от того, что он сейчас скажет, зависело ее будущее, как, впрочем, и настоящее.
— Так у тебя есть документы? — деловым тоном поинтересовался Феликс.
— Ваучер в Словакию и загранпаспорт. Я не обманывала тебя.
— Я и не думал. Ну, это еще не самый худший из вариантов.
Марина не спешила радоваться, ведь пока еще не прозвучало согласие Феликса.
— Мы едем завтра? — стараясь говорить как можно более безразлично, спросила она.
— Я свожу тебя в Австрию. Ты на все посмотришь, познакомишься с людьми. А потом я привезу тебя назад. И если там ты только заикнешься, что хочешь стать проституткой, больше я тебя с собой не возьму.
Неуверенная улыбка появилась на губах девушки. Она подбежала к Феликсу и хотела его поцеловать в щеку, но замерла, приложив руку к губам.
— Наверное, тебе это противно? — тихо спросила она.
— Не выдумывай. Ничего особенного в тебе нет.
— Я тоже раньше так думала. — Она отступила на два шага. — Думала, всю грязь можно смыть горячей водой, мылом, но оказалось, что нет.
— Это ты, глядя на меня, подумала о такой глупости? Отвечай.
— Да, я же все поняла.
— Поцелуй, мне этого хочется.
Феликс стоял, ожидая, когда Марина подойдет к нему. Та покачала головой:
— Нет, теперь уже расхотелось мне.
— Черт, по-дурацки как-то получилось.
Они вышли из недостроенного дома, пересекли двор с вытоптанной травой. Заскрипела перекошенная дверь полуразвалившейся хибары. Феликс включил свет и показал на широкую кровать.
— Вот здесь будешь спать ты.
— А ты?
— На печке.
— Прости меня, я тебе только мешаю.
— Второй кровати у меня нет.
— Я это уже успела заметить. И тут Феликс догадался:
— Так это ты перемыла всю посуду после гостей?
— Я, кто же еще… Они же все пьяные были. Погаси свет, — попросила она.
— Сейчас.
Щелкнул выключатель. В доме стало совсем темно. Три маленьких окна почти не пропускали света. Да и сами они были еле видны из-за разросшихся перед ними деревьев. Феликс сидел, слушая, как шуршит одежда, которую снимает Марина, слышал ее осторожные шаги в темноте. Заскрипели пружины старого матраса, и из темноты послышался голос девушки:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — тихо ответил он, не трогаясь с места.
Еще некоторое время Марина ворочалась, а Феликс ждал, пока она уснет, потому что понял: ему самому после всего услышанною не удастся глаз сомкнуть. Какое-то странное возбуждение охватило его. Ему казалось, девушка вот-вот скажет еще что-нибудь, хотя бы просто окликнет по имени. Почему-то хотелось услышать ее голос. Ну хоть бы она что-нибудь сказала, спросила про какую-нибудь ерунду.
Но прошло пять минут, десять, а тишину ничто не нарушало. Он включил небольшую лампу-ночник, доставшуюся ему от предыдущих хозяев, и открыл шкаф. Там, в глубине, на полке поблескивало металлом странное сооружение, сочетавшее в себе современность и дух седой старины, — спортивный арбалет. Он взял его под мышку, прихватил пластмассовый футляр с короткими стрелами и вышел во двор. В самом конце участка на стене сарая висела испещренная отверстиями мишень. Рядом с ней находились две прикрытые стальными накладками лампочки подсветки. Когда они загорались, то почти ничего, кроме самой мишени, Феликс и не видел.
Он отошел шагов на двадцать и поднял правой рукой заряженный арбалет. Пронзительно зазвенела тетива. Стрела попала в «яблочко». Феликс выпустил все десять стрел, которые были у него с собой, затем подошел к мишени и принялся вынимать их. Все они торчали в самом центре. А затем он стрелял вновь и вновь и ни разу не промахнулся.
Лишь только на рассвете, когда уже заболело плечо, Вильгельм Телль вернулся в дом. Марина спала так тихо, что не было слышно ее дыхания. Заподозрив неладное, Феликс подошел поближе, наклонился над девушкой и прислушался.
