Первое, чем занялся запертый в погреб узник — ощупал стены и пол. Бесполезно — холодные камни, без малейшего намека на второй выход или лаз. Можно, конечно, взломать металлическую решетку вентиляционного отверстия, но как протиснуться в отверстие, размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров?
Ночью во дворе послышались голоса, заработал автомобильный двигатель. Семен приложил ухо к щелястому дверному полотну. Затаил дыхание.
— Утром Вертушку замочишь, — голос Николаева, густой, раздраженный. — Закопаешь в лесу без разных надгробий и памятников. Не заслужил подобных почестей… Появится Зуб — позвони, если — с девкой и с ее хахалем — немедля переправь в Москву. Предварительно обыщи… С Вертушкой все ясно?
— Ясно, сделаю…
Значит, пощады не дождаться, почти спокойно подумал Семен, ибо не питал ни малейшей надежды на снисхождение. Одна радость — в смертный час не видеть одутловатой морды босса.
— Частного детектива тоже замочить. Как только девка окажется в наших руках, не раньше.
— Сделаю…
Писклявый голос, отвечающий Николаеву, принадлежал, палачу, первому его помощнику со странной кликухой Цыпа. Наркоман, садист, киллер выдвинут на «высокую должность» по причине редкой даже среди преступников жестокости. Зарезать старика, задушить женщину, разбить голову младенцу для него, что выпить стакан воды.
— Вертушку не мучь — пусть умрет легко. Отвлеки внимание и — пулю в голову…
Спасибо за отеческую заботу, дорогой босс, с иронией поблагодарил про себя Николаева Семен, вырвусь — не забуду, отплачу тем же. Но на легкую смерть не надейся — не заслужил.
Босс уехал. Цыпа подошел к погребу, подергал дверь, плотней прижал ее брусом.
— Не убежит, ментовский прихвостень, — удовлетворенно произнес он. — Подежуришь до трех ночи, тебя сменит Дранный. Гляди, упустишь — пойдешь под молотки. Лично сам требуху выпущу из твоего вонючего пуза.
— Не убежит, — заверил густой бас.
Еще одна удача, поважней остальных! Ибо басистый голос принадлежал Крохобору, Вертаевскому земляку. На одной улице жили, в одном классе учились, мать Семена дружила с матерью Славки.
В банду одноклассники попали по разным причинам и разными путями.
У Семена заболела мать, ее положили в больницу и парнишка оказался, как принято выражаться, голодным и холодным. Измученный безденежьем, невозможностью носить больной матери передачи, Вертаев однажды решился на ограбление газетного ларька. Много не взял — разве поживишься копеечными газетами да рублевыми журналами?
Дальше — больше, вошел во вкус. На окраине городка, в котором он жил, располагался не магазин — магазинчик. В полуразваленном домишке с дощатой дверью, висящей на разболтанных навесах. Там Семка поживился более основательно.
Милицейский наряд схватил вора на месте преступления. Много не дали — учли безотцовщину и материнскую болезнь — три года.
На зоне друзья встретились.
Славка к тому времени имел солидный воровской стаж, грабил не в одиночестве — в компании таких же, как он, пацанов. Но руководил ими, получая солидный процент от стоимости похищенного, вор в законе, главарь крупной группировки.
Поэтому Славке припаяли пять лет.
Сроки свои отбывали друзья под Красноярском. Зона как зона, не лучше и не хуже других, Разве только «командовал» там не начальник и не его подручные — тот самый Цыпа, который теперь ходит в первых помощниках Николаева. Он-то и помог малолеткам бежать. С непременным условием — передать одному человеку в Москве маляву. Парни согласились — им организовали побег.
Московским адресатом оказался… Николаев.
И вот теперь «крестный отец» Вертаева приговорил своего воспитанника к смерти, авторитет, который помог Семке очутиться на свободе, завтра утром выстрелит ему в голову. А дружок, одноклассник, сейчас сторожит смертника.
Вот какие фокусы выделывает судьба-злодейка, как она крутит-вертит человеческими жизнями!
Семен отлично знает, Славка ему не спаситель, он — первостатейный трус — ни за что не пойдет на освобождение давнишнего друга, не подставит своей головы вместо головы Вертаева.
И все же, попытка — не пытка.
