Тогда разворотливый пахан не брезговал ощипывать подельников, брать на понт вышестоящих паханов. За что и попал однажды под молотки — был зверски избит.
Значит, сейчас он заворачивает Окимовском? Малоприятная новость!
— Так, ерунда. Сын что-то намерен затеять. Молодые всегда бегут впереди паровоза. Энергия бьет ключом, толкает в спину... До свиданья!
Не приглашая нежеланного визитера, Лавр прошел в столовую. Не без удовольствия оглядел огромный финский стол, мягкие стулья. Молодец, Оленька, все делает с понятием! Напоминая о ремонте, возле двери стоят две табуретки, заляпанные раствором и краской.
Мамыкин не ушел — последовал за хозяиным.
— Значит, сын? Завидую я вам, Федор Павлович. Я потерял своего мальчика в войну. Был сын и — не стало. Зачем? Кому нужно? Горько и обидно.
Лавр по натуре не был доверчивым, все сказанное малознакомыми людьми пропускал через мелкие ячейки сит, проверял «на зубок». Но на этот раз вид искренне страдающего отца вызвал в нем чувство жалости.
— Присаживайтесь, Григорий Матвеевич. Только смотрите, чтобы на табурете не было свежей краски.
Мамыкин предпочел более безопасный стул.
— Спасибо. У меня и без того образ жизни сидячий, можно и постоять. Но раз вы настаиваете — пожалуйста... Тяжелые настали времена, Федор Павлович. Слишком уж горячие ребята вокруг подрастают. Безрассудные.
Лавр насторожился, Жалость сменилась подозрительностью. О каких «горячих» ребятах говорит этот «предприниматель», больше похожий на заурядного бандита, кого он имеет ввиду? Неужели — острый намек на Федечку?
— Давайте поконкретней. Не люблю, когда хитрят, рисуют круги на воде.
— До чего же вы правы, уважаемый Федор Павлович! — восхитился Мамыкин. — Хотите напрямую? Согласен... Если не ошибаюсь, вы не имеете касательства к планам своего излишне активного сыночка?
Лавр выразительно поморщился. Потеплевший взгляд снова налилися свинцом.
— Странно вы говорите. Не поймешь — Островский либо Лесков. Слишком округло получается. Типа только-что упомянутых кругов на воде. Признаюсь, настораживает.
— И меня тоже настораживают необдуманные планы вашего сына. Которые идут поперек моих.
— Это Федечка — поперек? Мальчишка только-что вылезший из пеленок и маститый бизнесмен. Как-то не верится.
— Всякое бывает. К тому же, неизвестно — только ли он сам или кто с ним. Либо — за его спиной. Вы потребовали откровенности — получите ее. Я тоже человек прямой, вот прямо пришел к вам и так же прямо предупреждаю. Не надо меня трогать, Федор Павлович. Одно только желание вмешаться может обернуться немалой неприятностью, а уж реальные шаги — трагедией. Надеюсь, нет нужды расшифровывать?
Хозяин и Окимовска и консервного завода поднялся со стула. Лавр подошел к нему. Так близко, что дыхание обоих перемешалось. Жаль, нет в кармане волыны, подумал отставной авторитет, влепил бы в лоб фрайеру пулю — решение всех проблем, сегодняшних и будущих.
— Гриша... Григорий Мамыкин... Если не изменяет память, погоняло «Мама»... Похоже, ты меня пугаешь?
— Ни в коем разе! Просто расчитываю на понимание взрослого, умудренного жизнью человека. Ребенок-то у тебя один. А я знаю, что такое потерять единственного сына...
— А вот это уж ты сказал напрасно... Ох, зря...
Мамыкин скривил физиономию. Конечно, он не надеялся ни на испуг отца, ни на понимание. Элементарное предупреждение: иду на вы, угроза расправы.
— Примитивный расклад. Или-или. Простая арифметика никогда не бывает зряшной. Ты знаешь Маму, я — Лавра. Отсюда и нужно танцевать. Как от печки.
— Танцульки еще впереди. Так вот по этой твоей арифметике, по раскладу... Если я до сегодняшнего времени был в стороне, то теперь пригляжусь. Внимательно пригляжусь, Мама, что там у тебя происходит в богом забытом городке. Ты меня знаешь, зря никогда не говорю. Давно уже мне пальчиком никто не делал, я такие вещи не прощаю. А уж те, кто угрожал, мирно покоятся на кладбищах.
