Но дядя охладил его пыл.
– Гостя без тебя проводят, – сказал он. – Прямо сюда. А ты займись, наконец, каким-нибудь полезным делом, племянник. Такой молодой, здоровый, кушаешь за двоих, а работать совсем не хочешь. – Гелхаев подтолкнул племянника к выходу. – Стыдно!
Сам никогда не стыдившийся никого и ничего, он укоризненно покачал головой и вздохнул так тяжело, словно нравственные проблемы были самыми сложными из всех, которыми ему приходилось решать в качестве одного из московских уголовных авторитетов.
* * *
Оставшись один, Гелхаев тщательно вытер полотенцем руки, шею и в последнюю очередь разгоряченное лицо. Снял отсыревший спортивный костюм, набросил халат, затянул под мохнатым животом поясок. Вид получился не самый презентабельный, как легко было убедиться, поглядевшись в зеркало. Но кто они такие, эти эстрадные однодневки, чтобы с ними церемониться? Что парни, что девки, все на один лад. Не столько поют, сколько кривляются, отличаясь от шлюх лишь тем, что торгуют в первую очередь лицом, а не телом. Никита Сундуков вряд ли окажется лучом света в этом темном царстве. Наверняка расфуфырен, как павлин, на голове черт-те что и сбоку бантик. Профессия у него такая – выпендриваться. Вот пусть и лезет из кожи, стараясь понравиться ему, Гелхаеву. А он волен принимать просителя так, как ему заблагорассудится. Хоть сидя на унитазе.
– Милости прошу, – крикнул Гелхаев по-русски, заслышав деликатный стук в дверь. И тут же повернулся к этой самой двери спиной, делая вид, что полностью поглощен изучением показателей своего велотренажера. Накрутил педали всего на каких-то три километра, а умаялся на все сто, вот такая неутешительная арифметика получалась. Настроение от нее не улучшалось, а совсем наоборот.
Визитер, возникший за гелхаевской спиной, нерешительно перетаптывался, покашливал, шуршал какими-то сверхмодными одежками. Маялся.
Это тебе не на сцене гарцевать, мстительно подумал Гелхаев и, выждав еще несколько секунд, обернулся. Лицо его выражало безмерное удивление, радость и восхищение, когда он, попеременно двигая бровями, воскликнул:
– Ай, кого я вижу!
Видел он перед собой не бог весть кого: смазливого заморыша, вырядившегося как на цирковой манеж. Кожаные лакированые брючки в обтяжку, маечка-безрукавка сеточкой, сам голыми плечиками поигрывает, а на плечиках – расписные японские драконы, хвост одного из которых был заметно смазан.
«Цена такому артисту – сто баксов в базарный день, причем торг очень даже уместен», – решил про себя Гелхаев, возбужденно повторяя:
– Кого я вижу! Какой дорогой гость пожаловал, сам Сундуков собственной персоной, цх-цх-цх!
– Я к вам с деловым предложением, господин Гелхаев, – брякнул визитер с порога. Как только он открыл рот, оказалось, что его передние зубы украшены бриллиантиками. Когда свет падал на них под определенным углом, камушки сверкали и заманчиво переливались. Но в остальные моменты его зубы казались покрытыми серым налетом.
– С деловым предложением? – огорчился Гелхаев. – С мировой знаменитостью, с без пяти минут Майклом Джексоном, о делах говорить? Ай, жаль. Я тебя хотел позавтракать пригласить, настоящими кавказскими блюдами попотчевать. Одна только брынза чего стоит, м-м! – Он поцеловал сведенные в щепоть пальцы, после чего, не давая визитеру возможности принять приглашение, развел руками. – Что ж, ладно. Будем о делах говорить. В моем доме любое желание гостей – закон.
Плюхнувшись на единственное в помещении кресло, Гелхаев выжидательно уставился на подрастерявшегося заморыша. Тому сесть было не на что. Разве что на пол. Или на велотренажер, верхом, чего он явно делать не привык.
– Слушаю. – Гелхаев нетерпеливо шевельнул бровями.
В свою очередь, Сундуков подвигал челюстью, давая понять, что подобный прием его не слишком вдохновляет.
– Как вам известно, я пою в группе, которая сейчас на самом пике популярности, – манерно заявил он. – Собственно говоря, я и являюсь центральной фигурой команды, остальные так, сбоку припеку.
