Увидел меня и остановился.
— Бог ты мой, Костя? Вот не ожидал…
Во время отсидки в следственном изоляторе я решительно порвал связи с товарищами по работе. Когда они пытались навестить меня — отказывался от свидания, просил следователя наложить запрет даже на передачи и тягостные для подследственного сыщика встречи. Да и что дадут они, эти встречи, зеку, кроме очередных болезненных уколов в самолюбие?
Было обидно и нестерпимо стыдно, будто я действительно брал взятки. Старомодное поколение с гипертрофированным чувством долга и чести никак не может вписаться в современные рыночные отношения, в которых взятка — обычная благодарность за состоявшуюся уже услугу или в виде аванса за будущую.
Так почему я должен стыдиться?
Кимовск — небольшой городишко, рано или поздно все равно встретился бы с сотрудниками местного уголовного розыска. Хотелось бы — попозже, но это не в моей власти. Все равно пересекутся дорожки — во время возвращения с работы или по пути в Росбетон, при прогулках по берегу речушки или в магазине, куда мне приходится заходить за продуктами.
И вот встреча произошла. Передо мной — Славка Ромин, человек, которого мне довелось учить трудному сыщицкому мастерству.
— Здорово, Славик, — изобразил я приветливую улыбку, скрывающую царапающую душу обиду и горечь. — Третий этаж, кабинет — в конце коридора. Проводить, сам понимаешь, не могу — служба.
— Не волнуйся — за тебя подежурят, — кивнул он на застекленную конторку милиционеру в форме. — Не мне говорить, не тебе слушать — без свидетелей не обойтись, а ты сейчас — главный и единственный… Пошли.
Пришлось подчиниться. Славик прав.
Сопровождающие Ромина ребята со следственными чемоданчиками набились в лифт, мы с ним медленно пошли по лестнице.
— Почему не сообщил об освобождении? Что за дурацкая идея пойти работать сторожем? — бурчал Славка, взяв меня под руку. Будто боялся — сбегу. — Подыскали бы тебе более подходящую работенку в какой-нибудь коммерческой фирме. Сейчас опытные сыщики — на вес золота…
Я больше помалкивал. В гробу видел всяческие дельцов, выкачивающих, на подобии насоса, деньги из карманов нищих соотечественников. Охранять их? Перебьются, лучше сидеть дежурным в остекленной конторке либо следить за пожароопасными помещениями.
— Стыдишься? — продолжал поучать несмышленыша Ромин. — Интеллигент несчастный, жидкая каша-размазня. Все ведь знают — уверены: тебя подставили, а ты отращиваешь обиду, словно волосы на голове… Подавать на реабилитацию не собираешься?
— Зачем? Свое отсидел от звонка до звонка, буду заново строить жизнь…
— Заново, говоришь, глупец? Ничего у тебе, Костя, не получится, как бы не вертелся — сыщик, от этого тебе не уйти, как бы не старался…
Ковыряется на подобии неумелого хирурга в открытой ране! Я и сам знаю — не выбросить из себя десять лет работы в угрозыске, не переквалифицироваться ни в дворники, ни в сторожа. Но что делать, если возвращение в милицию прочно перекрыто идиотским шлагбаумом, выкрашенным в похоронно-черный цвет? Кто решится брать на службу, пусть даже не восстанавливая звание, отбывшего срок преступника?
— Подумаешь, сыщик! — воскликнул я преувеличенно бодрым голосом. — Ни нормального отдыха, ни личной жизни. Здесь отработал законные восемь часов — хоть на голове ходи, хоть напивайся до полного одурения. Никто не вызовет, не пошлет на поиски пропавшего мальца либо престарелого деда. Да и получаю я в Росбетоне побольше, чем ты… Скажешь, не так?
Славка не стал доказывать или опровергать — сожалеюще вздохнул. Дескать, как сказано в одном из фильмов: если ты дурак, то это надолго. Разве дело в зарплате, какой бы мизерной она не была?
Слава Богу — третий этаж! Тягостный для меня разговор поневоле прекратился. По коридору мы с Роминым шли молча: он внутренне готовясь к расследованию убийства, я переваривая услышанное и откровенно завидуя Славке. Расследовать преступления это вам не посиживать в застекленной конторке, вдумчиво ковыряя в носу, с каким наслаждением я поменялся бы с тем же Роминым местами: его — в пожарно-сторожевую, себя — в угрозыск.
Ребята занимались привычным делом: осматривали кабинет, что-то измеряли, фотографировали, снимали отпечатки пальцев с дверной ручки, с поверхности стола, ползали по полу, отыскивая возможные следы. Короче — работали. Точно так же, как когда-то работал я.