— Не глупи, Лавр! — отшатнулся Мамыкин. — Я пришел с миром...
— Хорош мир! Линяй отсюда, пока я добрый! Быстро сваливай в свой дребанный Окимовск! Еще лучше — за бугор, в России я тебя достану. И больше не суйся ко мне — ни официально, ни беззвучным котом. Даже в распахнутую дверь принято стучаться... Пошел вон, мразь!
Глаза налились расплавленным свинцом, на скулах вспухли желваки, руки сжаты в кулаки. Лавр с трудом контролировал себя.
Мамыкин, с трудом удерживаясь от бега, стараясь сохранить достоинство, медленно направился в прихожую. На пороге остановился.
— Печально видеть отставников, потрясающих регалиями с памятными датами, про которые все давно забыли. Они ведут себя, как дети... Короче, я сказал — ты услышал.
За неимением пистолета или хотя бы гантели, Лавр швырнул в Мамыкина майонезную баночку с краской. Поздно, фрайер успел выскочить на лестничную площадку. На дверном полотне расплылась черная клякса.
Лавр обессилено опустился на стул, принялся массажировать левую половину груди. Нелегко дались ему переговоры со старым знакомым. Сердце будто взбесилось, тело охватила ранее не свойственная слабость. Валидол уже не помогает, пришлось отправить под язык два зернышка нитроглицерина.
Слава Богу, Ольга не видит сейчас своего любимого в позе бабочки, наколотой на острие иголки! Позорная слабость всегда подтянутого, мускулистого человека средних лет!...
Мамыкин выскочил на улицу, опасливо огляделся. Не пасут ли его шестерки отставного авторитета? Старый знакомец прав — нужно держаться от него подальше.
И все же базар был полезным. Одна из причин, заставившая окимовского воротилу на время покинуть свою вотчину, благополучно выполнена. Если Лавр не потерял чутья, он наступит на хвост своего ретивого отпрыска. Не наступит — пусть сетует на себя.
Пора переходить к второму акту намеченного спектакля. Мобильником пользоваться опасно, Мама не доверял современным связным «удобствам», по его мнению, рядом с каждым оператором сотовой связи сидит либо мент, либо шестерка отставного авторитета.
Гораздо безопасней пользоваться телефоном-автоматом. Пока засекут, пока расшифруют и помчатся для недружеского «общения» — пройдет достаточное время для того, чтобы оказаться на другом конце Москвы.
Абонент ответил сразу. Будто сидел с трубкой в руке и ожидал звонка. Как и положено бесправной шестерке, подкармливаемой баксами.
— Лазарь Ильич? Желаю здравствовать... Кто говорит? Некто Мамыкин из Окимовска.... С вами наш губернатор должен был... Разговор уже состоялся?... Ясно... Ну, ежели у вас имеется целый список грехов, тогда я спокоен... Конечно, конечно... Копни любого из нас — такое откроется, не позавидуешь... Только последняя просьба. Время. Оно, треклятое, сейчас на вес золота. Для всех заинтересованных сторон, для меня особенно... Благодарствую, Лазарь Ильич...
Несколько успокоенный обещаниями прокурора, Мамыкин повесил трубку и поспешно возвратился в салон такси. Дело сделано, Лавр — на крючке. Возбудят уголовное дело, возьмут за жабры — припомнит оскорбительный базар с Мамой.
Теперь — в офис «Империи». Позабавиться физиономиями акционеров, побазарить с верным Хомченко, прояснить обстановку. Кажется, «сквознячок» ликвидирован, самопальное производство продолжит свое существование, баксы по прежнему будет подкачиваться на российские и зарубежные банковские счета...
Глава 13
Иван толком сам не понимал своего состояния. Какая-то тяжесть лежит на душе, выдавливая из нее все прежние привязанности, все время хочется плакать. Откуда только берется такое количество влаги? Что за тяжесть, откуда неприсущая ему слезливость он отлично знал, или смутно догадывался, но старался, на подобии жирафа, прятать голову в песок.
