Вроде бы вы мой друг. Эти двое оскорбляют меня. Вам нечего сказать? Они и вас оскорбляют, не забудьте!
– Зульетта, позалуйста! Никого не оскорбили. По крайней мере никого из присутствующих. Все, сто Ронни говорит о богацах, я наблюдал у оцень многих из тех, кого знаю. Он говорит оцень умно. Вы не долзны…
– Это ВЗДОР, Кирилл, и вы это знаете. – Джульетта Болдок переходила в свой стиль, подчеркивая слова, как некогда на Малакосе. – Не будьте так чертовски РАССУДИТЕЛЬНЫ. Не видите, что они этого и ХОТЯТ?
Спарк, казавшийся недопустимо интеллигентным англиканским священником, все ерзал на месте. Теперь он сказал:
– Слушайте, предполагалась более или менее объективная дискуссия на безусловно интересную тему. Сожалею, что сюда, видимо, вкрались личные мотивы. Давайте, как цивилизованные люди, обсуждать то, для чего мы собрались, и подавлять свои чувства. Согласны?
Нет. Никто не хотел согласия. Леди Болдок сказала:
– Мистер… АППЛИАРД. Вы тут жалуетесь на ужасных богачей, которых встречали; на людей, которые были достаточно добры пригласить вас к себе в ДОМ, кормили вас и поили. Неужели вам не СТЫДНО хоть чуть-чуть за то, что злоупотребляете гостеприимством?
– Да чушь это! – сказал Ронни, немного разгоря-чась. – Если мне покупают бутылку дорогого шампанского и, пока я не пью, говорят, что от меня воняет, что, скажем, мой сын дурак, урод и безнадежен, – по-моему, шампанское тогда не в счет. Очевидно, я вправе…
– Некоторое время назад я пригласила вас в МОЙ дом. Не только это, я дала вам отдохнуть в…
– Извините, но я, пожалуй, согласен с Тони, – сказал Хамер, поднимаясь. Он снова лгал, но давно понаторел в показной объективности. – Давайте постараемся изгнать отсюда личное. Давайте посмотрим, что скажут наши друзья, собравшиеся здесь. – Он стал расхаживать. – Я уверен, что мы услышим какие-нибудь полезные возражения.
В жизни обычно частные лица не беседуют в присутствии двухсот свидетелей, сидящих рядами, но Хамер давно решил, что публика студии должна быть неотъемлемой частью шоу. Благодаря этому сам он покажется скромным и общительным. Приняв из воздуха микрофон, словно чашечку чая, он прищурился и сказал:
– Ну вот. Обменялись резкими словами. Жаль. Я увере1, кто-нибудь здесь может…
– Эээ… вы бы как раз… эээ… Парень, кажется, эээ… Сакстон перегнулся через ряд и положил руку на плечо Апшота, а другой поманил Хамера.
– Не представитесь ли, сэр?
– Конечно, меня зовут Апшот.
– Не будь таким дураком, Табби, – сказал Сакстон, очевидно, сообразивший необычайно быстро и то, что в руках у Хамера микрофон, и то, какую роль микрофон играет в передаче. – Эдгар Джордж Сан-Дени Уиндхам Апшот, седьмой барон Апшот. Для вас – лорд Апшот.
– Спасибо, сэр. Лорд Апшот, вы считаете себя богачом?
– У нас скромный достаток, у моей жены и меня.
– Абсолютная чушь, – сказал. Сакстон. – Парень живет в огромном замке в Хартфордшире и каждый день ест на серебре. Скромный достаток, разрази меня гром!
– Похоже, ваше место в обществе определили, сэр, – сказал Хамер Апшоту. – Можно спросить, согласны ли вы со словами мистера Апплиарда? Знаете ли вы богачей, которые так ведут себя?
– Конечно, нет! Этот человек не знает, о чем говорит.
– Конечно, знает! Парень попал в точку. Вы-то сами неплохи, Табби, пока не надеретесь, но половина тех, кого мы знаем, именно такие. Лучший пример сама Джульетта. Давит всех вокруг. Получит свое – след простыл. Вы же это знаете не хуже меня.
– Что он говорит, Студент? Я не слышу, – спросила леди Болдок со своего места.
– Он говорит, Джульетта, что вы именно такая, как мы все, как сказал этот Апплиард, – прогремел Мэнсфилд с такой силой, что, казалось, стремился достичь хотя бы ближайших зрителей без помощи микрофона.
