Во-первых, Мэсси взял с собой на отдых какую-то работу, хотя, конечно, не стоило этого делать. Во-вторых, произошел инцидент, еще ближе подтолкнувший Герни к его нынешней профессии. У него была секретарша, он ее очень любил просто как друга, никакого секса, и очень ценил.
Усатый, который сидел развалившись на стуле, закинул руку за спинку и слушал со скучающим видом, будто все это давно знал, кивнул и проговорил:
– Кажется, ее звали Фиона...
Рейчел выждала несколько секунд, потом разыграла маленькое представление, откинувшись на спинку стула с таким видом, будто не собиралась продолжать.
– Ну, все вы знаете эту историю, – наконец сказала она.
– Но нам хотелось бы услышать ее от тебя, – заявил Джеффриз. Он не смотрел на усатого, но в голосе его звучала едва сдерживаемая злость.
Усатый повернулся к нему, не зная, куда девать руки, и застыл. Он хотел что-то сказать, но передумал. Рейчел проследила за его реакцией и снова заговорила:
– Да, кажется, Фиона. Похитители не сразу поняли, что за бумаги попали к ним в руки, а когда разобрались, стали торговаться. Британцы, опасавшиеся огласки, согласились на все условия, но предупредили похитителей, чтобы не вздумали встречаться с прессой, иначе заключенные Героинового блока так там и сгниют, если даже все заложники будут убиты. Они, конечно, блефовали, но это сработало. Британцы заявили, что им необходимо кое-что предпринять, – вы знаете, как это делается, – и стали думать.
Тем временем заложники изнасиловали «эту самую Фиону», но никто не придал этому значения. Герни отправил ее в домик Мэсси с каким-то поручением, видимо надеясь, что она вынесет оттуда бумаги. Это в порядке вещей. Секретари Министерства иностранных дел Великобритании часто колесят по Лондону в «даймлерах» в качестве курьеров.
В итоге все кончилось очень плохо, их люди из отдела безопасности оказались совершенно беспомощными. Короче говоря, Герни поехал туда сам и решил эту проблему. Странно, что в делах такого рода системы, подобные нашей, совершенно не подготовлены и работают наобум. Никто не знал, что делать. А Герни поехал, вел длительные переговоры, настаивал на встрече с заложниками, чтобы удостовериться, что они живы, и требовал показать бумаги. Ирландские ребята не профессионалы и согласились удовлетворить многие из его требований, что немаловажно. За день ему удалось наверстать упущенное и настоять на своем. Его пустили в дом, и таким образом он выигрывал время, удостоверился, что бумаги не отправлены в прессу и что Мэсси и девушка живы. В конце концов они согласились. Тем временем «важные шишки» делали свои «важные дела»: звонили в Лондон, в Белфаст, составляли письма... об отставке... Герни же пошел туда и спас их. Беда была в том, что он перегнул палку, действовал, не имея полномочий.
Он так разозлился, что убил похитителей. Никто не знал, что можно сделать в подобной ситуации, но начальство посчитало, что он превысил свои полномочия. Мэсси был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом. Думаю, «эта самая Фиона» тоже была не в лучшем виде. Так закончилась дипломатическая карьера Герни. Не думаю, что он сильно переживал. Но как бы то ни было, он потерял работу, зато упрочил свою репутацию среди тех, кто знал эту историю. Он стал свободным художником. Хотя никогда не собирался им быть. Тогда опять... – Она заколебалась, не зная, как выразить свою мысль, обвела всех взглядом и наконец решилась: – Для него это что-то вроде религии.
Ее слова не принесли ожидаемого эффекта.
