Но речь все ещё звучала осмысленно и относительно связно. — Нашли повод, — повторил он упрямо. — Личный крестовый поход, да?
Громову вдруг захотелось понурить голову и опустить плечи. Не от усталости. От неумолимой тяжести правды, обрушившейся на него. Как всегда в подобных случаях, он поступил наперекор этому желанию — распрямился. И лицо его сделалось скучным, как у любого взрослого мужчины, вынужденного слушать пьяную болтовню мальчишки.
— У всех крестовых походов имелись поводы, благородные цели… — Саня прихлёбывал водку, как остывший чай, и ворочал одеревеневшим языком со все более заметным усилием. — И у войн тоже… И у рв… революций. А потом получается ад в отдельно взятой стране. Или в отдельно стщ… стоящем посёлке. Была бы подходящая личность…
— Интересно излагаешь, — одобрил Громов. — Роль личности в истории и все такое. Только при чем здесь ад?
— А он в названии посёлка. — Саня понизил голос. — Зап-АД-ный! Я раньше не обрщ… обращал внимания. А как узнал вас поближе… — тут он пьяно погрозил собеседнику пальцем, — как узнал вас поближе, так и понял… Здесь ад, и вам это, похоже, нравится.
— М-м?
Саня натолкнулся на устремлённый на него взгляд и поёжился, хотя было очень жарко и безветренно.
Ему вдруг вспомнились каменные скульптуры с их незрячими и одновременно всевидящими белыми глазами, в которых никогда ничего не отражалось и они никогда не меняли своего выражения. Что они видели — одному творцу известно.
— Это я глупость сморозил, — буркнул Саня, опустив голову. — Извините.
— За что? Очень может быть, что ты прав.
— Не в этом дело. — Саня скривился и пошевелил губами, подыскивая нужные слова. — Просто… Просто я говорил так, словно я чем-то лучше. А это непрс… несправедливо.
Он запил эту горькую истину водкой и умолк. Тогда Громов неожиданно для себя открыл ещё одну бутылку, тоже опорожнил наполненную чашку и, не дожидаясь, пока жидкий огонь в глотке угаснет, хрипло сказал:
— Брось философствовать, парень. Это удел мудрецов и пророков. А мы с тобой — обычные люди.
— Лю-у-ди-и? — саркастически переспросил Саня. Его помутневший взор блуждал в пространстве, выискивая там один из двух силуэтов собеседника, которые плавали напротив. — Мы разве люди? Вы?
Я? После всего, что было?
— Ну да, — ответил Громов. — Все мы люди. Других не бывает. Не создали пока других.
Саня этих слов уже не слышал. Его голова упала на стол, опрокинув чашку. Проливая остатки водки, она криво покатилась в сторону и негромко чокнулась с полным стаканом, из которого Ксюха не выпила ни капли. Звяк! За упокой души всех присутствующих!
Громов не сумел забыть об этой досадной мелочи, даже когда уложил Саню, разул, раздел и накрыл истёртой до прозрачности простыней. Почему-то она ассоциировалась у него с саваном. . ***
Ванька Богословский, рыбак от бога, а пьяница от черта, в среду утром тоже надумал побаловаться водочкой. Початая чекушка была припрятана в кустах за уборной. Вторая, ещё закупоренная и опечатанная фальшивой акцизной маркой, дожидалась своей очереди в невинном на вид свёртке с «тормозком». Нагревалась, конечно, на солнышке, но Ванька ценил водку не за вкусовые качества и искал в ней совсем не те градусы, которыми измеряют температуру.
Хлебнув украдкой в малиннике, Ванька возвращался в свой маленький производственный коллектив и, смоля «беломорину», брался за дело. Он понимал, что бригадир запросто может попереть его взашей со стройки, но знал также, что все равно уже не остановится, не дотерпит до вечера. Не было тормозов у Ваньки, отказали они окончательно после исчезновения Вареньки. Она уехала, даже не дождавшись конца каникул, не попрощавшись. Он всю ночь не спал, её дожидаясь, а к рассвету понял: все, ни сына у него нет, ни дочери. Один остался. Совсем один на всем белом свете. Как тут жить дальше — тем более трезвому?
И десяти минут не прошло со времени последней отлучки, а он снова тихонько положил лопату и потрусил к заначке.
