол в Женеву. Ответа пока нет. Сами знаете, какая это волокита. – Еще бы ему было не знать. Ответа из Рима иной раз приходилось ждать неделями, Женева была несколько оперативней.
– Что сделали с лицом, а? – Брунетти щелкнул пальцами по папке.
Галло сдержанно кивнул. В прошлом ему не доводилось иметь дела с венецианской полицией, разве что разговаривать по телефону с вице-квесторе Паттой. Пока он не понял, что за фрукт этот Брунетти, и был осторожен.
– Будто нарочно, чтобы его потом не опознали.
Галло стрельнул глазами из-под густых бровей и снова кивнул.
– Нет ли у вас знакомых в Риме, которые могли бы помочь нам ускорить дело? – спросил Брунетти.
– Есть один. Я звонил ему, но мне ответили, что он в отпуске. А у вас?
Брунетти покачал головой:
– Моего недавно перевели в Брюссель. Теперь он работает в Интерполе.
– Значит, будем дожидаться, – недовольным тоном подытожил Галло.
– Где он?
– Покойник? В морге Умберто Примо. А что?
– Хотелось бы взглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Кьяра на балконе, читает. – Кьяра всегда читала, если только не решала задачи или не клянчила компьютер.
– А Раффи? – Брунетти знал, что Раффи сидит у Сары, но все равно каждый раз спрашивал.
– Он у Сары. Они ужинают, а потом пойдут в кино. – Паола засмеялась. Раффи был по-собачьи предан соседской девочке Саре Пагануцци, которая жила двумя этажами ниже, и бегал за ней как хвостик. – Надеюсь, он сможет оставить ее на две недели, чтобы поехать с нами в горы. – Поездка в горы, две недели прохлады вдали от изнуряющей городской жары, сейчас должна перевесить в глазах Раффи прелести очередного увлечения. Тем более что родители Сары обещали, что в выходные она сможет навестить семью Раффаэле.
Брунетти налил себе второй бокал вина и спросил, кивая на тарелку с помидорами:
– Caprese?
– О, суперкоп! – воскликнула Паола, нарезая помидор. – Стоит ему заметить разложенные по краю блюда ломтики помидоров, так, чтобы, между ними могли поместиться ломтики сыра, зеленый базилик в стакане слева от своей красавицы жены, а справа от нее тарелку, где лежит большой кусок молодого сыра, он мысленно складывает все вместе, подключает свою несравненную индукцию, и его осеняет: на ужин будет insalata caprese ! Неудивительно, что все до одного преступники, какие есть в городе, боятся его как огня. – Паола обернулась с улыбкой, боясь, что хватила через край. Похоже, так оно и было. Тогда она взяла из рук у Брунетти вино, отпила глоток и спросила, возвращая ему бокал:
– Что случилось?
– Меня бросили на одно дело в Местре. У них там два комиссара в отпуске, один в больнице со сломанной ногой, а еще одна – в декретном отпуске.
– Значит, Патта тебя им подарил?
– Больше некого.
– Гвидо, всегда кто-нибудь есть. В конце концов, есть Патта. Ему не повредит хоть иногда заняться делом. А то он все сидит, перебирает бумажки и лапает секретарш.
Не верилось, чтобы какая-нибудь секретарша позволяла Патте себя лапать, однако Брунетти промолчал.
– Ну что ты молчишь?
– У него неприятности.
– Так это правда? Мне весь день не терпелось позвонить тебе и спросить… Тито Бурраска?
Брунетти кивнул. Паола закинула голову и издала звук, похожий на сдавленное хрюканье.
– Тито Бурраска, – повторяла она, беря из раковины еще один помидор, – Тито Бурраска.
– Перестань, Паола. Это не смешно.
Она обернулась, держа нож перед собой.
– Почему не смешно? Этот напыщенный самодовольный лицемер и мерзавец получил по заслугам, никто другой не заслуживает такого наказания больше, чем он.
Брунетти пожал плечами и долил вина в бокал. Он надеялся, что неприятности мерзавца Патты заставят ее забыть о Местре, хотя и знал, что это лишь краткое отступление от темы.
– Ушам своим не верю, – продолжала Паола, оборачиваясь к последнему помидору, одиноко лежавшему в мойке, – он годами изводит тебя, мешает работать, а ты его еще и защищаешь.
– Я его не защищаю, Паола.
– А мне кажется, защищаешь. – Теперь она обращалась к головке моццареллы, которую держала в левой руке.
– Я просто хотел сказать, что такого не пожелаешь и врагу. Бурраска настоящая свинья.
– А Патта лучше?