«Нет, жива, — с облегчением вздохнул он, — просто дышит неглубоко и часто. А я-то хорош, черт знает что лезет в голову. Самое страшное уже позади, теперь не пропадет…»
Девушка спала, закутавшись в одеяло, хотя ночь была теплая, даже жаркая. Веки ее чуть заметно подрагивали. И Феликс вспомнил: он где-то слышал, что когда вздрагивают веки, то это значит, человек видит сон. Сон, наверное, был спокойным и даже приятным, потому что Марина улыбалась.
«Может, плюнуть сейчас на все, сесть в машину и поехать? — подумал Колчанов. — Конечно, сперва буду мучаться, но время все лечит. Как все-таки трудно сказать „нет“, особенно женщине!» — подумал Феликс, забираясь на печку.
Он устроился на жестком матрасе и, даже не раздевшись, мгновенно уснул.
Глава восьмая
Единственной уступкой, которой Феликс сумел добиться от Марины, было то, что она отправила брату прямо из города телеграмму, в которой сообщала, что уезжает на неделю и просила за нее не беспокоиться.
Феликс запретил ей ссылаться на него:
— Для Виталика мы даже не разговаривали с тобой, ясно тебе?
— Куда уж яснее! — весело ответила Марина, которая и не пыталась скрыть переполнявшую ее радость.
Обычно, когда человек уезжает из родного города, он прощается с ним, в последний раз глядит на знакомые улицы и здания, чтобы сохранить их в памяти. Марина же, наоборот, смотрела на Смоленск так, как смотрят люди, приехавшие в город впервые. Но при этом ее не удивляло даже то, что ее спутник с собой почти ничего не берет из вещей.
— Главное в дороге — это деньги, — учил ее Феликс. — Все, что понадобится, можно купить. Нечего таскать лишнее.
— Может, ты и прав, — согласилась она.
— Не может, а точно, — авторитетно заявил Колчанов.
Она и сама не стала заезжать домой, лишь забежала в универмаг, чтобы купить пару смен белья. Тут Феликс сообразил, что вчера Марина решила действовать наверняка, потому что, как выяснилось, документы она прихватила с собой. Значит, знала, что ей не откажут. Единственное, чего опасался теперь Колчанов, так это того, что может приехать Виталик, и тогда придется врать, оправдываться. Но пронесло: видимо, на рынке дел хватало.
Уже в шесть часов вечера вишневый «Лендровер» выехал из деревни Булгарино. Хоть Феликс и любил воспетую классикой быструю езду, гнать машину не стал. Стрелка спидометра застыла возле цифры «80». Проносились мимо деревни, оставались в стороне города. Остановки не были предусмотрены. Колчанов сменял в магнитоле одну кассету за другой. Марина, сперва возбужденная отъездом, теперь выглядела слегка грустной и усталой.
Когда солнце окончило свой дневной путь, получилось так, что оно садилось точно в самый конец дороги, уходившей прямой линией к горизонту. Раскаленный диск коснулся земли, и заполированный колесами машин асфальт внезапно вспыхнул ярко-красным цветом. В эту минуту Феликсу даже показалось, что машина не едет, а плывет по красной реке. Мелькнул и остался позади еще один километровый столб. Указатель известил, что до Бреста осталось пятьсот десять километров. Вот уже половина солнечного диска скрылась, вот от него осталась только четверть, и наконец вспыхнул последний ярко-зеленый луч, пронзительный и нереальный. А затем мир стал быстро окрашиваться в серые тона.
До этого Феликсу было не по себе. Он физически ощущал присутствие рядом с собой Марины. Его тяготило молчание, он то и дело бросал косые взгляды на девушку. А та тоже чувствовала себя не совсем в своей тарелке. О том, что она нервничает, говорили ее руки. Она то сцепляла пальцы, то разнимала их, то принималась теребить какую-то бумажку.
Но вот исчезли последние закатные лучи, наступил полумрак. Исчезла резкая очерченность линий. Жара спала, стало легче дышать.
— Это ничего, что я молчу? — сделав над собой усилие, спросила девушка.
— Мы не договаривались о том, что ты должна развлекать меня по дороге. Но вообще-то триста пятьдесят километров в полном молчании — это что-то новое в моей практике.
Марина хмыкнула.
— Это я виновата. Наговорила тебе черт знает чего, вот ты и смотришь на меня, как на мумию. Небось думаешь, скажу слово, а она за свое возьмется.