Мертвый хозяин кабинета сидел в прежней позе, выпятив рукоять всаженного в грудь ножа. На него не обращади внимания, только старались не задеть, чтобы не изменить позы. Один из сыщиков внимательно обследовал открытый сейф, показывал фотографу, что запечатлеть на пленке, подставлял под об»ектив какие-то папки, бумаги.
В коридоре осматривали дверь черного выхода — по моему, единственный путь для преступника, решившего проникнуть к Вартаньяну, в противном случае я засек бы его в вестибюле… Если, конечно, преступление не совершил один из работников Росбетона. Тот же Тимофеич.
Правильно работают ребята, профессионально, никаких претензий — я действовал бы точно так. Помню, пришлось расследовать убийство одного директора ресторана — приблизительно такая же «схема» — тогда я обратил внимание на приоткрытую дверь, ведущую на лестницу в подвал. Она, эта дверь, и стала основой следственной версии, которая привела нас к преступникам.
Воспоминания садистки щипали мое сознание, оставляя на нем синяки и кровоподтеки. Я старался изгнать из памяти картинки прошлого, но они настырно высвечивались, ехидно подмигивали.
— Ну, что, отставной сыщик, займемся делом, — сухо предложил Ромин, которого, похоже, обидел мой отказ воспользоваться предложенной помощью. — Перечисли, пожалуйста, имена и должности людей, которые поднимались на лифте, начиная с шести вечера.
Молодец, парень, сразу взял быка за рога! Перечень посетителей — некая исходная точка для постройки версий убийства. И все же лично я начал бы с другого: кому выгодно, кто заинтересован? Что было в сейфе?
Будто обожгла выпрыгнувшая в памяти фраза Сурена. Что-то о ремонте кассы, из-за которого наличность перегрузили в его сейф… Ничего страшного, ребятишки и к этому придут, никуда не денутся, мне, замаранному взяткой, отставному сыщику лучше помалкивать в тряпочку. За исключением, естественно, ответов на поставленные вопросы.
И я принялся подробно перечислять посетителей верхних этажей. Бизнесмен Богомол, двое работяг, мастер отдела технического контроля, мастер ночной смены… Славка фиксировал показания свидетеля в своем блокноте. Не торопил меня и не выуживал комментариев. Понимал — имеет дело не с рядовым свидетелем, которого нужно направлять наводящими вопросами, поощрять доброжелательными улыбочками.
— Что ещё можешь добавить?
Много, очень много, дружище, но нет особого желания. Застряла в горле обида, не дает рассказать о перчатках Листика, о ноже-тесаке, которым резал сало Тимофеич, о невесть где пропадавшей Светлане. Обида не на Ромина — на свою нескладную судьбину, превратившую сотрудника уголовки в затрапезного сторожа Росбетона.
— Понятно, не хочешь, — разочарованно прокомментировал мое упорное молчание сыщик. — А зря. Здорово помог бы следствию… Хотя бы подскажи возможные версии убийства… Не упрямься, Костя, не мсти за прошлое. В твоих несчастьях повинен не уголовный розыск и не его сотрудники, а бандиты, которых ты невольно выгораживаешь…
— Не тереби за нервы, Славка — все я понимаю. Подумать нужно. Сам знаешь, в нашем деле не след торопиться не только с выводами, но и с версиями… Завтра позвоню — встретимся…
Ромин согласился, мне почудилось — с радостью и надеждой. Знал, я на ветер слов не бросаю, если пообещал подумать, значит, имею определенные подозрения, которые выложу только тогда, когда буду в них абсолютно уверен. И не раньше.
Милиция покинула здание около двух часов ночи. Уехала, прихватив с собой труп Вартаньяна, бумаги с его стола и из открытого сейфа, мои свидетельские показания. А я засел в своей конторке, положив на стол чистый лист бумаги. Будто возвратился на службу в угрозыск и начал анализировать известные мне факты.
Итак, что произошло между шестью и десятью часами вечера?
Вартаньян приказал никого к нему не пускать, но после краткой телефонной беседы с Листиком — разрешил. Аптечный бизнесмен провел в кабинете главного экономиста два с половиной часа. Вышел из лифта в перчатках, в вестибюле перед тем, как покинуть помещение, снял их и бережно положил в карман плаща.
Завтра же нужно попросить у Тимофеича его нож-тесак. Скажем, порезать хлеб и колбасу. Если его не окажется — потерял, мол, сам переживаю, а вот где — не могу сказать — фигура бетонщика-арматурщика выйдет на первый план. Слишком уж легко работяги согласились подняться на начальственный этаж.
