Остается или устроиться секретаршей, или пополнить ряды торговок собственным телом. Благо, по мнению подруг, тело у нее привлекательное, легкая полнота не портит женские формы, наоборот, четче обозначает их округлости.
Пусть носатый работодатель сполна оценит девичьи прелести. По сравнению с худющими, косыми и хромыми девчонками, у которых грудь от живота не отличишь, она — лакомый кусочек, которым и попользоваться не грех и похвастать перед знакомыми лестно.
Людмила знает себе цену. Только бы оформиться на работу, только бы понравиться будущему, дай-то Бог, боссу.
Она жеманно позирует и улыбается. В меру — стыдливо, в меру — кокетливо. Подавляя в себе неприятные ощущения ползающих по телу взглядов-червяков. Выразишь недовольство — останешься при своих интересах, с материнской пенсией и сладкими сновидениями.
— Работать со мной трудно, — наконец, приступает к деловой беседе Молвин. — Иногда приходится прихватывать вечера и… ночи.
Прозрачный намек слегка приоткрыл «служебные обязанности» будущей секретарши. Ничего страшного, подумала про себя Людмила, все мужики по складу характера и желаниям — вонючие козлы. Других девушка не знала. Придется терпеть и научиться призывным улыбкам и манящим жестам. Иначе в смутное время не проживешь. А дойдет до «главного» — изобразить неземную страсть, неожиданно «вспыхнувшую» у подчиненной к своему хозяину. Если, конечно, не удастся выскользнуть из мерзких об"ятий сластолюбца.
— Самое главное — держать рот на замке, — продолжил Егор Артемович, остановившись против девицы и вонзая ей в лицо пронизывающий взгляд. — Секретарь видного политика, которым я являюсь, поневоле становится свидетельницей встреч и бесед, суть которых не должна выноситься из служебного помещения… Насколько я понял, вы закончили курсы стенографии?
— Да, — в меру стыдливо улыбнулась Новожилова, опуская карие глазки. — И курсы работы на компьютере — тоже… Стенографистки в наш век никому не нужны, а вот компьютеры…
— Молчанию не учились? — недовольно перебил болтушку носатый. — Или таких курсов еще не придумали?
— Можете быть спокойны. Когда надо — слова не скажу.
Девица, вроде, подходит по всем статьям. Ощупать бы ее — опасно, вдруг взбрыкнет, на подобии дикой кобылки. Вон какие зубки открыла, улыбаясь — мелкие, хищные, но ровные, белоснежные. Полновата, не без этого, хотелось бы — поизящней. Впрочем, нередко полнота — хранилище женских взрывчатых эмоций.
Всему свое время, решил многоопытный политик, возьму в командировку, испробую на вкус — вдруг понравится. А не понравится — легче легкого отправить девку туда, откуда она появилась.
Главное все же — умение молчать, сохранять в целости доверенные ей секреты. Молвин почему-то верит — не продаст. И эта непонятная уверенность настораживает и радует его.
— Ваше рабочее место — приемная, между двумя кабинетами: моим и советника президента. Соответственно, будете обслуживать двоих…
Девица вопросительно моргнула. В каком, дескать, качестве обслуживать? И — в какой очередности?
Молвин нахмурился. Излишняя сообразительность нередко опасней откровенной тупости.
— Докладывать почту… Естественно, после моего предварительного просмотра. Бумаги на подпись. В такой же последовательности. Кофе, чай, прочие услуги… Советник — пожилой человек, ему немногое требуется, иногда — обычное внимание… Вам все понятно?
Еще бы, ясно, как Божий день. Основное внимание и заботу — помощнику, остатки — его хозяину. Которого, похоже, Молвин откровенно презирает. Лучше промолчать.
Выждав несколько минут и не получив ответа на заданный вопрос, Егор Артемович одобрительно улыбнулся.
— Можете считать себя принятой. Естественно, с испытательным сроком. Два месяца устраивает?
— Зарплата тоже… испытательная?