Так жить проще.
Простоты не получалось — горькие мысли буквально осаждали его, травмировали детскую, еще не окрепшую психику, давили на сознание.
Грядущее одиночество!
Теперь мама казалась ему этакой изменницей, предавшей память отца, Федор Павлович — коварным соблазнителем, Феденька — хитрым, изворотливым притворщиком.
Странное преображение! Ведь маму он любит, дядю Лавра уважает, Федечка пользуется у него непререкаемым авторитетом. Откуда взялись идиотские подозрения, какая нечисть нашептала ему на ухо всю эту чушь?
Нашептала? Ничего подобного, его уверенность в предательстве и обмане построена не на догадках и предположениях — факты говорят сами за себя. Казалось бы, любящая и заботливая мать выходит замуж, обрекая единственного сына на горькое одиночество. Добрый и внимательный Лавриков только рядится в белые одежды херувима, на самом деле пытается завоевать сердце неопытного юнца, подчинить его своей воле. А Федечка по-сыновьи помогает отцу...
Вот и получается, что единственным советчиком и покровителем был и остается умерший отец! Папа... папочка...
Иван создал самый настоящий культ отцу. Он убрал из семейных альбомов все фотокарточки с изображением погибшего бизнесмена, аккуратно наклеил их на страницы общей тетради. Альбом можно украсть, а на обычную ученическую тетрадь никто не обратит внимания.
По вечерам часами любовался отцом. Какой же он сильный и красивый! Разве можно сравнить его с пожилым Лавриковым? Что у мамы глаз нет?
Вот они в зоопарке, напротив клетки с обезьянами. Папа заразительно смеется над ужимками мартышек, что-то говорит тоже смеющемуся сыну. Мамы на снимке нет — она тогда снимала мужа и сына.
А вот они на пляже. Снимал какой-то незнакомый мужчина. Отец посадил сына на плечо, обнимает жену. Знал бы он, что не пройдет и двух лет, как она согласится стать женой другого!
А это они у компьютера. Отец и сын... Здесь гуляют по бульвару... Малыш лежит в постели, а папа читает ему какую-то книжку...
Любование фотокарточками всегда заканчивается слезами. Теперь Иван часто плачет: по ночам, лежа в постели, на сене в стойле любимой лошади, в лесу во время одиноких прогулок. Он прячется от окружающих, особенно от Лавра и Санчо, старается реже встречаться с матерью, избегает встреч с Федечкой.
Нет, он не предаст память об отце, всегда и во всем будет верен ему. Пусть мама наслаждается своим личным счастьем, ради Бога, он не против, все равно не удастся переубедить ее.
Прежняя безоглядная любовь к Федечке сменилась враждебной подозрительностью, уважение, испытываемое к его отцу, — недоброжелательностью.
Как недовольно буркнул всевидящий Женька: хозяин, блин, повзрослел, выбрался из пеленок.
Может быть, персональный водитель новоявленного акционера «Империи» прав — Кирсанов действительно вырос из детских штанишек? Во всяком случае, пришла пора переоценить ценности, подумать о будущем.
Вот и получается, что мать теперь для него не советчица. Да и что может посоветовать женщина, потерявшая голову от любви? Лучший друг стал злейшим врагом.
Кому довериться? С кем посоветоваться?
Хватит, надоверялся! Еще несколько таких, с позволения сказать, «советов» и у глупого, доверчивого пацана украдут последнюю акцию. Что тогда? Превратиться в нищего, стоящего в метро с протянутой рукой? Подайте, Христа ради, сироте на пропитание... Или пойти работать на стройку? Не возьмут по причине малости лет и слабосилии.
Отец и сын Лавриковы активно гребут под себя... А кто в наше время помогает другим? Нет таких и в обозримом будущем они не появятся! Остается одно: засучить рукава и приняться за дело.
Единственный человек, которому можно доверять — помощник покойного отца, верный Хомченко.
Приняв окончательное решение, Иван решил не медлить — позвонил, договорился о встрече. Хомченко согласился. Даже не спросил о причине неожиданного вызова, о проблемах, мучающих молодого хозяина. Просто предложил место и время.
Иван сложил мобильник, сухо приказал водителю ехать и замкнулся в молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33