– Позвать Кьяру? – спросил он, видя, что салат почти готов.
– Сначала ответь мне, долго ли ты будешь занят в Местре.
– Понятия не имею.
– А что случилось?
– Убийство. В поле нашли мертвого трансвестита с проломленной головой и без лица. Видимо, его избили железной трубой, а потом привезли в Местре и бросили, – сказал Брунетти, а про себя подумал: «Интересно, в других семьях тоже ведутся такие бодрящие беседы перед ужином?»
– Почему без лица? – спросила Паола. Именно этот вопрос больше всего занимал его самого.
– Наверное, убийца был очень на него зол.
– А-а. – Она нарезала сыр и уложила его между дольками помидора. – А почему в поле?
– Подальше от места преступления.
– А ты уверен, что это не случилось прямо там?
– Не похоже. Судя по глубине следов, его принесли. Следы, ведущие обратно, не такие глубокие.
– Значит, говоришь, трансвестит?
– Ничего другого я пока не могу сказать. Сколько ему было лет – неизвестно. Однако все вокруг твердят, что он занимался проституцией.
– А ты сомневаешься?
– У меня нет причин сомневаться, но и утверждать так тоже нет причин.
Она сполоснула листья базилика под краном, мелко порезала их и посыпала ими помидоры и сыр. Потом посолила и щедро заправила салат оливковым маслом.
– Предлагаю поужинать на балконе. Кьяра должна была уже накрыть там на стол. Пойди проверь. – Увидав, что Брунетти прихватил бутылку и стакан, Паола остановила его: – Подожди. Ты ведь не управишься до выходных?
Он покачал головой:
– Наверное, нет.
– И что же мне делать?
– У нас забронированы номера в гостинице. Дети ждут не дождутся, когда их наконец повезут в горы.
– Что мне делать? – повторила она. Как-то раз, лет восемь тому назад, ему удалось заморочить ей голову, когда она вот так же поставила вопрос ребром. Но он давно забыл как.
– Поезжай с детьми в горы. А я вас догоню. В любом случае на выходные я постараюсь приехать.
– Гвидо, поехали вместе. Мне не хочется весь отпуск провести одной.
– Но ты же будешь с детьми.
С точки зрения Паолы, этот аргумент был до того слабый, что не стоил и обсуждения. Взяв тарелку с салатом, она сказала:
– Пойди посмотри, накрыла ли Кьяра на стол.
Глава пятая
Когда он перед сном стал читать папку из Местре, ему приоткрылся мир, о существовании которого он лишь смутно догадывался. До сих пор он не сталкивался с трансвеститами, которые к тому же занимались проституцией. Он, правда, знал одного транссексуала, да и то заочно. Однажды ему довелось заверять справку об отсутствии криминального прошлого у некоего Эмилио Маркате. Справка понадобилась для новой carta d'identita , за которой бывший Эмилио, после операции по смене пола ставший Эмилией, обратился в полицию. Брунетти не представлял себе, какая нужда, какие страсти могут толкнуть человека на столь отчаянный поступок, хотя тот случай и заставил его призадуматься. Он даже разволновался тогда, а ведь речь шла всего-то о замене одной буквы в документах: Эмилио – Эмилия.
Мужчины, чьи дела были собраны в папке, не заходили столь далеко в подражании другому полу, изменяясь только внешне: они красились, носили женскую одежду, имитировали женскую походку и жесты. Судя по снимкам, которые он увидал на некоторых страницах, кое-кто из них весьма преуспел. Почти половина лиц были типично женские, красивые, с тонким чертами, гладкими щеками и нежным абрисом скул. Даже безжалостная полицейская вспышка не смогла выявить подвоха. Напрасно Брунетти вглядывался, ища хоть тень, хоть намек на выступающий подбородок – что-нибудь, подтверждающее, что перед ним мужчины, а не женщины.
Прочитанные страницы он передавал Паоле, сидевшей рядом на кровати. Бегло просмотрев фотографии и один из рапортов об аресте – за торговлю наркотиками – она молча вернула все Брунетти.
– Как тебе это нравится? – спросил он.
– Что?
– Вот это. – Он покачал папку на ладони, как будто взвешивал. – Тебе не кажется, что они ненормальные, эти мужики?
Она смерила его одним из своих долгих взглядов – полным презрения.
– Ненормальные – это те, кто им платит.
– Почему?
– Эти, по крайней мере, не обманывают себя относительно того, чем занимаются. Не то, что те.
– Что-то я не пойму.