Девица не лишена чувства юмора, это хорошо, даже отлично! Общаться с куском мяса — смертная скука, Егор Артемович это уже проходил. Предшественница Людмилы подошла ему по всем статьям, кроме собеседницы. Молвин — отнюдь не молчун, ему нужна не только секретарша — любовница, но и — советчица, и — собеседница. Главное, чтобы его откровения не становились достоянием других людей, особенно, прессы.
По привычке подергав себя за нос-банан, помощник советника изобразил понимающую улыбочку.
— Нет, зарплата — самая настоящая… Когда можете приступить к своим обязанностям?
— Когда прикажете…
Возвратившись домой, радостная девушка переоделась в халатик и принялась исповедываться перед матерью. Странные отношения сложились между двумя женщинами. Будто между двумя подружками. Никаких секретов, никаких запретных тем.
Когда во время выезда на природу Людмилой овладел четырнадцатилетний пацан, ученик седьмого класса, она ничего не ощутила кроме резкой боли. Рассказала матери. Неужели начисто лишена секуальных устремлений, неужто не может испытать наслаждения?
— Погоди, девонька, — смеялась подруга-мать, — придет и твое время. Главное, не вляпаться в беременность и не заразиться… Завтра поведу тебя к гинекологу.
Секс с малолетком обошелся без последствий.
Предвидение матери сбылись по прошествию двух лет. На этот раз пухленькой хохотушкой овладел не пацан — солидный мужчина, сосед по этажу. Зазвал в гости, угостил шоколадом, поднес фужер сладкой наливки. Второй. Третий. Девушка охотно пила, смеялась над шутливыми замечаниями сорокалетнего мужика. Голова приятно кружилась, вещи в комнате двоились.
Когда опытный сосед принялся ласково поглаживать ее по спине, прикосновение жаркой ладони зажгло внутри такое же жаркое пламя. Мила не заметила, как ловкие мужские пальцы ненавязчиво расстегнули пуговицы на блузке, осторожно опустили язычок молнии юбки.
Господи, какое это было блаженство! Она металась на мужских коленях, прыгала, стонала… Пусть это продолжится, как можно дольше, пусть никогда не кончается, мечтала в сладостной истоме.
— Вячеслав Петрович… Ох, ох!… Слава… Славик… Славочка-а-а!
Тогда, впервые, Людмила познала настоящую мужскую любовь. Со стонами, восторженными всхлипываниями и криками, с силой и слабостью, с ощущением власти над мужским телом.
С трудом дождавшись прихода матери, Людмила все ей рассказала.
— Ну, вот и пришло твое время, дочка, — с оттенком грусти прошептала мать, поглаживая головку, прильнувшую к ее груди. — Только не торопись, не забеременей. Пойдут дети, появится муж — считай, нет доброй половины женского счастья. Следовательно — жизни…
Пелагея Марковна изо дня в день посвящала неопытную свою дочь в тайны интимной жизни. Говорила, не стесняясь, не обходя стыдных подробностей. Какое все же счастье иметь такую мудрую и покладистую мать, не раз думала Людмила. Как бы сложилась ее жизнь с нудной ворчуньей, зацикленной на высокой морали и правилах поведения в «приличноми» обществе?
Но жизнь состоит из полос двух цветов — черной и голубой. Светлая полоса — общения с матерью и встречи с соседом — неожиданно перешла в темную. Попала в автомобильную аварию мать — превратилась в инвалида. Без предупреждения и прощания уехал куда-то сосед. В доме, опасливо оглядываясь, шептались: никуда он не уехал — арестовали и увезли в следственный изолятор. Ибо одинокий мужик был не тот, за кого себя выдавал — бандит и ворюга.
Недели две Людмила мучилась, не спала ночами, похудела и посерела. Ее преследовали «картинки» недавних встреч с соседом, когда, обнаженные, горящие страстью, они предавались любви. Что ей до бизнеса партнера, если она любит его? Да пусть он — бандит, рэкетир, грабитель, убийца, но как же сладки его умелые ласки, как он нежно и бережно овладевает ее телом…
Если бы человеческий разум постоянно хранил в себе счастье и горе, удачи и поражения — жизнь превратилась бы в каторгу. Способность забывать — величайшее изобретение природы.