— Ты чего это в сортир зачастил? — подозрительно окликнул его старшой.
— Так это… — Ванька вымученно улыбнулся. — Брюхо подвело.
— А вот я тебя сейчас дыхнуть заставлю! «И гляди у меня! Ежели опять за старое взялся…
В этот момент, отвлекая от Ваньки внимание, на въезде во двор нетерпеливо забибикал самосвал, с водителем которого мужики сговорились пару часов назад на трассе. Тогда он был пустой, а теперь стал полный, загрузившись под завязку красным кирпичом. Воспользовавшись паузой, Ванька беспрепятственно наведался к тайнику, шраючи опустошил бутылочку, зашвырнул её подальше и незаметно вернулся на площадку, где шли нудные переговоры между бригадиром и несговорчивым водителем самосвала. Он не желал выгружать кирпич, пока ему не заплатят. Пришлось дожидаться хозяйских охранников, которые через некоторое время вышли из дома.
Комиссар, на взгляд Ваньки, смотрелся ещё куда ни шло. Мрачный, конечно, весь ощетинившийся и мятый, но в остальном вполне представительный.
Суля явно не выдерживал никакого сравнения с товарищем. Опух он страшенно, передвигался отрывисто, прятал глаза от людей и солнечного света. Как будто парень в своём спортивном костюме всю ночь совершал кросс по пересечённой местности и лишь теперь добрался до финиша, вымотанный до предела.
Даже не сам прибежал — его приволокли за ноги.
Инициативу взял на себя Комиссар.
— Топай сюда, — скомандовал он водителю. — Или я твою задницу отрывать от сиденья буду?
Водитель глянул на него одним глазом, вставил в зубы сигарету, прикурил и только потом выбрался на подножку, двигаясь подчёркнуто неторопливо и важно. Ванька догадался, почему он ведёт себя так степенно: в кабине грузовика сидел шкет, наверняка шофёрский мальчонка, напросившийся прокатиться с батей. Если бы у Ваньки был сын, он, Ванька, тоже не побежал бы при нем на повелительный зов парня, который хотя на две головы выше, но зато и на двадцать лет моложе. Подумав об этом, Ванька машинально бросил взгляд на свёрток, в котором дожидалась его вторая чекуха водки.
— Нет, ну я не просекаю! — повысил голос Комиссар, задетый медлительностью шофёра. — Ты моё терпение собрался испытывать?
Водила уже шёл к нему, все ещё изображая самостоятельность, но непроизвольно ускоряя шаг. Остановившись напротив, перебросил сигарету в угол рта, сунул руки в карманы и как бы весело произнёс:
— Ты, чем орать попусту, лучше деньги готовь, командир. Тут три тысячи штук.
— Чего? — взвился Суля, рыжий охранник в спортивном костюме. — Ты оборзел, в натуре! Какие три штуки?
— Я про кирпич, — растерялся водитель. — А не верите, так полезайте в кузов и считайте.
Рыжий аж подпрыгнул от негодования:
— Нет, ты только погляди на него, Комиссар! Я его сейчас самого заставлю кирпичи грызть, поштучно! Будет тут нам всякое чмо указывать!
Водитель сделал едва заметный шажок назад и сказал:
— Кирпич стоит пятьдесят копеек. Тут три тысячи штук. Берете? Если нет, так я дальше поехал.
— Не суетись, дядя, — дружелюбно ухмыльнулся Комиссар. — Покупаем мы твой товар. Цену все слышали? — Он обвёл взглядом присутствующих, а потом обратился к приятелю:
— Суля, выдай мужику полтинник.
— Чётко ты его на слове поймал, — расцвёл тот, доставая из кармана бумажник. — Держи! — это было уже адресовано водителю. — Для такого хорошего человека и рубля не жалко…
В воздухе сверкнула кувыркающаяся монета, которую водитель машинально поймал и зажал в кулаке.
— А теперь будем сгружать товар, — заявил длинный парень с революционной кличкой Комиссар. — Э, пролетарии, кто из вас кузов опрокидывать умеет?
Ванька и остальные мужики нерешительно перетаптывались в сторонке, избегая встречаться взглядом с водителем. Если бы они знали, чем все закончится, то ни за что не тормознули бы его самосвал.
Теперь было поздно, хотя водитель, похоже, этого ещё не понимал. Швырнув рубль на землю он направился к своему грузовику.
