«С. Роджествин, секретарь парткома Московского машиностроительного завода „Коммунар“: „Вряд ли кто сегодня решится выступать против перехода к рынку. Но все понимают это по-разному. Мы, заводчане, за такую рыночную экономику, которая освобождает предприятия от административно-бюрократического диктата, способствует действительно социалистическому обновлению. А для дельцов „теневой экономики“ и хозяев лжекооперативов весь смысл в ее легализации, в возможности «делать деньги“, не считаясь ни с чем и ни с кем.
Это и тревожит: ради чего вводили свободный рынок, ради чего перестраиваемся? Говорят, чтобы красиво и богато жить. Но ведь красиво жили и римские патриции, и феодалы-помещики, и российские нувориши. На них, что ли, равняться? Так какова цель перестройки? Вот в чем прежде в сего нужна ясность, которой нет ни в одном документе партии. Даже в проекте Платформы ЦК…»
— И какого года эта газета? — спросил Александр.
— Май девяностого! — отрапортовала я.
— Вот почему ты хочешь понять, отчего не разбогатела, хотя голосовала за перестройку! — догадался Александр. — Вот откуда такая твоя дотошность!
— Ага! — согласилась я. — Как и большинство бывшего советского народа, желаю найти причины своих неудач, неумелости, безденежья. Вот ведь не осилила выбиться в богатеи, хотя та же газетка, в том же девяностом, предупреждала: «Вряд ли перестройка в ее нынешнем варианте вознесет большинство на вершину материального благополучия, а не принесет обнищания рабочим, инженерам, всем людям труда». Не прислушалась! И не я одна…
— Ну а если бы и прислушалась? Какой толк! — отозвался невозмутимый Александр. — Теперь конкретно о том, за что и как зацепился наш Владимир Алексеевич, чтобы не упустить свой шанс и рвануть со старта. Наша нелюбимая и любимая Советская власть еще в Советском Союзе, оказывается, очень берегла людей, которые занимаются индивидуальной трудовой деятельностью. А особенно после восемьдесят седьмого года — кооператоров. Налоги на кооператоров составляли в сего два процента с прибыли! Владимир Алексеевич говорит: «Государство поощряло нас, мы зарабатывали бешеные деньги, мы развивали производств. В течение какого-то времени, с восьмидесятого по восемьдесят шестой год, я заработал совершенно легальным путем, платил все время налоги, — а налоги были большие, — бюджет маленького района. Полмиллиона рублей. Причем не стеснялся этого, все знали, что у меня такие деньги. Когда появилось кооперативное движение и все думали — открывать кооперативы или не открывать, и вообще, что это такое, я был уже тренированный человек. Я уже готов был действовать и рисковать, мгновенно открыл кооператив „Пчелка“.а потом пошло, пошло…» Так что он неправду говорит, что не гений. Конечно, гений. А вот я и ты — не гении, нет.
Однако Александр Толмачев, на мой взгляд, сильно прибедняется. Он ведь не просто говорит со мной, а заодно то и дело отвечает на звонки, и то, что должен был выслушивать В.А. Брынцалов, выслушивает он. И на моих глазах разматывает клубок прохиндейства:
— Александр Калистратович или Калистратов? Вы просто послали нам письмо? Так… В чем суть письма? Вы можете мне кратко сказать? Так… Какой неправительственный фонд международный? Как он называется, не понял? «Вечная память солдатам»? И вы — председатель этого фонда? Ага, этого фонда? Так. Подождите, помощь какого рода от нас хотите иметь? Лекарства или лучше деньги?.. Нет, я понимаю, что вы «спасибо» скажете. Значит, мы присылаем вам лекарства. И на что они пойдут? Так, я понял, что по назначению врача. А кому пойдут-то? Нет, подождите. А при чем тут тогда фонд памяти павшим солдатам, или как там — «Вечная память солдатам»? Да я не возражаю против вашей программы, просто хотелось бы уточнить. Значит, мы присылаем вам лекарства, вы их по назначению врача распределяете среди неимущих. Хоть ваш фонд «Вечная память солдатам»… Так… Ну, я понял, что раненые, участники войны. И сколько у вас человек? Пять тысяч?! Ну, насколько мне известно, в Пицунде всего-то тысяч десять населения. Так, значит, что нам нужно сделать? Отправить лекарства? Нет, нам же договор с вами нужно будет заключить. А как же! Мы берем на себя обязанность отправить лекарства, а вы? Никакой? Так. А, поставка эвкалипта нам сюда? То есть как бы мы вам — лекарства общего назначения для ветеранов и инвалидов войны, а вы нам — эвкалипт? Хорошо. Ах, вместо лекарств лучше бы денег? А денег в среднем сколько на человека нужно? То есть вам не надо на сколько-то человек распределять эти деньги, вам нужно общую сумму и непосредственно вам? Хорошее предложение… Так вам для работы нужны деньги? И сколько? Вы посчитали? Да не стесняйтесь… Шесть-восемь тысяч долларов? И как часто нужно вам такую сумму давать? Так… То есть нужно перебросить деньги в Абхазию? То ест деньги в Абхазию вообще не пойдут? Лучше в Москве получите? Хорошее предложение… А у вас родственники здесь, в Москве? Понял, знакомые здесь в Москве, им деньги передать нужно. Так… То есть не на счет фонда «Вечная память», а на ваш личный счет где-то здесь, в Москве, так? Хорошее предложение…
Я, конечно, как и большинство трудящихся, свыклась с тем, что мы живем, а точнее, пробуем выжить как бы в общем сумасшедшем доме, но звонки в «Ферейн», льющиеся потоком, — это все-таки особая статья. Тут без юмора свихнуться можно запросто.
— Слушаю вас, — отзывается Александр на очередной звонок. — Предлагаете в качестве рекламы «Ферейна» использовать притчи о Христе? Оригинально! Десять притчей от Христа? Как? Пятнадцать предлагаете? Так… Аж тридцать две хотели бы? И почем каждая притча? Ну вот одна, хотя бы одна? То есть сорок восемь тысяч долларов одна притча стоит, да? Вы знаете, интересное предложение, но я должен обсудить его с шефом, потому что… То есть потянет ли он на одну притчу или захочет сразу все тридцать две. То есть «Ферейн», притча, Христос, Брынцалов — сорок восемь тысяч долларов. Хорошо, это надо посчитать. Хорошо? Но вы как режиссер… Хорошо, вы напрямую? Понятно. Без посредников, чтобы подешевле? Нормально… Удачи, пока, счастливо.
Занимательно, да? Но меня лично вогнал в изумление следующий звонок. И то сказать — звонили от писателя Эдуарда Лимонова, чья скандально-романтическая слава гуляет по миру… И который, кстати, в своем знаменитом романе «История его слуги» так вот выразительно-беспощадно описывает взаимоотношения эмигранта Эдички и хозяина, американского богача:
«Он все-таки был дико грубый. Прямо с порога иногда. Вчера он приехал и, едва войдя, дверь за собой не успел закрыть, объявил, что он уходит out. На что его слуга спросил растерянно-иронически: „Немедленно?“
Он сказал: «Через пятнадцать минут. Могу я отдохнуть в собственном доме? Do you mind?» — и зло посмотрел на слугу своего.