К девушке постепенно возвратилось спокойствие, отошла истеричность. Этому немало способствовало безденежье, болезнь матери, беспросветное будущее. Какой уж там секс? Будоражащие сознание «картинки», ранее заставляющие ее допоздна вертеться на постели, вначале выцвели, потом окончательно стерлись из памяти.
И вот, наконец, Людмила нашла себе работу…
— Ходит носатый вокруг меня и боится прикоснуться, — смеясь, рассказывала она матери. — Чувствую — хочется помять, ох, до чего же хочется! А — боится. Вдруг врежу по морде или между ног… Не понимает, козел вонючий, — никогда этого не сделаю. Потому что нужна работа. Ведь обещают две с половиной штуки в месяц, представляешь? Что до сексуальных поползновений Молвина — вдруг они останутся одними поползновениями. Дай-то Бог…
Пелагея Марковна не поддерживала розовых надежд дочери.
— Начальники от своего права не отступаются — все равно твой Молвин добьется своего.
— Подожди, мамуля, не торопись, поглядим-посмотрим. Рано бить в колокола, когда служба еще не началась…
3
Оказалось, нужно не просто звонить — бить в набат. Мать оказалась права — носатый не отступился.
Нехитрые обязанности секретарши Людмила быстро освоила. Подавала боссам и их собеседникам кофе, быстро расправлялась с бумагами, готовила «на доклад» папку с почтой, регулировала доступ в кабинеты посетителей.
С Иваном Семеновичем Платоновым, советником Президента работать легко. Целыми днями сидит в своем кабинете, перебирает бумаги, что-то записывает в крохотный блокнот, пьет чай — одного стакана хватает на полдня. Иногда, прикрыв глаза огромными очками, тихо дремлет.
Всеми вопросами занимается помощник. Разбирает почту, готовит ответы Президента, набрасывает тексты указов и распоряжений, принимает посетителей. Советник, по убеждению секретарши, существует в качестве этакого «свадебного генерала», ничего не знающего и ничего не решающиего.
Молвин не особенно доверял записям таинственных бесед на ленте магнитофона — предпочитал расшифрованные стенографические записи. Поэтому при появлении важных посететелей секретарша приглашалась в кабинет, где занимала свое место за маленьким столиком с разложенными на нем чистой бумагой и острозаточенными карандашами. Она научилась понимать жесты босса — что записывать, а что пропускать мимо ушей.
В тот памятный день, на приеме у босса — полный, одышливый мужчина с внимательным взглядом бесцветных глаз и пышной седой прической. Усевшись в кресло, недоуменно поглядел на девушку и перевел взгляд на хозяина кабинета. Дескать, что делает здесь эта баба? Разговор не для чужих ушей, особенно, женских.
— Секретарша, она же — стенографистка, — кивнул в ее сторону Егор Артемович. — Хранительница всех моих секретов.
— Думаешь, не продаст? — внимательно оглядев «хранительницу», недоверчиво бросил посетитель. — Признаться, никому не доверяю. Часто — сам себе. Ибо в наш рыночный век все продается и покупается, вопрос — в цене. Поэтому и спрашиваю.
— Не могу же я разговаривать и писать одновременно? А фиксировать беседы необходимо. Стар я становлюсь, память подводит… К тому же, магнитофонные записи легко стираются…
— А бумаги пропадают, — ехидно подхватил посетитель.
Молвин ни на минуту не сомневался — в кармане одышливого работает портативный магнитофончик. Поэтому следил за собой, контролировал выражения, старался говорить максимально спокойно и равнодушно.
Егор Артемович отлично изучил характер Николаева. Да и как же не разобраться во внутренностях собственного двоюродного брата, который после длительной разлуки появился перед родственником?
Мужчины некоторое время лениво поспорили на тему о доверии и недоверии. Людмила ожидала решения босса — оставаться либо оставить беседующих наедине? Тот, не колеблясь, утвердительно повел «бананом» — оставайся, мол, не обращай внимания на старого хрыча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43