– Он сказал… Сесиль сказал… Но это…
Леди Болдок уже наполовину поднялась, когда Хамер, спеша, вернулся в гущу событий. Он не рассчитывал на вмешательство Сакстона и эффект от него, ускоривший действие. Ронни глянул на часы. Осталось четыре с половиной минуты до второго и последнего вторжения рекламы.
– Сядьте же, – сказал Хамер, встал сзади леди Болдок, положил ей руки на плечи и довольно сильно нажал. Она не ожидала, что к ней могут применить физическую силу. Прошла томительная секунда, и леди Болдок подчинилась.
Расчет Хамера оправдался.
– Давайте перейдем к другому, я хотел бы услышать мнение каждого из вас. Покровительство наукам и искусствам всегда было традиционным…
– Вы здесь все в заговоре против меня, – сказала леди Болдок ровным тоном, – и я хочу знать, почему. Хочу знать, что я сделала, хочу сказать что-то в свою защиту.
– Нет, нет, Зульетта, позалуйста. Никакого заговора, – сказал Василикос, который мог бы прибавить только, цто молчаливое согласие не есть заговор. – Я зе только сто сказал, вы думаете, будто все – это вы, весь мир – это вы, все сусцествуют лись настолько, насколько это касается вас. Это не…
– Тогда ответьте на один вопрос, Кирилл. Вы слышали, что это чудовище, этот Апплиард говорил о том, как мы ведем себя. Теперь, по-вашему, Кирилл, я такая?
– Да, Зульетта, да. Такая. Извините меня. Вы всегда, если возмозно, дерзитесь, как тиран. У вас нет смирения. Вы не понимаете, цто вас долг перед обществом быть доброй и вести себя так, как угодно Господу. Вы не…
– Можете не продолжать, спасибо. Я обойдусь без помощи. Я была права. – Леди Болдок посмотрела прямо в камеру и заговорила ровным голосом: – Вы, все там, дома или где бы вы ни были, слушайте меня. Вы много слышали обо мне и о том, как я будто бы веду себя, хотя почему это должно вас интересовать и какое вам до этого дело, я представить не могу. Теперь я хочу ответить, если эти люди здесь позволят мне.
Остальные четверо молчали и не шевелились.
– Очень хорошо. Позвольте сказать кое-что об этом мистере Ронни Апплиарде, который так распушил меня. Я была, что называется, очень добра к нему. Может быть, некрасиво упоминать об этом, но сегодня, видимо, забыты все приличия, и я скажу вам, что мистер Апплиард ел мой хлеб и пил мое вино и к тому же…
Она сдержалась, и клевета на Ронни испарилась, не успев сформироваться.
– Он не раз гостил в моем доме. Я помогала ему устанавливать контакты. Я… во всяком случае, вас может удивить, почему мистер Апплиард принимал мое гостеприимство, если так меня осуждает, как он заявил. Позвольте объяснить. У меня есть незамужняя дочь, которая когда-нибудь станет богатой. Я не говорю, что мистер Апплиард…
– О, нет, говорите! – громко сказал Ронни. – Я гонюсь за ее деньгами. В действительности нет, но вам объяснять это бессмысленно. Интересно, когда вам в последний раз пришло на ум что-нибудь новое или когда вы переменили мнение о ком-нибудь? Лет сорок назад?
– Как вы смеете, выскочка, привыкший втирать очки…
– Я скажу вам, как я смею. Смею, потому что первый раз в жизни вы уязвимы. А что до выскочки и втирания очков – больше вам нечего сказать, вам же наплевать на людей, и вы не знаете, как их ужалить побольнее. Все, что вы можете…
– Ронни, – мягко сказал Хамер, – мне кажется, это не всем интересно, может быть, перейдем к…
– Мне плевать, интересно ли это всем или нет! – сказал Ронни, как и намеревался. – И, во всяком случае, черт возьми, всех интересует разговор об одной из самых отъявленных эгоисток Англии.
– Поразительно! – сказала леди Болдок, оттянув губу. – Лекция о морали из уст циничного авантюриста, который только и думает, как наложить лапы на не заработанные им деньги.
– Особенно поразительно слышать это от вас.