Когда шум во дворе умолк, смертник прижал губы к щели.
— Крохобор, слышь, Славка, — прошептал он и не дождавашись ответа, повторил более громко. — Слышь, Славик?
— Ну, чего тебе? — недовольно пробасил сторож. — Курево дали, самогоном обеспечили — балдей. Утром Цыпа побазарит и — все. Отпустит.
Знает же школьный дружок, куда «отпустят» смертника — издевается, что ли?
— Славка, помнишь, как мы на воскресник ходили всем классом? Ты тогда за Светкой ухлестывал, а она не давалась — кто тебе помог?
Наивная попытка сыграть на благодарности трусливого дегенерата! Но вдруг удастся пробиться, просверлить отверстие в загнившей душонке бывшего приятеля?
— Ну, ты, — нерешительно признался Крохобор уже более мягким голосом. — Все одно, схлестнулся со Светкой Павлик. Слышал — поженились…
— Но я тебе все же помог… Вот ты тоже помоги…
Вертаев стоял в темноте, приникнув к двери, по другую ее сторону сидел на пне Славка. Небось, дрожит от страха, паршивый трус, сопли вытирает. Боится, как бы тот же Цыпа не подслушал да не посадил сторожа рядом со смертником.
— Сам понимаешь, Семка, не могу. Уйдешь, вместо тебя замочат. Ты уж того — смирись. При нашей житухе рано или поздно все одно откинешь копыта. Или менты подстрелят, или свои подколят… Смирись!
Иного ответа Семен не ожидал, слишком хорошо знал характер Славки. Просто прощупывал, искал лазейку и не находил ее. Смириться? Нет, пусть не надеются, не все еще хода проверены, не все шансы использованы.
— А я и не прошу тебя выпустить. Понимаю — нельзя. Просто хочется перед смертью пообщаться с другом, выпить за его удачу… У меня — целая литровка первача, давай приложимся, а?
Сказал и затаил дыхание. Если уж на выпивку не клюнет чертов алкаш — тогда, действительно, кранты. Ибо у Славки в душе — две привязаности: нажива и выпивка. Эх, было бы сейчас в дополнение к самогонке золотишко!
— А ты не сбежишь?
В голосе — страстное желание выпить и боязнь побега заключенного. Что пересилит?
Вертаев ощупью нашел оставленную Цыпой бутыль, поболтал возле щели.
— Не боись, сявка, не подведу под монастырь. Не сбегу. Просто выпьем за упокой моей души и за твою удачу… Только вот нет закуси, — сожалеюще проговорил он.
— Обойдемся без нее…Занюхаем кулаком.
Страсть к спиртному пересилила боязнь расплаты. Прогулявшись по двору, Крохобор убедился: все спят, можно не опасаться. Принялся шевелить наглухо загнанный Цыпой брус.
— Только не выходи, Семка, мы с тобой на пороге выпьем. Чур, я первый…
Договорить он не успел — литровая бутыль самогона с силой ударила по глупой его башке. «Святая» жидкость окатила голову, тело. Пей-не хочу! Крохобор беззвучно свалился к ногам школьного дружка.
Связать и затолкать в погреб — минутное дело. Больше времени ушло на скобу, за которую задвигается импровизированный запор. Хоть Славка и мерзкий человечишка, подставлять его не хотелось.
Поднятой с земли арматуриной Семен поддел скобу и с мясом выдернул. Благо, дверная коробка подгнила, дерево особо не сопротивлялось. Семен удовлетворенно оглядел результат своего труда. Получилось — не Славка открыл узнику дверь — он сам выбил ее. Пусть маленькая, но гарантия невиновности сторожа. Авось, Цыпа примет во внимание и не отправит Крохобора на тот свет. С пересадкой в пытошной камере в соседнем подвале.
Вертаев скрылся в окружающем усадьбу лесника лесном массиве…
— Вот так мне удалось обмануть смерть, — закончил повествование Семен. — Остальное — ясно. Запомнил приказание, данное Николаевым Цыпе — замочить частного детектива. И побежал на хутор. Слава Богу, успел…
— Дружка не жаль? — спросил Димка, не отрывая глаз от березки с обломанными нижними ветвями — очередной ориентир по дороге к острову. — Бутылью самогона по башке, это… — пожал он широченными плечами, будто жестокий удар пришелся не по незнакомому Крохобору, а по нему.