– Очень интересно, – произнес Гелхаев, позаботившись о том, чтобы тон его прозвучал как можно более равнодушно. – И что же ты хочешь от меня, Мик?
– Я Ник. Вообще-то меня зовут Никитой, но…
– Чего ты хочешь от меня, Ник, которого вообще-то зовут Никитой?
– Ну как же! – Сундуков занервничал. – Говорю вам: я лидер той самой команды, которая выступает в вашем клубе, «Тип-Топ» называется.
– «Тип-Топ»? – переспросил Гелхаев. – Нет у меня такого клуба. И никогда не было.
– Это наша группа так называется, – пояснил Сундуков тоном терпеливого, но немного раздраженного учителя. – А выступаем мы в «Башне», негласным хозяином которой являетесь вы. – Фраза была сопровождена многозначительным покашливанием. – С тех пор, как прежний владелец клуба погиб при весьма загадочных обстоятельствах…
– Башку ему из снайперского винтореза продырявили, – сказал Гелхаев, – вот и вся загадка. Жалко.
– Да, очень жалко. Неплохой человек был, можно даже сказать, хороший.
– Э, дрянь-человек. Мне не его жалко, мне жалко, что его предали земле, а не бросили на съедение собакам, как он того заслуживал.
Артист выпучил глаза, словно со всего размаху налетел грудью на невидимое препятствие. Надо полагать, он представлял себе встречу со своим новым хозяином несколько иначе.
– В сложившейся ситуации, – начал было он, но договорить ему снова не дали.
– Не морочь мне голову своей ситуацией-митуацией, – отмахнулся Гелхаев. – По существу говори. Хочешь мне что-то предложить?
– Именно за этим я и пришел, – зачастил Сундуков. – Ведь покойный был нашим менеджером, а теперь мы сами по себе. И наши законные права приходится отстаивать мне, лидеру.
– Извини за прямоту, но в своем наряде ты больше на пидера смахиваешь, чем на лидера. Зачем ты так одеваешься? Шлюха на панели и та выглядит пристойней, чем ты.
– Это просто имидж, – пояснил Сундуков с натянутой улыбкой. – Сценический образ. Не зря ведь говорят, что весь мир – театр, а мы в нем всего лишь актеры.
– Кто говорит?
– Точно не помню. Кажется, это высказывание Шекспира.
– А если я тебе скажу, что мир – это один большой сортир, ты тоже станешь повторять мои слова, как попугай?
– Мы отклонились от темы, – сухо заметил Сундуков, переступая с ноги на ногу. – Я пришел с деловым предложением.
Гелхаев одарил его тяжелым взглядом:
– Ну-ну. Предлагай, раз ты такой деловой.
– Пожалуйста. В результате гибели прежнего владельца у нас возникли финансовые проблемы. Речь идет о совершенно смехотворной сумме: 150–200 тысяч долларов, которые необходимы для дальнейшей раскрутки. – Сундуков сладко улыбнулся. – Я решил, что уместнее всего попросить деньги у вас.
– Типа, за спонсора меня держишь? – недобро осведомился Гелхаев. – За лоха?
– Как вы могли подумать такое? – ужаснулся Сундуков. – Я просто предлагаю вам сделать абсолютно беспроигрышное капиталовложение. У нас рейтинг выше крыши. Наш последний клип…
– Ты кто? – перебил его Гелхаев.
– Как кто? По-моему, я вам представился…
– По жизни ты кто, чем занимаешься? На бабки народ разводишь? На уважаемых людей наезжаешь?
– Ничего подобного! Я артист, я пою, все остальное меня не касается…
– Тогда какого хрена ты тут пургу гонишь? – проревел Гелхаев. – Просрал бабки в казино, попал на счетчик, а мне про какое-то спонсорство задвигаешь? Знаешь, что я могу с тобой за это сотворить? Что я с тобой сотворю, догадываешься?
– Я чувствую, что напрасно пришел сюда, – сказал Сундуков. Произнесено это было с достоинством, однако уголок его рта подергивался, словно зацепленный рыболовным крючком.
– Ты правильно чувствуешь, – подтвердил Гелхаев.