Даму в прозрачной косынке, наброшенной на причудливую прическу, я сразу же вычеркнул из списка подозреваемых — даже самая физически сильная женщина не может загнать тесак по рукоятку, силенок не хватит.
Мастер вечерней смены? Как подсобная версия, пригодится, но на убийцу он не тянет. Слабый, щуплый и до предела наивный. Такие верят сказочкам о том, что детей находят в капусте, а Боженька укоризненно качает головой, сидя верхом на облаке.
Подозреваемые все. Если не считать, конечно, крепко спящую Светлану, которую даже настойчивые телефонные гудки, якобы, не разбудили, а вот повторный, короткий в десять вечера, буквально выдернул из крепкого сна.
Я, конечно, не собираюсь говорить Ромину о подозрениях в отношении Светки, противно это и недостойно настоящего мужика. К тому же, как и у мастера ОТК, сил у подружки кот наплакал. Оставлю непонятное её поведение, как говорится, для внутреннего пользования…
Промаявшись до шести утра, я встретил дневного сторожа далеко не доброжелательным урчанием голодного зверя. Не терпелось поглядеть в невинные глазки бесценной моей подружки, послушать такой же невинный лепет, сопоставить одно с другим и решить: врет или говорит чистейшую правду.
Домой летел птицей, соскучившейся по родному гнезду. С небольшой поправкой — «гнездо» не мое, принадлежит Светлане, оставленную мне родителями комнату в коммуналке сдаю каким-то торгашам, приехавшим с Кавказа.
Кимовск — небольшой городок, разрубленный на две части речкой, летом напоминающей ручей, в половодье — могучий поток. Одна его часть, та, которая побольше, сохранила патриархальные черты далекого прошлого: приземистые, вросшие в землю, домишки, кривые улочки, заросшие бурьяном пустыри. Вторая — многоэтажные дома, асфальт, скверы и парки, Дом культуры, кинотеатр.
Росбетон располагается на окраине одноэтажного Кимовска, Светлана занимает двухкомнатную квартиру на пятом этаже девятиэтажной башни в цивилизованной половине города. Моя комнатенка — в доме барачного типа в старой части, именуемой «заречной».
Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал — то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения — пешком по лестнице. Вернее — бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.
Многократные звонки оказались безрезультатными — не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру — сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла…
Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает — не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Бог ты мой, Костя? Вот не ожидал…
Во время отсидки в следственном изоляторе я решительно порвал связи с товарищами по работе. Когда они пытались навестить меня — отказывался от свидания, просил следователя наложить запрет даже на передачи и тягостные для подследственного сыщика встречи. Да и что дадут они, эти встречи, зеку, кроме очередных болезненных уколов в самолюбие?
Было обидно и нестерпимо стыдно, будто я действительно брал взятки. Старомодное поколение с гипертрофированным чувством долга и чести никак не может вписаться в современные рыночные отношения, в которых взятка — обычная благодарность за состоявшуюся уже услугу или в виде аванса за будущую.
Так почему я должен стыдиться?
Кимовск — небольшой городишко, рано или поздно все равно встретился бы с сотрудниками местного уголовного розыска. Хотелось бы — попозже, но это не в моей власти. Все равно пересекутся дорожки — во время возвращения с работы или по пути в Росбетон, при прогулках по берегу речушки или в магазине, куда мне приходится заходить за продуктами.
И вот встреча произошла. Передо мной — Славка Ромин, человек, которого мне довелось учить трудному сыщицкому мастерству.
— Здорово, Славик, — изобразил я приветливую улыбку, скрывающую царапающую душу обиду и горечь. — Третий этаж, кабинет — в конце коридора. Проводить, сам понимаешь, не могу — служба.
— Не волнуйся — за тебя подежурят, — кивнул он на застекленную конторку милиционеру в форме. — Не мне говорить, не тебе слушать — без свидетелей не обойтись, а ты сейчас — главный и единственный… Пошли.
Пришлось подчиниться. Славик прав.
Сопровождающие Ромина ребята со следственными чемоданчиками набились в лифт, мы с ним медленно пошли по лестнице.
— Почему не сообщил об освобождении? Что за дурацкая идея пойти работать сторожем? — бурчал Славка, взяв меня под руку. Будто боялся — сбегу. — Подыскали бы тебе более подходящую работенку в какой-нибудь коммерческой фирме. Сейчас опытные сыщики — на вес золота…
Я больше помалкивал. В гробу видел всяческие дельцов, выкачивающих, на подобии насоса, деньги из карманов нищих соотечественников. Охранять их? Перебьются, лучше сидеть дежурным в остекленной конторке либо следить за пожароопасными помещениями.