– Само по себе похищение, – продолжала она, – Герни воспринимает как зло. – Эти слова Рейчел слышала как-то от Герни, в коротком обрывочном разговоре с ним. – И надо сказать, со своим делом он успешно справляется. У него есть шанс стать специалистом номер один. – Это заявление, как будто, не осталось без внимания. – После истории с Мэсси, месяцев через шесть, кто-то обратился к нему за помощью. Он взялся за дело. Хотя обычно отказывается, считая, что полиция может справиться с этим не хуже его. Он никогда не был... – Она сделала паузу, вдруг осознав, что чего-то не понимает. – В Герни есть что-то странное. Он только выглядит человеком цивилизованным, на самом же деле это не так. Вы думаете, мне многое известно о нем, какие-нибудь подробности, которых не прочтешь даже между строк его досье? Ничего подобного. Не уверена, что его вообще кто-то хорошо знает. Он добросовестно выполняет свою работу, но не любит о ней говорить. Убеждена, что она просто претит ему. Кое-что он мне, конечно, рассказывает... – Она подняла руку. – Но с таким видом, будто речь идет о нудном деле в офисе. – Она о чем-то подумала и рассмеялась. Потом плечи ее стали вздрагивать от хохота. – Господи! Может, он псих?
Джеффриз подождал, пока она успокоится, и, поняв, что рассказ окончен, сказал:
– Именно это нас и беспокоит.
– А почему мальчишку отвезли в Англию? – спросила Рейчел.
Джеффриз взглянул на усатого, потом перевел взгляд на нее и опустил глаза.
– Слишком опасно держать его здесь. Англичане знают, как мы работаем, и многим нам обязаны.
– Вы намерены его убить? Я правильно тебя поняла? А Америка не хочет трупов?
– Не могу сказать тебе всего, Рейчел, ты же знаешь, черт возьми! Поддерживай связь с Герни и с нами, возвращайся в Нью-Йорк. – Это означало, что они не выводят ее из игры. – Что он собирается делать дальше?
Внезапная резкость Джеффриза ошеломила Рейчел. Он оставил ее на месте. Только теперь она поняла, какому риску подвергается Герни.
– Знаешь что... – Рейчел хлопнула по столу.
Он пристально посмотрел ей в глаза и увидел в них вызов. «Даже не думай этого делать, – говорил его взгляд. – Я тебя уничтожу». И она вновь ощутила свое бессилие.
– Понятия не имею, – ответила она. – Разве он скажет? Да и кто сказал бы? Подумай! – Она почувствовала усталость. – По-моему, вы сами должны бы ему сказать, что делать дальше.
Джеффриз собрал свои бумаги и отодвинулся от стола.
– Не теряй его из виду, Рейчел. Если он позвонит... что-нибудь...
– Конечно, конечно.
Когда они поднялись, он потянулся к ней через стол и как-то странно пожал ей руку.
– Мы скажем тебе, что делать.
Она кивнула.
Остальные тоже подходили к ней с дежурной улыбкой и трясли руку.
* * *
Герни перестал озираться по сторонам. Лучше всего изобразить незащищенность и спровоцировать их. Он так и не узнал, кто они такие. Он ничего не мог придумать. Только потребовать доказательств, что мальчик жив, но этот его главный аргумент был всего лишь легким ударом открытой перчаткой, не больше. Гораздо правильнее дать им возможность водить себя. И хотя все шло как-то стихийно, он чувствовал, что они тоже страдают от неведения. Но за всем этим не чувствовалось опасности. Они, кажется, импровизировали, но дело сдвинулось с мертвой точки. Чем все кончится, они не знали, Герни был в этом уверен. И если это так, пусть лучше ведут его, а не наоборот.
* * *
Отель «Коннот» каждой своей дубовой панелью как всегда излучал безупречность. Здесь все шло как надо. Мужчин без галстуков и дам в брюках, согласно суровым правилам, в ресторан не пускали. Эта гостиница всегда забавляла Герни. Когда бы он ни приехал сюда, не обходилось без любовной интрижки, поэтому «Коннот» был для него связан с сексом, и он с нетерпением ждал ночи, когда из темноты появится голая красотка...
Герни сдал багаж на хранение и пошел спать. Через четыре часа он вдруг проснулся и подумал, что его разбудил телефонный звонок. Но в конторе отеля сказали, что звонка не было. Он пошел принять ванну, сел на табурет и задремал, чувствуя, как комната наполняется паром. Он все еще был во власти только что виденного сна. Попробовал отогнать его, но потом решил вспомнить, зная, что если сконцентрирует внимание на какой-нибудь детали, то восстановит и все остальное. К тому времени, как он погрузился в наполненную водой ванну, сон был почти полностью восстановлен.