– В таком случае вынужден откланяться. – Визитер уже повернулся к хозяину дома спиной, когда властный окрик заставил его вздрогнуть и замереть на месте.
– Стой! Ты думаешь, что можешь уйти просто так, без моего разрешения? Ошибаешься. Достаточно мне пальцем пошевелить, чтобы тебя живьем закопали в подвале моего дома. Места хватит. Ты будешь всего лишь пятым.
– Это какое-то чудовищное недоразумение, – страдальчески воскликнул Сундуков, стремительно разворачиваясь вокруг своей оси. – Вы меня не так поняли. Я не жулик и не вымогатель. Я просто артист.
– Поешь или пляшешь? – соизволил уточнить Гелхаев, глаза которого почти скрылись под насупленными бровями.
– И то и другое, – заверил его гость, который уже очень жалел о своем необдуманном походе в дом чеченского авторитета.
– Не могу поверить в такую удачу! Поешь, танцуешь, такой молодой, такой знаменитый… Может быть, исполнишь что-нибудь для меня лично? Не бесплатно, конечно.
– В другой раз, – пообещал Сундуков.
Гонору у него поубавилось, но пока не настолько, чтобы давать ему какие-то поблажки. Да и его бриллиантовые зубки Гелхаеву определенно не нравились. Не такие уж они были драгоценные, чтобы выставлять их напоказ.
– Другого раза не будет, – скучно сказал он, почесывая седую поросль, топорщащуюся над воротом халата. – Как говорят у вас, у русских, дорога ложка к обеду. Так что пой. Ты же настоящий артист, а не шалтай-болтай, так я понимаю?
– Это становится просто невыносимо, – заявил Сундуков неожиданно прорезавшимся фальцетом. – Я, знаете ли, не привык к подобному обращению.
– Чито? – Гелхаев тяжелым коршуном взмыл с места, подлетел к отшатнувшемуся гостю, поймал его за подбородок, притянул к себе. – Чито ты сказал? Ты меня будешь учить, как мне себя вести в моем собственном доме?
Он знал, что его покрасневшие глаза мечут молнии, но даже удвоил накал своего взгляда. Он видел, что слетающая с его губ слюна обжигает парализованную жертву, как серная кислота, и потому не убавлял желчности. И дышал чесноком прямо в трепещущие перед ним ноздри. И умышленно утрировал свой кавказский акцент, поскольку ему нравилось коверкать русский язык, ему нравилось пугать людей до смерти, нравилось подчинять и властвовать.
Он считал Москву своим городом. Он считал москвичей своими рабами. А почему бы и нет? Наполеона и Гитлера отсюда турнули, а он, Гелхаев, остался. Он жил в русской столице припеваючи и был убежден, что его многочисленные потомки тоже пустят корни именно здесь, а не где-нибудь еще. С каждым годом их становится в Москве все больше и больше. Чеченско-русская война была выиграна давным-давно, ее победители захватили русскую столицу без единого танка, даже без особого кровопролития. Сознание этого наполняло Гелхаева чувством безграничного превосходства.
– Ти кито такой? – продолжал орать он. – Петушок на палочке, вот кто ты такой! Сверну тебе башку собственными руками! Хочешь?.. Хочешь, а?
– Отпустите, господин Гелхаев, – взмолился Сундуков. – Извините, если что не так ляпнул. Простите.
– Там видно будет, – сказал Гелхаев, успокоившись так же внезапно, как и вспылил. – Порадуешь старика хорошей песней, так и быть, иди на все четыре стороны. А нет…
Умышленно оборвав фразу на середине, Гелхаев вернулся на место, вальяжно раскинулся в кресле и подал знак: можно начинать. Сундуков откашлялся и окинул тоскующим взглядом тренажеры, словно ища поддержки у этих немых свидетелей своего унижения. Чем они могли помочь в этой ситуации, бездушные, мертвые механизмы? Ровным счетом ничем. Приходилось выкручиваться самостоятельно.
– Прошу учесть, что в данный момент я не в форме, господин Гелхаев, – предупредил он извиняющимся тоном. – Вокал с утреца подсевший, пластика не та.