— Да нет, мы вполне с тобой ладим.
— Когда молчим?
— Угадала.
Феликс выключил автомагнитолу и чуть-чуть прибавил скорость. Машина сзади, уже пытавшаяся его обогнать, приотстала.
— Я вчера даже не узнала тебя с самого начала, — рассмеялась Марина. — Видела-то последний раз, когда была еще девчонкой. И знаешь, такое странное ощущение… Раньше мне казалось, что между нами пропасть в смысле возраста. Ты взрослый дядя, а я ребенок. А вот теперь разницы почти не чувствую.
— Зато я чувствую.
— Разница в возрасте многое определяет, — продолжала девушка. — Я вот сейчас вспомнила, как зашла к одной своей подружке. У нее сыну года еще нет. Попросила она меня посидеть с ним, пока в магазин сбегает. А я спрашиваю: «Что с ним делать?» — «Поговори», — отвечает она. И тут я задала, наверное, самый идиотский вопрос в своей жизни: «А о чем разговаривать?»
— Знаешь, Марина, чем плохи любые разговоры мужчины с женщиной?
— Догадываюсь.
— Правильно. С чего не начнешь, обязательно сведется к одному. Ответ заранее известен.
— Со мной тебе это не грозит.
— Вот потому и молчим, — усмехнулся Феликс, включая фары.
Свет резко ударил в гладкий асфальт, заиграл на нем бликами.
— Я люблю ездить по ночам, — сказала Марина.
— И часто приходилось тебе это делать? — поинтересовался Феликс.
— До этого никогда.
— Твой жизненный опыт столь же богат и в других сферах?
— Нет, только в некоторых.
Марина нагнулась, вынула из-под сиденья бутылку с минеральной водой и попыталась напиться из горлышка. Машину подбрасывало на неровном асфальте, и вода расплескалась на блузку. Девушка поежилась, но не решилась попросить ехать потише. В конце концов, напившись, она протянула бутылку Феликсу:
— Теперь твоя очередь.
— Обливаться?
— Как хочешь.
Тот жадно принялся пить, припав губами к горлышку бутылки, чуть перепачканному бледной помадой.
— А теперь, Марина, засекай по часам: через три часа тридцать минут останавливаемся на ночлег.
— А что будет через три часа тридцать минут?
— Мы окажемся довольно близко к Бресту. Самое лучшее — попасть на границу с утра.
— Почему? С утра очереди короче, что ли?
— Да нет, наступает смена, в которой у меня есть знакомые. Так что обойдемся вообще без очередей. Будем ковать железо, не отходя от кассы.
— Я бы с радостью засекла, но у меня нет часов.
— Так придумай что-нибудь.
— Могу считать про себя.
— С ума сойдешь.
— Я всегда так делаю.
Феликс постучал по приборной панели.
— Зато часы есть у моей машины, и она с тобой с удовольствием поделится. — И вновь загремела музыка.
После Минска по дороге можно было мчаться так быстро, как позволял мотор и широкая, на две полосы, автострада с бетонным покрытием. Теперь у Марины появилось занятие. Она следила за стрелками небольших часов, вмонтированных в приборную панель джипа. Рядом с часами располагался гироскоп, тоже вполне подходящий прибор — подходящий для того, чтобы смотреть на него и тем самым коротать время.
— А зачем эта штучка?
— Гироскоп показывает наклон автомобиля.
— И что, он тебе помогает?
— Если угол наклона составляет сорок три градуса, машина перевернется.
— Ерунда какая-то. Зачем знать, при каком угле ты перевернулся? По таким склонам вообще только дурак поедет.
— Значит, я дурак?
— Получается так, я тут ни при чем. Стрелки на часах двигались медленно.
Наконец до назначенного Феликсом времени осталось всего пятнадцать минут. Дорога опустела, лишь редкие трейлеры дальнобойщиков попадались им навстречу.
— Все, — наконец сказала Марина, пытаясь высмотреть в темноте хоть какой-нибудь указатель.
Феликс и не думал тормозить.
— Тут мотель? — спросила девушка. ~ Ты что, собралась спать в мотеле?
— Нет, я думала, ты собрался.
— В дороге я всегда сплю в машине.
— Странно. Мне показалось, что ты любишь комфорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48