— Куда?! — вызверился рыжий. Схватив уходящего за плечо, он развернул его к себе и угрожающе процедил:
— Ты цену назвал? Назвал. Тебе уплачено? Уплачено. Что ж ты, недоделок, уговор нарушаешь?
— Папка! — звонко крикнул шофёрский мальчонка. Он стоял на подножке самосвала и призывно махал рукой:
— Поехали отсюда, папка!
Водитель рванулся к нему, отчего рукав его рубахи затрещал по швам. Рыжий Суля мгновенно перехватил его понадёжнее — пальцами за шею, после чего водитель жалобно вскрикнул, затрепыхался.
— Ах ты, ворюга, — выговаривал ему Суля, усиливая хватку. — Натырил где-то кирпичей, а теперь права вздумал качать? Да я тебя удушу, гнида такая! Гланды через уши повылавливаю!
Мальчонка кинулся выручать отца, но долговязый Комиссар поймал его за ухо, покрутил, выжимая пронзительные вопли, и посоветовал, наклонившись:
— Не путаться у взрослых под ногами, сопляк!
С заячьим криком мальчонка отлетел прочь. Отчаянно матерясь, его отец ухитрился вырваться из лап Сули и перешёл в контратаку, бестолково размахивая кулаками. Все кончилось тем, что Суля звезданул ему ногой в живот, а Комиссар добавил сцепленными в молот руками по затылку.
— Сейчас, — приговаривал водитель, которому никак не удавалось подняться с земли. — Сейчас, гады, вы мне ответите.
А рядом суетился его сынишка и горько плакал.
Не от боли. Оттого, что папка оказался вовсе не самым сильным на свете, а помочь ему в беде не было никакой возможности.
* * *
Р-рунг! Это негодующе взревел самосвал, и все разом повернулись к нему. В кабине, небрежно выставив локоть наружу, сидел тот самый мужчина из соседского дома, с которым Ваньке совсем не хотелось встречаться взглядом.
Самосвал ещё раз предупредительно рявкнул, а потом из кабины донеслось:
— Прочь с дороги!
Работяги попятились, освобождая проезд, а охранники остались на месте.
— Ты, ковбой недоделанный! — возмутился Комиссар. — А ну вылазь! Без тебя разберёмся.
Никакой реакции. Самосвал дёрнулся пару раз на месте и тяжело покатил прямо на охранников, вынудив обоих отпрянуть в стороны. Комиссар попытался пнуть ногой проплывающий мимо борт. Суля такой активности не проявил, заворожённо наблюдая за манёврами самосвала, поднимающего на ходу кузов.
Уф-ф! Грузовик остановился. На мгновение груда кирпича зависла в неустойчивом равновесии, но вот сдвинулась, поехала вниз и с равнодушным грохотом обрушилась прямо на лакированную крышу иномарки, стоявшей во дворе. Легковая машина запоздало вздрогнула и тут же осела, наполовину погребённая под кучей кирпичей. Когда они выдавили лобовое стекло и шумно посыпались внутрь салона, Ванька с сожалением подумал, что теперь уже никогда не узнает, как называлась эта красивая заграничная машина с олимпийскими колечками на радиаторе.
— Забирай пацана и уезжай! — велел водителю мужчина, спрыгнувший с подножки самосвала. По пояс голый, в стареньких джинсах, он даже не повернул головы, чтобы полюбоваться последствиями своей выходки.
Комиссар и Суля с топотом неслись на него. Мужчина невозмутимо поджидал их и лишь в самый последний момент слегка сместился влево. Это был почти незаметный шажок, но кулак Комиссара, вместо того, чтобы свернуть противнику челюсть, гулко впечатался в дверцу самосвала. Два стремительных удара, нанесённые мужчиной, смотрелись не так эффектно, но зато оба достигли цели. Сначала Комиссара согнуло пополам, а потом, наоборот, распрямило, да так резко, что его подбородок вздёрнулся выше колючей макушки.
Тут подоспел и Суля, которого увлекала вперёд не столько отвага, сколько инерция, набранная грузным телом. Этому вообще хватило одного-единственного удара — такого короткого, что Ванька его даже не заметил. Суля напоролся лицом на невидимый сук.
Только голова запрокинулась да руки сокрушённо всплеснули в воздухе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57