— Стыдишься? — продолжал поучать несмышленыша Ромин. — Интеллигент несчастный, жидкая каша-размазня. Все ведь знают — уверены: тебя подставили, а ты отращиваешь обиду, словно волосы на голове… Подавать на реабилитацию не собираешься?
— Зачем? Свое отсидел от звонка до звонка, буду заново строить жизнь…
— Заново, говоришь, глупец? Ничего у тебе, Костя, не получится, как бы не вертелся — сыщик, от этого тебе не уйти, как бы не старался…
Ковыряется на подобии неумелого хирурга в открытой ране! Я и сам знаю — не выбросить из себя десять лет работы в угрозыске, не переквалифицироваться ни в дворники, ни в сторожа. Но что делать, если возвращение в милицию прочно перекрыто идиотским шлагбаумом, выкрашенным в похоронно-черный цвет? Кто решится брать на службу, пусть даже не восстанавливая звание, отбывшего срок преступника?
— Подумаешь, сыщик! — воскликнул я преувеличенно бодрым голосом. — Ни нормального отдыха, ни личной жизни. Здесь отработал законные восемь часов — хоть на голове ходи, хоть напивайся до полного одурения. Никто не вызовет, не пошлет на поиски пропавшего мальца либо престарелого деда. Да и получаю я в Росбетоне побольше, чем ты… Скажешь, не так?
Славка не стал доказывать или опровергать — сожалеюще вздохнул. Дескать, как сказано в одном из фильмов: если ты дурак, то это надолго. Разве дело в зарплате, какой бы мизерной она не была?
Слава Богу — третий этаж! Тягостный для меня разговор поневоле прекратился. По коридору мы с Роминым шли молча: он внутренне готовясь к расследованию убийства, я переваривая услышанное и откровенно завидуя Славке. Расследовать преступления это вам не посиживать в застекленной конторке, вдумчиво ковыряя в носу, с каким наслаждением я поменялся бы с тем же Роминым местами: его — в пожарно-сторожевую, себя — в угрозыск.
Ребята занимались привычным делом: осматривали кабинет, что-то измеряли, фотографировали, снимали отпечатки пальцев с дверной ручки, с поверхности стола, ползали по полу, отыскивая возможные следы. Короче — работали. Точно так же, как когда-то работал я.
Мертвый хозяин кабинета сидел в прежней позе, выпятив рукоять всаженного в грудь ножа. На него не обращади внимания, только старались не задеть, чтобы не изменить позы. Один из сыщиков внимательно обследовал открытый сейф, показывал фотографу, что запечатлеть на пленке, подставлял под об»ектив какие-то папки, бумаги.
В коридоре осматривали дверь черного выхода — по моему, единственный путь для преступника, решившего проникнуть к Вартаньяну, в противном случае я засек бы его в вестибюле… Если, конечно, преступление не совершил один из работников Росбетона. Тот же Тимофеич.
Правильно работают ребята, профессионально, никаких претензий — я действовал бы точно так. Помню, пришлось расследовать убийство одного директора ресторана — приблизительно такая же «схема» — тогда я обратил внимание на приоткрытую дверь, ведущую на лестницу в подвал. Она, эта дверь, и стала основой следственной версии, которая привела нас к преступникам.
Воспоминания садистки щипали мое сознание, оставляя на нем синяки и кровоподтеки. Я старался изгнать из памяти картинки прошлого, но они настырно высвечивались, ехидно подмигивали.
— Ну, что, отставной сыщик, займемся делом, — сухо предложил Ромин, которого, похоже, обидел мой отказ воспользоваться предложенной помощью. — Перечисли, пожалуйста, имена и должности людей, которые поднимались на лифте, начиная с шести вечера.
Молодец, парень, сразу взял быка за рога! Перечень посетителей — некая исходная точка для постройки версий убийства. И все же лично я начал бы с другого: кому выгодно, кто заинтересован? Что было в сейфе?
Будто обожгла выпрыгнувшая в памяти фраза Сурена. Что-то о ремонте кассы, из-за которого наличность перегрузили в его сейф… Ничего страшного, ребятишки и к этому придут, никуда не денутся, мне, замаранному взяткой, отставному сыщику лучше помалкивать в тряпочку. За исключением, естественно, ответов на поставленные вопросы.
И я принялся подробно перечислять посетителей верхних этажей. Бизнесмен Богомол, двое работяг, мастер отдела технического контроля, мастер ночной смены… Славка фиксировал показания свидетеля в своем блокноте. Не торопил меня и не выуживал комментариев. Понимал — имеет дело не с рядовым свидетелем, которого нужно направлять наводящими вопросами, поощрять доброжелательными улыбочками.