Он шел от своего дома, двигаясь к линии деревьев и чувствуя, как выходит из темноты на яркий солнечный свет. В какой-то сюрреальный момент он ощутил под ногами мягкий, словно плюшевый, покров из сосновых иголок. Собака шла рядом, изредка бросаясь в погоню за зайцем и возвращаясь с добычей. Погоня казалась стремительной, а движения собаки замедленными, как это бывает во сне. Туловище ее то сжималось, и задние лапы оказывались между передними, то растягивалось до отказа.
Потом он видел себя стоящим высоко на холме и рядом собаку. В трех футах от него стоял еще кто-то. Он подумал было, что это он сам, но затем понял, что этот «кто-то» стоит к нему боком, едва попадая в поле зрения. И чем выше поднимался по холму Герни, тем больше уходил в сторону незнакомец, а потом и вовсе исчез. Герни почему-то не мог обернуться и посмотреть на него, и даже не старался, потому что знал, что так всегда бывает во сне.
После этого он отправился по своему излюбленному маршруту: перешел через вершину холма и стал спускаться с другой стороны, где у живой изгороди собака могла хорошо поохотиться. Теперь главное место во сне занимала прогулка, но ощущение, что рядом с ним кто-то есть, не покидало его.
Потом он снова увидел себя в доме, где никого не было, и вдруг заметил, что из кухонного окна на него смотрит какой-то человек. Видимо, он еще раньше пришел в дом. Каким-то образом он оказался за спиной этого человека и теперь ждал, когда тот повернется к нему лицом.
Он смотрел на все как бы сзади и сверху, созерцая собственную спину, затылок и человека, стоявшего перед ним, будто образ попал в несколько разных измерений и растягивается до бесконечности. Потом он посмотрел через плечо и в синеве окна увидел отражение лица Дэвида Паскини.
По логике сна мальчик не мог повернуться, но его отражение стало как-то искажаться, и Герни понял, что тот что-то говорит. А поскольку это было всего лишь отражение, слов он не слышал. Последнее, что вспомнил Герни, – это как он, тщетно напрягая силы, пытался прочесть по губам, что говорил Дэвид. Все было как в немом кино.
Приняв ванну, он стал размышлять о символике сна. Она была очевидной. Он вспомнил три фотографии Дэвида, которые дала Кэролайн Ранс. На первой мальчик улыбался, сидя с друзьями за столом на открытом воздухе, видимо, во время зимних каникул. День стоял холодный и ясный, неподалеку от них в снег были воткнуты лыжи. Двое сотоварищей кривлялись перед фотоаппаратом. Дэвид сидел слева сзади, обнимая хорошенькую блондинку.
Вторая фотография была сделана во время его путешествия по Европе: Дэвид стоял на фоне лагуны с изящными гондолами, привязанными к тонким жердям на пристани. Позу подсказал ему фотограф: он глядел вдаль, слегка повернув голову влево.
Третья фотография – студийный портрет, изображавший Дэвида более детально. Красивое доброе лицо чуть-чуть детское, но уже с признаками зрелости. Судя по его внешности, можно было предположить, что он повзрослеет лишь годам к пятидесяти. «Лицо открытое, лишенное хитрости и коварства. А также решимости, но она приобретается обычно с годами, путем жизненных испытаний», – подумал Герни. В общем, это было лицо благополучного богатого мальчика.
Три фото, три лица Дэвида Паскини, четко наложились друг на друга. Герни облачился в махровый халат и пошел в гостиную за бумажником, где лежали фотографии. Память его не подвела. Но, изучив фотографии, он понял, что лицо во сне полностью не совпадало ни с одной из них. Герни задумался. Почему сон так изменил Дэвида? Щеки его как-то впали, все черты обострились, в глазах появились страх и мудрость.