— Ничего, башка у Славки железобетонная, и не такое сдюжит. Гораздо больше достанется ему от Цыпы — не человек — палач. Дай Бог, чтобы в живых оставил…
От березы с обрубленными ветками — резкий поворот в правую протоку, курс на молодой дубок выросший вначале прямо, потом по неизвестным причинам склонившийся над водой. Будто кланяется вон той кокетливой осинке, в любви признается. А уж от осины до острова — прямая дорожка по протоке-речушке, в которой, по заверению старого рыбака отлично хватает блесну щучка.
Островок будто вымер. Ни звука, ни следа человеческого, ни остатков костерка, над которым дядя Федор любил варить знаменитую тройную уху.
Неужто бандиты все же добрались до Людки?
Пока Чегодин и Вертаев привязывали лодку, Димка бросился к шалашу. Казалось бы, что ему до судьбы Валеркиной зазнобы, а вот на тебе — гулко и часто колотится о ребра сердце, участилось дыхание.
Из шалашика на коленях выползла сонная девушка. Ну, и видок же у телки! Глаза опухшие, прическа растрепана, из нее во все стороны торчат соломинки, на грязном, давно не мытом лице подтеки от слез.
— Димочка, — всхлипнула Людка, забросив пухлые ручки на шею парня. — Наконец-то, пожаловал, миленький.
Неожиданно девушка положила головку на плечо парню и с такой силой прижалась к нему всем телом, что у него закружилась голова. Счастливец все же Валерка, вон какую красавицу отхватил!
Самообладанию молодого парня можно позавидовать — собрался с силами, сбросил бесово наваждение. Лакомый, конечно, ломоть, но не ему принадлежит — другому парню, к тому же, другу Юрца. Невежливо оттолкнул прильнувшую девушку.
— Где костерок? Почему не хлебаешь ушицу, не балуешься чайком? Я уж грешным делом подумал: повязали тебя. Либо бандиты, либо родная, кол ей в горло, милиция…
Людка воркующе засмеялась.
— А я все прибрала, даже золу зарыла в песок, на шалашик веток набросала. Вдруг наедут бандюги — решат: остров необитаемый, и отвалят. Наивно, да? Почему не приехал дедуля? Как же вы, милые, нашли меня?
— Заболел, — одним словом об"яснил ситуацию Димка. — Мы вместо него.
Людка снова беспричинно рассмеялась и тут же, видимо, поняла неуместность веселья, загрустила.
Грустит, смеется, трусит, а о внешности не вспоминает. Обычно женщины прихорашиваются, наводят марафет, а эта… Или знает — без всякого марафета и модных причесок выглядит на все сто?
Будто подслушав крамольные мысли парня, Людка смутилась, вползла в свою нору, достала зеркальце и ахнула. На нее смотрела настоящая замарашка, грязная, растрепанная, с черными разводьями от костра. Не прическа — разворошенный стог сена. А во что превратился спортивный костюм, в котором она обычно спала? Между ног ткань протерлась — образовалась позорная прореха, на локтях — дыры.
Что подумают о ней приехавшие мужики? Уродина, неряха!
Косясь на лаз в «жилище», Людка поспешно принялась приводить себя в порядок. На живую нитку затягивала прорехи и дыры на спортивном костюме, протирала лицо кипяченной водой, умело красилась, выдрала из волос мерзкий соломинки, причесалась.
Сунулся было Димка в шалаш, но грозное «Нельзя!» будто поставило перед ним непроницаемую завесу. Пришлось ретироваться.
Наспех замаскировав лодку, к сыщику подошли Виктор и Семен.
— Возьмешь с собой? — Чегодин выразительно кивнул на шалаш. — Не боишься?
Димка развел руками, ухмыльнулся.
— Отбоялся свое. Конечно, заберу девчонку, поселю в Краснодаре. А что делать-то прикажете? Оставить в плавнях?… Правда, кажись, за мной следят, топтуны местные на хвост наступают. Но слабо им вычислить настоящего сыщика! — горделиво повел он могучими плечами.
Действительно, за сотрудником краснодарского угрозыска следили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43