– Я по крайней мере никого не обольщаю ради денег, что, по-моему, худшее из возможных преступлений. Втираетесь в доверие, да, притворяетесь влюбленным в чистые и простодушные создания, так как они богаты, а вам хочется разбогатеть, вовсе не думаете, что можете разбить их сердце. Вы меньше всех в мире имеете право…
– Хватит, – сказал Ронни. Леди Болдок слишком глубоко ранила его, и он сделал то, что ни сам, ни любой из его коллег не счел бы возможным, – забыл, где он находится. – Вы ошибаетесь, вот в чем дело. Мне нужна она, а не деньги. Слушайте, я и пальцем не дотронусь до ваших проклятых денег, даже если будете умолять на коленях! Думаете, я опущусь до вашего уровня? Когда я вижу, что…
– Короткий перерыв, – сказал Хамер.
– …что деньги сделали из вас! – сказал Ронни и остановился.
Никто не обращал на него внимания. Знала леди Болдок или нет, что они уже не в эфире, но она увещевала Хамера, стоя у подножия его трона. Василикос двигался к ним. Спаркс перелистывал бумаги на своих коленях. Публика в студии шумела; появился Мак Бин и поспешил к месту действия. Ронни пытался припомнить свои слова.
– Замечательно, – сказал Мак Бин… – Но хорошенького понемножку. Так закусили удила, как я и хотел. Поэтому впредь без личностей, Билл, ладно?
– Что вы ПОДРАЗУМЕВАЕТЕ? – Леди Болдок повернулась к нему. – Я намерена сказать все, что я хочу.
– По существу можете, конечно, но никаких личных выпадов, пожалуйста, и то же попрошу мистера Апплиарда…
– И он подчинится, по-вашему?
– Куда он денется? Он здесь работает. Итак, леди Болдок, – сказал Мак Бин, который был приземистым, грузным, и подобные штуки не раз случались у него за четырнадцать лет работы на ТВ. – Я требую торжественно обещать, что до конца передачи вы будете придерживаться нормальных стандартов публичных дискуссий. Если…
– Не буду я ничего обещать. Уходите.
– Понимаю. – Мак Бин что-то сказал парню в грязном свитере, и тот быстро ушел. – Леди Болдок, как мне ни жаль, прошу вас оставить мою студию.
– Я остаюсь. Я имею право быть услышанной.
– Тридцать секунд, – сказал распорядитель.
– В этом случае я должен удалить вас, на что уполномочен по закону.
– Не смейте прикасаться ко мне! Студент!
Ронни казалось, что он смотрит телепередачу. Парень в грязном свитере вернулся с двумя полицейскими. Один из них попытался взять леди Болдок за руку. Студен Мэнсфилд ударил его, и тот упал, к счастью, не задев аппаратов, натыканных вокруг. После этого за происходящим следить было трудно, но когда распорядитель сказал: десять секунд, – первый полицейский сидел на полу у трона Хамера, Мэнсфилда согнуло вдвое, да так, что между животом и ляжками и лист бумаги не просунешь, а Мак Бин, нахмурясь, сгибал и разгибал пальцы правой руки. Леди Болдок без посторонней помощи шла к выходу.
Передача задержалась только на двадцать секунд. Распорядитель сигнализировал Хамеру, который сказал:
– Да. Интересно. Не знаю, как вас, Ронни, но меня всегда зачаровывал процесс ОБОГАЩЕНИЯ. Мистер Василикос, любопытно…
Хамер был, как всегда, обаятелен, но чувствовалось, что сейчас он по-настоящему доволен.
– Конечно, обещай она вести себя как следует, – сказал Хамер на следующий день, – Маку пришлось бы придумать еще что-нибудь. И быстро. Но он бы сумел. Мозгов у него хватает, у старого Мака. Интересный в своем роде парень. Вышел, понимаете, из самых низов. Ладно. С прессой много хлопот?
– Все налетели, но не получили никаких комментариев, – сказал Ронни. – Два фотографа ждали утром за моей дверью.
– Этого добра навалом. Да и здесь поначалу был сумасшедший дом, но теперь стихло. Боюсь, вашей пташке достанется.
– Они не знают, где она. Парень из «Почты» рассказал мне. Прежде чем кто-нибудь заявился к Клэриджу, она и Чамми уехали, и леди Болдок с ними. Лорд, видно, быстро соображает.