Он восстановил в памяти отражение лица Дэвида на фоне неба, виденное во сне. В нем было что-то зловещее. Но ни лицо в оконном стекле, ни попытки Дэвида высказаться не вызывали страха. Он притаился в чем-то другом: в самой позе юноши, в том, как он держал голову, как двигались его губы, в паузах между беззвучными словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Усатый, который сидел развалившись на стуле, закинул руку за спинку и слушал со скучающим видом, будто все это давно знал, кивнул и проговорил:
– Кажется, ее звали Фиона...
Рейчел выждала несколько секунд, потом разыграла маленькое представление, откинувшись на спинку стула с таким видом, будто не собиралась продолжать.
– Ну, все вы знаете эту историю, – наконец сказала она.
– Но нам хотелось бы услышать ее от тебя, – заявил Джеффриз. Он не смотрел на усатого, но в голосе его звучала едва сдерживаемая злость.
Усатый повернулся к нему, не зная, куда девать руки, и застыл. Он хотел что-то сказать, но передумал. Рейчел проследила за его реакцией и снова заговорила:
– Да, кажется, Фиона. Похитители не сразу поняли, что за бумаги попали к ним в руки, а когда разобрались, стали торговаться. Британцы, опасавшиеся огласки, согласились на все условия, но предупредили похитителей, чтобы не вздумали встречаться с прессой, иначе заключенные Героинового блока так там и сгниют, если даже все заложники будут убиты. Они, конечно, блефовали, но это сработало. Британцы заявили, что им необходимо кое-что предпринять, – вы знаете, как это делается, – и стали думать.
Тем временем заложники изнасиловали «эту самую Фиону», но никто не придал этому значения. Герни отправил ее в домик Мэсси с каким-то поручением, видимо надеясь, что она вынесет оттуда бумаги. Это в порядке вещей. Секретари Министерства иностранных дел Великобритании часто колесят по Лондону в «даймлерах» в качестве курьеров.
В итоге все кончилось очень плохо, их люди из отдела безопасности оказались совершенно беспомощными. Короче говоря, Герни поехал туда сам и решил эту проблему. Странно, что в делах такого рода системы, подобные нашей, совершенно не подготовлены и работают наобум. Никто не знал, что делать. А Герни поехал, вел длительные переговоры, настаивал на встрече с заложниками, чтобы удостовериться, что они живы, и требовал показать бумаги. Ирландские ребята не профессионалы и согласились удовлетворить многие из его требований, что немаловажно. За день ему удалось наверстать упущенное и настоять на своем. Его пустили в дом, и таким образом он выигрывал время, удостоверился, что бумаги не отправлены в прессу и что Мэсси и девушка живы. В конце концов они согласились. Тем временем «важные шишки» делали свои «важные дела»: звонили в Лондон, в Белфаст, составляли письма... об отставке... Герни же пошел туда и спас их. Беда была в том, что он перегнул палку, действовал, не имея полномочий.
Он так разозлился, что убил похитителей. Никто не знал, что можно сделать в подобной ситуации, но начальство посчитало, что он превысил свои полномочия. Мэсси был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом. Думаю, «эта самая Фиона» тоже была не в лучшем виде. Так закончилась дипломатическая карьера Герни. Не думаю, что он сильно переживал. Но как бы то ни было, он потерял работу, зато упрочил свою репутацию среди тех, кто знал эту историю. Он стал свободным художником. Хотя никогда не собирался им быть. Тогда опять... – Она заколебалась, не зная, как выразить свою мысль, обвела всех взглядом и наконец решилась: – Для него это что-то вроде религии.
Ее слова не принесли ожидаемого эффекта.
– Само по себе похищение, – продолжала она, – Герни воспринимает как зло. – Эти слова Рейчел слышала как-то от Герни, в коротком обрывочном разговоре с ним. – И надо сказать, со своим делом он успешно справляется. У него есть шанс стать специалистом номер один. – Это заявление, как будто, не осталось без внимания. – После истории с Мэсси, месяцев через шесть, кто-то обратился к нему за помощью. Он взялся за дело. Хотя обычно отказывается, считая, что полиция может справиться с этим не хуже его. Он никогда не был... – Она сделала паузу, вдруг осознав, что чего-то не понимает. – В Герни есть что-то странное. Он только выглядит человеком цивилизованным, на самом же деле это не так. Вы думаете, мне многое известно о нем, какие-нибудь подробности, которых не прочтешь даже между строк его досье? Ничего подобного. Не уверена, что его вообще кто-то хорошо знает. Он добросовестно выполняет свою работу, но не любит о ней говорить. Убеждена, что она просто претит ему. Кое-что он мне, конечно, рассказывает... – Она подняла руку. – Но с таким видом, будто речь идет о нудном деле в офисе. – Она о чем-то подумала и рассмеялась. Потом плечи ее стали вздрагивать от хохота. – Господи! Может, он псих?