Я нет. Я не возражал. Отдыхай, усталый босс — психопат и баба, — подумал я…
Иногда, в минуты, когда я перестаю смотреть на сегодняшнюю мою жизнь как на неизбежный этап моей судьбы, без которого будущего просто не случится, я растерянно думаю — зачем я слуга, как я тут оказался? Это ведь смешно — Стивен, Нэнси… серебро, грязные тарелки, как подавать мясо… как готовить соус для крабов… как смешно, как глупо, при чем тут ты, Эдуард? Давно, в советской школе, у дореволюционных писателей читал ты о своей сегодняшней жизни и никак не думал, что то прошлое вдруг однажды станет и твоей жизнью. Глупо как…»
И рванул Эдуард на родину, а тут уже свои Стивены… И опят деньги нужны. Куда пойти? С кем законтачить среди разгулявшихся товарно-рыночных отношений? Что придумать в сфере бизнеса? Я бы, к примеру, ни за что не сообразила то, что сообразил Э. Лимонов. Ну на то он и талант! Он, естественно, привыкший общаться с миллионерами-миллиардерами, пришел в офис Брынцалова, к Александру Толмачеву, и предложил… свой портрет в качестве всенародного соблазна. То ест если господин Брынцалов наклеит его фото на аптечку для автомобилистов, то это будет чудненько, ибо автомобилисты немедленно побегут раскупать эту необыкновенную аптечку с таким замечательным портретом…
И вот уточняющий звонок: Александр Толмачев отвечает, стараясь перекрыть своим голосом шелест голосов многих присутствующих:
— Двадцать пять тысяч долларов? Да? Правильно? Так. Ну, я понял. То ест физиономию Лимонова не ставить на бутылку водки, правильно? Понятно. То ест его физиономия будет просто как рекламирующая эту водку на плакатах. Так. Скажи, пожалуйста, а еще что? Походная аптечка Лимонова, да? То есть такой коробок, он железный должен быть или деревянный? Понятно. То ест и в походный набор, и в аптечку Лимонова входит бутылка водки, лекарства, спирт… Спирт лучше? Женьшень медовый совать туда? Совать? Женьшень медовый — там все активизаторы — лактоза, пчелиное молочко… То есть нормалек, да? И я правильно, не ошибся в цене? Ага, то есть где-то двадцать пять тысяч долларов? Ну, не меньше? Ладненько. Хорошо. Тогда слушай. То есть Брынцалов отнесся с юмором, если уж так откровенно. Он сказал, что вообще «Походная аптечка Лимонова» — это интересно. Но говорит: «А кто будет коробочки изготавливать, куда это все закладывать — спирт, водку, лекарства?» Он говорит: «Это мне самому нужно будет изготавливать или у Лимонова есть какое-то производство, где он может это заказать? Где-нибудь там в губернии Калужской или еще где?» Может, да? И чтоб Брынцалов еще раз заплатил за это? Ага, понятно. Скажи, а в телевизионных роликах тоже Лимонов согласен? А какой сленг будет и как вообще он планирует это рекламировать? То есть это будет такой национал-большевистский или… А, «Икра должна быть черной, рыба должна быть…» Какая? Красная? А водка должна быть белая? Еще раз… Понятно. Ну, нормалек. Значит… Ну все, давай, удачи. Эдичке привет! Пока. В пятницу звони.
— Сумасшедший дом? — так, на всякий случай, уточняю у Александра.
— Он самый, — подтверждает. — Вот кстати, поинтересуйся у Владимира Алексеевича, а как он смотрит на всех этих «прорабов перестройки», какую им цену готов дать в базарный день… У Него на этот счет ест весьма любопытные соображения… Может, с этого и надо было начинать… Может быть, он будет с тобой откровенен…
Предложение было разумным, и при следующем свидании я спросила Владимира Алексеевича:
— Что бы вы сказали Горбачеву, если бы он сидел сейчас, вот как я, глаза в глаза с вами?
Без секунды промедления:
— Просто, что ты — невежда! Тебе бы просто… Как это он мог так…имея официальную власть? Ходил, разъяснял при помощи жестов, отдавал наши территории. Дурак, хотел идти в рынок, а делал все наоборот. Хотел сделать все для народа хорошо, я думаю, не предатель же, в конечном итоге, он, я думаю, что он хотел, чтобы все государство было нормальным, хорошим, а для того, чтобы нормальным и хорошим быть, государству нужны материально-технические ресурсы. Так же не может, без ничего, нет? Он начал с простого — уступать, давай отдадим Германию. Разве можно было Германию отдавать?
— А как бы вы сделали, если бы вам дали возможность, в тот период, когда эти старцы в Политбюро совсем зарапортовались?
— Любой из нас, который здесь находится, сделал бы хорошо. А вот как сделать сейчас, как сделать сейчас — другой вопрос, как сделать завтра? А то, что мы тогда бы! «Умная мысля приходит опосля»! Нужен ум, принимать решения в сложный, критический момент, а он — человек неумный, Горбачев. Он — подкованный, в общем, то, се, но не умный человек. Ну нет ума, абсолютно! Он ведь трусливый человек, трусливый…
— В чем это проявилось?
— Ну, в Форосе сидит и ждет. Что, у него нет возможности выйти оттуда, арестовать всех? Две секунды. А он все, понимаешь, сидел и ждал, звонил в Америку, что здесь и как, он струсил, трус!
— А почему Америка стала нашим верным, как говорится, заушником?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55