– Можно без пластики, – благодушно разрешил Гелхаев. – И без формы можно. – Он выразительно взглянул на обтягивающие штанишки поп-кумира, на его прозрачную маечку и чмокнул губами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Гостя без тебя проводят, – сказал он. – Прямо сюда. А ты займись, наконец, каким-нибудь полезным делом, племянник. Такой молодой, здоровый, кушаешь за двоих, а работать совсем не хочешь. – Гелхаев подтолкнул племянника к выходу. – Стыдно!
Сам никогда не стыдившийся никого и ничего, он укоризненно покачал головой и вздохнул так тяжело, словно нравственные проблемы были самыми сложными из всех, которыми ему приходилось решать в качестве одного из московских уголовных авторитетов.
* * *
Оставшись один, Гелхаев тщательно вытер полотенцем руки, шею и в последнюю очередь разгоряченное лицо. Снял отсыревший спортивный костюм, набросил халат, затянул под мохнатым животом поясок. Вид получился не самый презентабельный, как легко было убедиться, поглядевшись в зеркало. Но кто они такие, эти эстрадные однодневки, чтобы с ними церемониться? Что парни, что девки, все на один лад. Не столько поют, сколько кривляются, отличаясь от шлюх лишь тем, что торгуют в первую очередь лицом, а не телом. Никита Сундуков вряд ли окажется лучом света в этом темном царстве. Наверняка расфуфырен, как павлин, на голове черт-те что и сбоку бантик. Профессия у него такая – выпендриваться. Вот пусть и лезет из кожи, стараясь понравиться ему, Гелхаеву. А он волен принимать просителя так, как ему заблагорассудится. Хоть сидя на унитазе.
– Милости прошу, – крикнул Гелхаев по-русски, заслышав деликатный стук в дверь. И тут же повернулся к этой самой двери спиной, делая вид, что полностью поглощен изучением показателей своего велотренажера. Накрутил педали всего на каких-то три километра, а умаялся на все сто, вот такая неутешительная арифметика получалась. Настроение от нее не улучшалось, а совсем наоборот.
Визитер, возникший за гелхаевской спиной, нерешительно перетаптывался, покашливал, шуршал какими-то сверхмодными одежками. Маялся.
Это тебе не на сцене гарцевать, мстительно подумал Гелхаев и, выждав еще несколько секунд, обернулся. Лицо его выражало безмерное удивление, радость и восхищение, когда он, попеременно двигая бровями, воскликнул:
– Ай, кого я вижу!
Видел он перед собой не бог весть кого: смазливого заморыша, вырядившегося как на цирковой манеж. Кожаные лакированые брючки в обтяжку, маечка-безрукавка сеточкой, сам голыми плечиками поигрывает, а на плечиках – расписные японские драконы, хвост одного из которых был заметно смазан.
«Цена такому артисту – сто баксов в базарный день, причем торг очень даже уместен», – решил про себя Гелхаев, возбужденно повторяя:
– Кого я вижу! Какой дорогой гость пожаловал, сам Сундуков собственной персоной, цх-цх-цх!
– Я к вам с деловым предложением, господин Гелхаев, – брякнул визитер с порога. Как только он открыл рот, оказалось, что его передние зубы украшены бриллиантиками. Когда свет падал на них под определенным углом, камушки сверкали и заманчиво переливались. Но в остальные моменты его зубы казались покрытыми серым налетом.
– С деловым предложением? – огорчился Гелхаев. – С мировой знаменитостью, с без пяти минут Майклом Джексоном, о делах говорить? Ай, жаль. Я тебя хотел позавтракать пригласить, настоящими кавказскими блюдами попотчевать. Одна только брынза чего стоит, м-м! – Он поцеловал сведенные в щепоть пальцы, после чего, не давая визитеру возможности принять приглашение, развел руками. – Что ж, ладно. Будем о делах говорить. В моем доме любое желание гостей – закон.
Плюхнувшись на единственное в помещении кресло, Гелхаев выжидательно уставился на подрастерявшегося заморыша. Тому сесть было не на что. Разве что на пол. Или на велотренажер, верхом, чего он явно делать не привык.
– Слушаю. – Гелхаев нетерпеливо шевельнул бровями.
В свою очередь, Сундуков подвигал челюстью, давая понять, что подобный прием его не слишком вдохновляет.
– Как вам известно, я пою в группе, которая сейчас на самом пике популярности, – манерно заявил он. – Собственно говоря, я и являюсь центральной фигурой команды, остальные так, сбоку припеку.