– Не такой он дурак, как кажется. Да это относится, наверно, ко всем. Такова природа вещей, как сказал бы Сэмюэль Джонсон. Мм…
Они сидели в офисе Хамера, маленьком, полном всякой всячины: газет, журналов, книг, карт, рукописей, телефонных справочников Манхэттена и Лос-Анджелеса (великолепно!), расписаний передач, коробок с пленкой, фотографий знаменитостей и неизвестных мест, пластинок, пустых бутылок. Хамер решил, и, вероятно, не зря, что такое зрелище потрясает, кого нужно, больше, чем обилие слоновой кости и мрамора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Зульетта, позалуйста! Никого не оскорбили. По крайней мере никого из присутствующих. Все, сто Ронни говорит о богацах, я наблюдал у оцень многих из тех, кого знаю. Он говорит оцень умно. Вы не долзны…
– Это ВЗДОР, Кирилл, и вы это знаете. – Джульетта Болдок переходила в свой стиль, подчеркивая слова, как некогда на Малакосе. – Не будьте так чертовски РАССУДИТЕЛЬНЫ. Не видите, что они этого и ХОТЯТ?
Спарк, казавшийся недопустимо интеллигентным англиканским священником, все ерзал на месте. Теперь он сказал:
– Слушайте, предполагалась более или менее объективная дискуссия на безусловно интересную тему. Сожалею, что сюда, видимо, вкрались личные мотивы. Давайте, как цивилизованные люди, обсуждать то, для чего мы собрались, и подавлять свои чувства. Согласны?
Нет. Никто не хотел согласия. Леди Болдок сказала:
– Мистер… АППЛИАРД. Вы тут жалуетесь на ужасных богачей, которых встречали; на людей, которые были достаточно добры пригласить вас к себе в ДОМ, кормили вас и поили. Неужели вам не СТЫДНО хоть чуть-чуть за то, что злоупотребляете гостеприимством?
– Да чушь это! – сказал Ронни, немного разгоря-чась. – Если мне покупают бутылку дорогого шампанского и, пока я не пью, говорят, что от меня воняет, что, скажем, мой сын дурак, урод и безнадежен, – по-моему, шампанское тогда не в счет. Очевидно, я вправе…
– Некоторое время назад я пригласила вас в МОЙ дом. Не только это, я дала вам отдохнуть в…
– Извините, но я, пожалуй, согласен с Тони, – сказал Хамер, поднимаясь. Он снова лгал, но давно понаторел в показной объективности. – Давайте постараемся изгнать отсюда личное. Давайте посмотрим, что скажут наши друзья, собравшиеся здесь. – Он стал расхаживать. – Я уверен, что мы услышим какие-нибудь полезные возражения.
В жизни обычно частные лица не беседуют в присутствии двухсот свидетелей, сидящих рядами, но Хамер давно решил, что публика студии должна быть неотъемлемой частью шоу. Благодаря этому сам он покажется скромным и общительным. Приняв из воздуха микрофон, словно чашечку чая, он прищурился и сказал:
– Ну вот. Обменялись резкими словами. Жаль. Я увере1, кто-нибудь здесь может…
– Эээ… вы бы как раз… эээ… Парень, кажется, эээ… Сакстон перегнулся через ряд и положил руку на плечо Апшота, а другой поманил Хамера.
– Не представитесь ли, сэр?
– Конечно, меня зовут Апшот.
– Не будь таким дураком, Табби, – сказал Сакстон, очевидно, сообразивший необычайно быстро и то, что в руках у Хамера микрофон, и то, какую роль микрофон играет в передаче. – Эдгар Джордж Сан-Дени Уиндхам Апшот, седьмой барон Апшот. Для вас – лорд Апшот.
– Спасибо, сэр. Лорд Апшот, вы считаете себя богачом?
– У нас скромный достаток, у моей жены и меня.
– Абсолютная чушь, – сказал. Сакстон. – Парень живет в огромном замке в Хартфордшире и каждый день ест на серебре. Скромный достаток, разрази меня гром!
– Похоже, ваше место в обществе определили, сэр, – сказал Хамер Апшоту. – Можно спросить, согласны ли вы со словами мистера Апплиарда? Знаете ли вы богачей, которые так ведут себя?
– Конечно, нет! Этот человек не знает, о чем говорит.
– Конечно, знает! Парень попал в точку. Вы-то сами неплохи, Табби, пока не надеретесь, но половина тех, кого мы знаем, именно такие. Лучший пример сама Джульетта. Давит всех вокруг. Получит свое – след простыл. Вы же это знаете не хуже меня.
– Что он говорит, Студент? Я не слышу, – спросила леди Болдок со своего места.
– Он говорит, Джульетта, что вы именно такая, как мы все, как сказал этот Апплиард, – прогремел Мэнсфилд с такой силой, что, казалось, стремился достичь хотя бы ближайших зрителей без помощи микрофона.