– Сам рассуди, Гвидо. Они торгуют собой, так? Но перед тем как их трахнут или они кого-то трахнут, они должны напяливать на себя все женское. Задумайся, Гвидо. Подумай, какое лицемерие! И все для того, чтобы этот кто-то мог сказать себе на следующее утро: «Нет, я и не знал, что это мужик, а когда понял, уж поздно было». Или: «Ну и пусть это мужик, все равно трахнул-то я его». То есть в собственных глазах они остаются настоящими самцами, мачо. Они сами себе не желают признаться, что предпочитают трахаться с другими самцами, потому что это поставит под сомнение их мужественность. – Она снова молча уставилась на него. – Иногда мне кажется, Гвидо, что ты просто не даешь себе труда посмотреть на вещи чуть шире.
Последнюю реплику следовало расценивать как упрек в инакомыслии. Однако на этот раз он был с Паолой согласен. Она заговорила о вещах, которые и вправду пока не приходили ему в голову. Едва узнав женщин, он был ими сразу покорен и никогда не понимал привлекательности какого-нибудь другого – то есть просто другого – пола. В юности все мужчины вообще казались ему одинаковыми, вроде него самого. С годами он хоть и уяснил, что мужчины бывают разные, это его ничуть не занимало, тогда как разные женщины, наоборот, по-разному волновали ум и сердце.
Он вспомнил еще одно наблюдение Паолы, о котором она поведала ему вскоре после знакомства. Оказывается, итальянские мужчины постоянно трогают, щупают, чуть ли не ласкают свои гениталии. Услыхав тогда об этом, он, конечно, не поверил и лишь посмеялся. Но на следующий день он начал обращать внимание и неделю спустя должен был признать ее правоту. Еще через неделю он был просто поражен тем, как часто мужчины на улице опускают руку вниз и похлопывают себя, будто проверяя, все ли там на месте. Как-то раз, когда они шли с Паолой, она спросила его, о чем он думает. Ей одной он не постеснялся бы признаться. В тот момент, как и много раз до того, он почувствовал, что это и есть та самая женщина, которая должна стать его женой, и она ею станет.
Любить и желать женщину всегда казалось ему совершенно нормальным. Но вот эти мужчины, чьи дела были собраны в папке, по недоступным его разумению причинам, полагали иначе. Они любили других мужчин ради денег или наркотиков, а иногда, надо думать, и просто так, ради любви. И отчего один из них нашел свою страшную смерть в объятиях ненависти?
Паола уже спала, уютно свернувшись калачиком. Брунетти положил папку на тумбочку у кровати, выключил свет, тихонько обнял Паолу за плечи и поцеловал в шею – до сих пор соленую. Вскоре он уснул.
Когда на следующее утро он прибыл в прокуратуру Местре, сержант Галло вручил ему еще одну синюю папку. Раскрыв ее, он впервые увидал лицо убитого. На первой странице помещался набросок, который примерно восстанавливал изуродованные черты, а дальше шли леденящие кровь снимки из морга.
Поскольку лицо напрочь потеряло всякий вид, то определить число ударов, которые на него обрушились, было невозможно. Как и предупреждал Галло, носа совсем не осталось – тот провалился внутрь черепа. На месте одной скулы зияла дыра. Но смерть наступила от ударов по затылку, о чем свидетельствовали другие фотографии.
Брунетти захлопнул папку и вернул ее сержанту:
– Вы размножили портрет?
– Так точно, синьор. Но копии были готовы только полчаса назад, так что мы пока не успели их раздать людям.
– Дактилоскопию сделали?
– Да, и уже отослали в Рим и в Интерпол в Женеву. Ответа пока нет. Сами знаете, какая это волокита. – Еще бы ему было не знать. Ответа из Рима иной раз приходилось ждать неделями, Женева была несколько оперативней.
– Что сделали с лицом, а? – Брунетти щелкнул пальцами по папке.
Галло сдержанно кивнул. В прошлом ему не доводилось иметь дела с венецианской полицией, разве что разговаривать по телефону с вице-квесторе Паттой. Пока он не понял, что за фрукт этот Брунетти, и был осторожен.
– Будто нарочно, чтобы его потом не опознали.
Галло стрельнул глазами из-под густых бровей и снова кивнул.
– Нет ли у вас знакомых в Риме, которые могли бы помочь нам ускорить дело? – спросил Брунетти.
– Есть один. Я звонил ему, но мне ответили, что он в отпуске. А у вас?
Брунетти покачал головой:
– Моего недавно перевели в Брюссель. Теперь он работает в Интерполе.
– Значит, будем дожидаться, – недовольным тоном подытожил Галло.
– Где он?
– Покойник? В морге Умберто Примо. А что?
– Хотелось бы взглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35