Джеффриз подождал, пока она успокоится, и, поняв, что рассказ окончен, сказал:
– Именно это нас и беспокоит.
– А почему мальчишку отвезли в Англию? – спросила Рейчел.
Джеффриз взглянул на усатого, потом перевел взгляд на нее и опустил глаза.
– Слишком опасно держать его здесь. Англичане знают, как мы работаем, и многим нам обязаны.
– Вы намерены его убить? Я правильно тебя поняла? А Америка не хочет трупов?
– Не могу сказать тебе всего, Рейчел, ты же знаешь, черт возьми! Поддерживай связь с Герни и с нами, возвращайся в Нью-Йорк. – Это означало, что они не выводят ее из игры. – Что он собирается делать дальше?
Внезапная резкость Джеффриза ошеломила Рейчел. Он оставил ее на месте. Только теперь она поняла, какому риску подвергается Герни.
– Знаешь что... – Рейчел хлопнула по столу.
Он пристально посмотрел ей в глаза и увидел в них вызов. «Даже не думай этого делать, – говорил его взгляд. – Я тебя уничтожу». И она вновь ощутила свое бессилие.
– Понятия не имею, – ответила она. – Разве он скажет? Да и кто сказал бы? Подумай! – Она почувствовала усталость. – По-моему, вы сами должны бы ему сказать, что делать дальше.
Джеффриз собрал свои бумаги и отодвинулся от стола.
– Не теряй его из виду, Рейчел. Если он позвонит... что-нибудь...
– Конечно, конечно.
Когда они поднялись, он потянулся к ней через стол и как-то странно пожал ей руку.
– Мы скажем тебе, что делать.
Она кивнула.
Остальные тоже подходили к ней с дежурной улыбкой и трясли руку.
* * *
Герни перестал озираться по сторонам. Лучше всего изобразить незащищенность и спровоцировать их. Он так и не узнал, кто они такие. Он ничего не мог придумать. Только потребовать доказательств, что мальчик жив, но этот его главный аргумент был всего лишь легким ударом открытой перчаткой, не больше. Гораздо правильнее дать им возможность водить себя. И хотя все шло как-то стихийно, он чувствовал, что они тоже страдают от неведения. Но за всем этим не чувствовалось опасности. Они, кажется, импровизировали, но дело сдвинулось с мертвой точки. Чем все кончится, они не знали, Герни был в этом уверен. И если это так, пусть лучше ведут его, а не наоборот.
* * *
Отель «Коннот» каждой своей дубовой панелью как всегда излучал безупречность. Здесь все шло как надо. Мужчин без галстуков и дам в брюках, согласно суровым правилам, в ресторан не пускали. Эта гостиница всегда забавляла Герни. Когда бы он ни приехал сюда, не обходилось без любовной интрижки, поэтому «Коннот» был для него связан с сексом, и он с нетерпением ждал ночи, когда из темноты появится голая красотка...
Герни сдал багаж на хранение и пошел спать. Через четыре часа он вдруг проснулся и подумал, что его разбудил телефонный звонок. Но в конторе отеля сказали, что звонка не было. Он пошел принять ванну, сел на табурет и задремал, чувствуя, как комната наполняется паром. Он все еще был во власти только что виденного сна. Попробовал отогнать его, но потом решил вспомнить, зная, что если сконцентрирует внимание на какой-нибудь детали, то восстановит и все остальное. К тому времени, как он погрузился в наполненную водой ванну, сон был почти полностью восстановлен.