— Что ещё можешь добавить?
Много, очень много, дружище, но нет особого желания. Застряла в горле обида, не дает рассказать о перчатках Листика, о ноже-тесаке, которым резал сало Тимофеич, о невесть где пропадавшей Светлане. Обида не на Ромина — на свою нескладную судьбину, превратившую сотрудника уголовки в затрапезного сторожа Росбетона.
— Понятно, не хочешь, — разочарованно прокомментировал мое упорное молчание сыщик. — А зря. Здорово помог бы следствию… Хотя бы подскажи возможные версии убийства… Не упрямься, Костя, не мсти за прошлое. В твоих несчастьях повинен не уголовный розыск и не его сотрудники, а бандиты, которых ты невольно выгораживаешь…
— Не тереби за нервы, Славка — все я понимаю. Подумать нужно. Сам знаешь, в нашем деле не след торопиться не только с выводами, но и с версиями… Завтра позвоню — встретимся…
Ромин согласился, мне почудилось — с радостью и надеждой. Знал, я на ветер слов не бросаю, если пообещал подумать, значит, имею определенные подозрения, которые выложу только тогда, когда буду в них абсолютно уверен. И не раньше.
Милиция покинула здание около двух часов ночи. Уехала, прихватив с собой труп Вартаньяна, бумаги с его стола и из открытого сейфа, мои свидетельские показания. А я засел в своей конторке, положив на стол чистый лист бумаги. Будто возвратился на службу в угрозыск и начал анализировать известные мне факты.
Итак, что произошло между шестью и десятью часами вечера?
Вартаньян приказал никого к нему не пускать, но после краткой телефонной беседы с Листиком — разрешил. Аптечный бизнесмен провел в кабинете главного экономиста два с половиной часа. Вышел из лифта в перчатках, в вестибюле перед тем, как покинуть помещение, снял их и бережно положил в карман плаща.
Завтра же нужно попросить у Тимофеича его нож-тесак. Скажем, порезать хлеб и колбасу. Если его не окажется — потерял, мол, сам переживаю, а вот где — не могу сказать — фигура бетонщика-арматурщика выйдет на первый план. Слишком уж легко работяги согласились подняться на начальственный этаж.
Даму в прозрачной косынке, наброшенной на причудливую прическу, я сразу же вычеркнул из списка подозреваемых — даже самая физически сильная женщина не может загнать тесак по рукоятку, силенок не хватит.
Мастер вечерней смены? Как подсобная версия, пригодится, но на убийцу он не тянет. Слабый, щуплый и до предела наивный. Такие верят сказочкам о том, что детей находят в капусте, а Боженька укоризненно качает головой, сидя верхом на облаке.
Подозреваемые все. Если не считать, конечно, крепко спящую Светлану, которую даже настойчивые телефонные гудки, якобы, не разбудили, а вот повторный, короткий в десять вечера, буквально выдернул из крепкого сна.
Я, конечно, не собираюсь говорить Ромину о подозрениях в отношении Светки, противно это и недостойно настоящего мужика. К тому же, как и у мастера ОТК, сил у подружки кот наплакал. Оставлю непонятное её поведение, как говорится, для внутреннего пользования…
Промаявшись до шести утра, я встретил дневного сторожа далеко не доброжелательным урчанием голодного зверя. Не терпелось поглядеть в невинные глазки бесценной моей подружки, послушать такой же невинный лепет, сопоставить одно с другим и решить: врет или говорит чистейшую правду.
Домой летел птицей, соскучившейся по родному гнезду. С небольшой поправкой — «гнездо» не мое, принадлежит Светлане, оставленную мне родителями комнату в коммуналке сдаю каким-то торгашам, приехавшим с Кавказа.
Кимовск — небольшой городок, разрубленный на две части речкой, летом напоминающей ручей, в половодье — могучий поток. Одна его часть, та, которая побольше, сохранила патриархальные черты далекого прошлого: приземистые, вросшие в землю, домишки, кривые улочки, заросшие бурьяном пустыри. Вторая — многоэтажные дома, асфальт, скверы и парки, Дом культуры, кинотеатр.
Росбетон располагается на окраине одноэтажного Кимовска, Светлана занимает двухкомнатную квартиру на пятом этаже девятиэтажной башни в цивилизованной половине города. Моя комнатенка — в доме барачного типа в старой части, именуемой «заречной».
Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал — то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения — пешком по лестнице. Вернее — бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.
Многократные звонки оказались безрезультатными — не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру — сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла…
Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает — не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45