– Он сказал… Сесиль сказал… Но это…
Леди Болдок уже наполовину поднялась, когда Хамер, спеша, вернулся в гущу событий. Он не рассчитывал на вмешательство Сакстона и эффект от него, ускоривший действие. Ронни глянул на часы. Осталось четыре с половиной минуты до второго и последнего вторжения рекламы.
– Сядьте же, – сказал Хамер, встал сзади леди Болдок, положил ей руки на плечи и довольно сильно нажал. Она не ожидала, что к ней могут применить физическую силу. Прошла томительная секунда, и леди Болдок подчинилась.
Расчет Хамера оправдался.
– Давайте перейдем к другому, я хотел бы услышать мнение каждого из вас. Покровительство наукам и искусствам всегда было традиционным…
– Вы здесь все в заговоре против меня, – сказала леди Болдок ровным тоном, – и я хочу знать, почему. Хочу знать, что я сделала, хочу сказать что-то в свою защиту.
– Нет, нет, Зульетта, позалуйста. Никакого заговора, – сказал Василикос, который мог бы прибавить только, цто молчаливое согласие не есть заговор. – Я зе только сто сказал, вы думаете, будто все – это вы, весь мир – это вы, все сусцествуют лись настолько, насколько это касается вас. Это не…
– Тогда ответьте на один вопрос, Кирилл. Вы слышали, что это чудовище, этот Апплиард говорил о том, как мы ведем себя. Теперь, по-вашему, Кирилл, я такая?
– Да, Зульетта, да. Такая. Извините меня. Вы всегда, если возмозно, дерзитесь, как тиран. У вас нет смирения. Вы не понимаете, цто вас долг перед обществом быть доброй и вести себя так, как угодно Господу. Вы не…
– Можете не продолжать, спасибо. Я обойдусь без помощи. Я была права. – Леди Болдок посмотрела прямо в камеру и заговорила ровным голосом: – Вы, все там, дома или где бы вы ни были, слушайте меня. Вы много слышали обо мне и о том, как я будто бы веду себя, хотя почему это должно вас интересовать и какое вам до этого дело, я представить не могу. Теперь я хочу ответить, если эти люди здесь позволят мне.
Остальные четверо молчали и не шевелились.
– Очень хорошо. Позвольте сказать кое-что об этом мистере Ронни Апплиарде, который так распушил меня. Я была, что называется, очень добра к нему. Может быть, некрасиво упоминать об этом, но сегодня, видимо, забыты все приличия, и я скажу вам, что мистер Апплиард ел мой хлеб и пил мое вино и к тому же…
Она сдержалась, и клевета на Ронни испарилась, не успев сформироваться.
– Он не раз гостил в моем доме. Я помогала ему устанавливать контакты. Я… во всяком случае, вас может удивить, почему мистер Апплиард принимал мое гостеприимство, если так меня осуждает, как он заявил. Позвольте объяснить. У меня есть незамужняя дочь, которая когда-нибудь станет богатой. Я не говорю, что мистер Апплиард…
– О, нет, говорите! – громко сказал Ронни. – Я гонюсь за ее деньгами. В действительности нет, но вам объяснять это бессмысленно. Интересно, когда вам в последний раз пришло на ум что-нибудь новое или когда вы переменили мнение о ком-нибудь? Лет сорок назад?
– Как вы смеете, выскочка, привыкший втирать очки…
– Я скажу вам, как я смею. Смею, потому что первый раз в жизни вы уязвимы. А что до выскочки и втирания очков – больше вам нечего сказать, вам же наплевать на людей, и вы не знаете, как их ужалить побольнее. Все, что вы можете…
– Ронни, – мягко сказал Хамер, – мне кажется, это не всем интересно, может быть, перейдем к…
– Мне плевать, интересно ли это всем или нет! – сказал Ронни, как и намеревался. – И, во всяком случае, черт возьми, всех интересует разговор об одной из самых отъявленных эгоисток Англии.
– Поразительно! – сказала леди Болдок, оттянув губу. – Лекция о морали из уст циничного авантюриста, который только и думает, как наложить лапы на не заработанные им деньги.
– Особенно поразительно слышать это от вас.
– Я по крайней мере никого не обольщаю ради денег, что, по-моему, худшее из возможных преступлений. Втираетесь в доверие, да, притворяетесь влюбленным в чистые и простодушные создания, так как они богаты, а вам хочется разбогатеть, вовсе не думаете, что можете разбить их сердце. Вы меньше всех в мире имеете право…
– Хватит, – сказал Ронни. Леди Болдок слишком глубоко ранила его, и он сделал то, что ни сам, ни любой из его коллег не счел бы возможным, – забыл, где он находится. – Вы ошибаетесь, вот в чем дело. Мне нужна она, а не деньги. Слушайте, я и пальцем не дотронусь до ваших проклятых денег, даже если будете умолять на коленях! Думаете, я опущусь до вашего уровня? Когда я вижу, что…
– Короткий перерыв, – сказал Хамер.