– Очень интересно, – произнес Гелхаев, позаботившись о том, чтобы тон его прозвучал как можно более равнодушно. – И что же ты хочешь от меня, Мик?
– Я Ник. Вообще-то меня зовут Никитой, но…
– Чего ты хочешь от меня, Ник, которого вообще-то зовут Никитой?
– Ну как же! – Сундуков занервничал. – Говорю вам: я лидер той самой команды, которая выступает в вашем клубе, «Тип-Топ» называется.
– «Тип-Топ»? – переспросил Гелхаев. – Нет у меня такого клуба. И никогда не было.
– Это наша группа так называется, – пояснил Сундуков тоном терпеливого, но немного раздраженного учителя. – А выступаем мы в «Башне», негласным хозяином которой являетесь вы. – Фраза была сопровождена многозначительным покашливанием. – С тех пор, как прежний владелец клуба погиб при весьма загадочных обстоятельствах…
– Башку ему из снайперского винтореза продырявили, – сказал Гелхаев, – вот и вся загадка. Жалко.
– Да, очень жалко. Неплохой человек был, можно даже сказать, хороший.
– Э, дрянь-человек. Мне не его жалко, мне жалко, что его предали земле, а не бросили на съедение собакам, как он того заслуживал.
Артист выпучил глаза, словно со всего размаху налетел грудью на невидимое препятствие. Надо полагать, он представлял себе встречу со своим новым хозяином несколько иначе.
– В сложившейся ситуации, – начал было он, но договорить ему снова не дали.
– Не морочь мне голову своей ситуацией-митуацией, – отмахнулся Гелхаев. – По существу говори. Хочешь мне что-то предложить?
– Именно за этим я и пришел, – зачастил Сундуков. – Ведь покойный был нашим менеджером, а теперь мы сами по себе. И наши законные права приходится отстаивать мне, лидеру.
– Извини за прямоту, но в своем наряде ты больше на пидера смахиваешь, чем на лидера. Зачем ты так одеваешься? Шлюха на панели и та выглядит пристойней, чем ты.
– Это просто имидж, – пояснил Сундуков с натянутой улыбкой. – Сценический образ. Не зря ведь говорят, что весь мир – театр, а мы в нем всего лишь актеры.
– Кто говорит?
– Точно не помню. Кажется, это высказывание Шекспира.
– А если я тебе скажу, что мир – это один большой сортир, ты тоже станешь повторять мои слова, как попугай?
– Мы отклонились от темы, – сухо заметил Сундуков, переступая с ноги на ногу. – Я пришел с деловым предложением.
Гелхаев одарил его тяжелым взглядом:
– Ну-ну. Предлагай, раз ты такой деловой.
– Пожалуйста. В результате гибели прежнего владельца у нас возникли финансовые проблемы. Речь идет о совершенно смехотворной сумме: 150–200 тысяч долларов, которые необходимы для дальнейшей раскрутки. – Сундуков сладко улыбнулся. – Я решил, что уместнее всего попросить деньги у вас.
– Типа, за спонсора меня держишь? – недобро осведомился Гелхаев. – За лоха?
– Как вы могли подумать такое? – ужаснулся Сундуков. – Я просто предлагаю вам сделать абсолютно беспроигрышное капиталовложение. У нас рейтинг выше крыши. Наш последний клип…
– Ты кто? – перебил его Гелхаев.
– Как кто? По-моему, я вам представился…
– По жизни ты кто, чем занимаешься? На бабки народ разводишь? На уважаемых людей наезжаешь?
– Ничего подобного! Я артист, я пою, все остальное меня не касается…
– Тогда какого хрена ты тут пургу гонишь? – проревел Гелхаев. – Просрал бабки в казино, попал на счетчик, а мне про какое-то спонсорство задвигаешь? Знаешь, что я могу с тобой за это сотворить? Что я с тобой сотворю, догадываешься?
– Я чувствую, что напрасно пришел сюда, – сказал Сундуков. Произнесено это было с достоинством, однако уголок его рта подергивался, словно зацепленный рыболовным крючком.
– Ты правильно чувствуешь, – подтвердил Гелхаев.