Он шел от своего дома, двигаясь к линии деревьев и чувствуя, как выходит из темноты на яркий солнечный свет. В какой-то сюрреальный момент он ощутил под ногами мягкий, словно плюшевый, покров из сосновых иголок. Собака шла рядом, изредка бросаясь в погоню за зайцем и возвращаясь с добычей. Погоня казалась стремительной, а движения собаки замедленными, как это бывает во сне. Туловище ее то сжималось, и задние лапы оказывались между передними, то растягивалось до отказа.
Потом он видел себя стоящим высоко на холме и рядом собаку. В трех футах от него стоял еще кто-то. Он подумал было, что это он сам, но затем понял, что этот «кто-то» стоит к нему боком, едва попадая в поле зрения. И чем выше поднимался по холму Герни, тем больше уходил в сторону незнакомец, а потом и вовсе исчез. Герни почему-то не мог обернуться и посмотреть на него, и даже не старался, потому что знал, что так всегда бывает во сне.
После этого он отправился по своему излюбленному маршруту: перешел через вершину холма и стал спускаться с другой стороны, где у живой изгороди собака могла хорошо поохотиться. Теперь главное место во сне занимала прогулка, но ощущение, что рядом с ним кто-то есть, не покидало его.
Потом он снова увидел себя в доме, где никого не было, и вдруг заметил, что из кухонного окна на него смотрит какой-то человек. Видимо, он еще раньше пришел в дом. Каким-то образом он оказался за спиной этого человека и теперь ждал, когда тот повернется к нему лицом.
Он смотрел на все как бы сзади и сверху, созерцая собственную спину, затылок и человека, стоявшего перед ним, будто образ попал в несколько разных измерений и растягивается до бесконечности. Потом он посмотрел через плечо и в синеве окна увидел отражение лица Дэвида Паскини.
По логике сна мальчик не мог повернуться, но его отражение стало как-то искажаться, и Герни понял, что тот что-то говорит. А поскольку это было всего лишь отражение, слов он не слышал. Последнее, что вспомнил Герни, – это как он, тщетно напрягая силы, пытался прочесть по губам, что говорил Дэвид. Все было как в немом кино.
Приняв ванну, он стал размышлять о символике сна. Она была очевидной. Он вспомнил три фотографии Дэвида, которые дала Кэролайн Ранс. На первой мальчик улыбался, сидя с друзьями за столом на открытом воздухе, видимо, во время зимних каникул. День стоял холодный и ясный, неподалеку от них в снег были воткнуты лыжи. Двое сотоварищей кривлялись перед фотоаппаратом. Дэвид сидел слева сзади, обнимая хорошенькую блондинку.
Вторая фотография была сделана во время его путешествия по Европе: Дэвид стоял на фоне лагуны с изящными гондолами, привязанными к тонким жердям на пристани. Позу подсказал ему фотограф: он глядел вдаль, слегка повернув голову влево.
Третья фотография – студийный портрет, изображавший Дэвида более детально. Красивое доброе лицо чуть-чуть детское, но уже с признаками зрелости. Судя по его внешности, можно было предположить, что он повзрослеет лишь годам к пятидесяти. «Лицо открытое, лишенное хитрости и коварства. А также решимости, но она приобретается обычно с годами, путем жизненных испытаний», – подумал Герни. В общем, это было лицо благополучного богатого мальчика.
Три фото, три лица Дэвида Паскини, четко наложились друг на друга. Герни облачился в махровый халат и пошел в гостиную за бумажником, где лежали фотографии. Память его не подвела. Но, изучив фотографии, он понял, что лицо во сне полностью не совпадало ни с одной из них. Герни задумался. Почему сон так изменил Дэвида? Щеки его как-то впали, все черты обострились, в глазах появились страх и мудрость.
Он восстановил в памяти отражение лица Дэвида на фоне неба, виденное во сне. В нем было что-то зловещее. Но ни лицо в оконном стекле, ни попытки Дэвида высказаться не вызывали страха. Он притаился в чем-то другом: в самой позе юноши, в том, как он держал голову, как двигались его губы, в паузах между беззвучными словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60