– …что деньги сделали из вас! – сказал Ронни и остановился.
Никто не обращал на него внимания. Знала леди Болдок или нет, что они уже не в эфире, но она увещевала Хамера, стоя у подножия его трона. Василикос двигался к ним. Спаркс перелистывал бумаги на своих коленях. Публика в студии шумела; появился Мак Бин и поспешил к месту действия. Ронни пытался припомнить свои слова.
– Замечательно, – сказал Мак Бин… – Но хорошенького понемножку. Так закусили удила, как я и хотел. Поэтому впредь без личностей, Билл, ладно?
– Что вы ПОДРАЗУМЕВАЕТЕ? – Леди Болдок повернулась к нему. – Я намерена сказать все, что я хочу.
– По существу можете, конечно, но никаких личных выпадов, пожалуйста, и то же попрошу мистера Апплиарда…
– И он подчинится, по-вашему?
– Куда он денется? Он здесь работает. Итак, леди Болдок, – сказал Мак Бин, который был приземистым, грузным, и подобные штуки не раз случались у него за четырнадцать лет работы на ТВ. – Я требую торжественно обещать, что до конца передачи вы будете придерживаться нормальных стандартов публичных дискуссий. Если…
– Не буду я ничего обещать. Уходите.
– Понимаю. – Мак Бин что-то сказал парню в грязном свитере, и тот быстро ушел. – Леди Болдок, как мне ни жаль, прошу вас оставить мою студию.
– Я остаюсь. Я имею право быть услышанной.
– Тридцать секунд, – сказал распорядитель.
– В этом случае я должен удалить вас, на что уполномочен по закону.
– Не смейте прикасаться ко мне! Студент!
Ронни казалось, что он смотрит телепередачу. Парень в грязном свитере вернулся с двумя полицейскими. Один из них попытался взять леди Болдок за руку. Студен Мэнсфилд ударил его, и тот упал, к счастью, не задев аппаратов, натыканных вокруг. После этого за происходящим следить было трудно, но когда распорядитель сказал: десять секунд, – первый полицейский сидел на полу у трона Хамера, Мэнсфилда согнуло вдвое, да так, что между животом и ляжками и лист бумаги не просунешь, а Мак Бин, нахмурясь, сгибал и разгибал пальцы правой руки. Леди Болдок без посторонней помощи шла к выходу.
Передача задержалась только на двадцать секунд. Распорядитель сигнализировал Хамеру, который сказал:
– Да. Интересно. Не знаю, как вас, Ронни, но меня всегда зачаровывал процесс ОБОГАЩЕНИЯ. Мистер Василикос, любопытно…
Хамер был, как всегда, обаятелен, но чувствовалось, что сейчас он по-настоящему доволен.
– Конечно, обещай она вести себя как следует, – сказал Хамер на следующий день, – Маку пришлось бы придумать еще что-нибудь. И быстро. Но он бы сумел. Мозгов у него хватает, у старого Мака. Интересный в своем роде парень. Вышел, понимаете, из самых низов. Ладно. С прессой много хлопот?
– Все налетели, но не получили никаких комментариев, – сказал Ронни. – Два фотографа ждали утром за моей дверью.
– Этого добра навалом. Да и здесь поначалу был сумасшедший дом, но теперь стихло. Боюсь, вашей пташке достанется.
– Они не знают, где она. Парень из «Почты» рассказал мне. Прежде чем кто-нибудь заявился к Клэриджу, она и Чамми уехали, и леди Болдок с ними. Лорд, видно, быстро соображает.
– Не такой он дурак, как кажется. Да это относится, наверно, ко всем. Такова природа вещей, как сказал бы Сэмюэль Джонсон. Мм…
Они сидели в офисе Хамера, маленьком, полном всякой всячины: газет, журналов, книг, карт, рукописей, телефонных справочников Манхэттена и Лос-Анджелеса (великолепно!), расписаний передач, коробок с пленкой, фотографий знаменитостей и неизвестных мест, пластинок, пустых бутылок. Хамер решил, и, вероятно, не зря, что такое зрелище потрясает, кого нужно, больше, чем обилие слоновой кости и мрамора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30