– В таком случае вынужден откланяться. – Визитер уже повернулся к хозяину дома спиной, когда властный окрик заставил его вздрогнуть и замереть на месте.
– Стой! Ты думаешь, что можешь уйти просто так, без моего разрешения? Ошибаешься. Достаточно мне пальцем пошевелить, чтобы тебя живьем закопали в подвале моего дома. Места хватит. Ты будешь всего лишь пятым.
– Это какое-то чудовищное недоразумение, – страдальчески воскликнул Сундуков, стремительно разворачиваясь вокруг своей оси. – Вы меня не так поняли. Я не жулик и не вымогатель. Я просто артист.
– Поешь или пляшешь? – соизволил уточнить Гелхаев, глаза которого почти скрылись под насупленными бровями.
– И то и другое, – заверил его гость, который уже очень жалел о своем необдуманном походе в дом чеченского авторитета.
– Не могу поверить в такую удачу! Поешь, танцуешь, такой молодой, такой знаменитый… Может быть, исполнишь что-нибудь для меня лично? Не бесплатно, конечно.
– В другой раз, – пообещал Сундуков.
Гонору у него поубавилось, но пока не настолько, чтобы давать ему какие-то поблажки. Да и его бриллиантовые зубки Гелхаеву определенно не нравились. Не такие уж они были драгоценные, чтобы выставлять их напоказ.
– Другого раза не будет, – скучно сказал он, почесывая седую поросль, топорщащуюся над воротом халата. – Как говорят у вас, у русских, дорога ложка к обеду. Так что пой. Ты же настоящий артист, а не шалтай-болтай, так я понимаю?
– Это становится просто невыносимо, – заявил Сундуков неожиданно прорезавшимся фальцетом. – Я, знаете ли, не привык к подобному обращению.
– Чито? – Гелхаев тяжелым коршуном взмыл с места, подлетел к отшатнувшемуся гостю, поймал его за подбородок, притянул к себе. – Чито ты сказал? Ты меня будешь учить, как мне себя вести в моем собственном доме?
Он знал, что его покрасневшие глаза мечут молнии, но даже удвоил накал своего взгляда. Он видел, что слетающая с его губ слюна обжигает парализованную жертву, как серная кислота, и потому не убавлял желчности. И дышал чесноком прямо в трепещущие перед ним ноздри. И умышленно утрировал свой кавказский акцент, поскольку ему нравилось коверкать русский язык, ему нравилось пугать людей до смерти, нравилось подчинять и властвовать.
Он считал Москву своим городом. Он считал москвичей своими рабами. А почему бы и нет? Наполеона и Гитлера отсюда турнули, а он, Гелхаев, остался. Он жил в русской столице припеваючи и был убежден, что его многочисленные потомки тоже пустят корни именно здесь, а не где-нибудь еще. С каждым годом их становится в Москве все больше и больше. Чеченско-русская война была выиграна давным-давно, ее победители захватили русскую столицу без единого танка, даже без особого кровопролития. Сознание этого наполняло Гелхаева чувством безграничного превосходства.
– Ти кито такой? – продолжал орать он. – Петушок на палочке, вот кто ты такой! Сверну тебе башку собственными руками! Хочешь?.. Хочешь, а?
– Отпустите, господин Гелхаев, – взмолился Сундуков. – Извините, если что не так ляпнул. Простите.
– Там видно будет, – сказал Гелхаев, успокоившись так же внезапно, как и вспылил. – Порадуешь старика хорошей песней, так и быть, иди на все четыре стороны. А нет…
Умышленно оборвав фразу на середине, Гелхаев вернулся на место, вальяжно раскинулся в кресле и подал знак: можно начинать. Сундуков откашлялся и окинул тоскующим взглядом тренажеры, словно ища поддержки у этих немых свидетелей своего унижения. Чем они могли помочь в этой ситуации, бездушные, мертвые механизмы? Ровным счетом ничем. Приходилось выкручиваться самостоятельно.
– Прошу учесть, что в данный момент я не в форме, господин Гелхаев, – предупредил он извиняющимся тоном. – Вокал с утреца подсевший, пластика не та.
– Можно без пластики, – благодушно разрешил Гелхаев. – И без формы можно. – Он выразительно взглянул на обтягивающие штанишки поп-кумира, на его прозрачную маечку и чмокнул губами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49