— Годится? — спросил он с таким видом, будто Паскью, стоит лишь постараться, — и он расскажет эту историю не хуже самого Стюарта.
Паскью прочитал по бумаге номер автомобиля Стюарта и время, когда он был замечен. Стюарт покачал головой. Он сидел, подложив под себя ладони, как школьник.
— Спросите у моей мамы, — добавил он. — Вы или кто угодно. Это Паскью уже сделал. Дневная сиделка проводила его вверх по лестнице. Эмми Стюарт смотрела телевизор, сидя на кровати. Воздух в комнате был спертый, резкий запах пота перемешивался с запахом недоеденной пищи. Окна были плотно закрыты.
«Он приезжал каждую неделю, — подтвердила она, не отрываясь от телевизора, — лишь бы куда-нибудь деться от этой сучки, своей жены».
Паскью запихнул бумаги обратно в дипломат. Стюарт поднялся с места и подошел к двери, потом протянул руку — совсем как хозяин, провожающий последнего гостя: «Рад был с вами повидаться. Спасибо, что пришли. Будьте осторожнее на улице...»
* * *
Последнее время некто на зеленом «вольво» повадился занимать на стоянке место, отведенное Паскью. Он пару раз оставлял записку на переднем стекле — но тщетно. Его офис размещался в десятиэтажной стеклянной коробке, — со всех четырех сторон она тускло отливала золотом, поглощая свет, льющийся снаружи... И того, кто стоял на улице, не покидало ощущение, что кто-то смотрит на него изнутри.
Пятью минутами позже он уже находился в этом отливающем бронзой здании, невидимый с улицы, и, прижавшись лбом к оконному стеклу, обозревал унылый городской пейзаж. Нескончаемый поток автомобилей с солнечными бликами на стеклах заполнил главные магистрали. Водители, как и сам Паскью, были скрыты стеклами. Поток то приходил в движение, то снова застывал на месте.
— Ты опять с ним встречался? Ну, что скажешь?
Паскью слышал, как вошел Джордж Роксборо, но не удосужился обернуться. Лишь спросил:
— Кто ездит на зеленом «вольво»?
— Что? — Роксборо подошел и тоже встал у окна.
— У кого-нибудь в этой конторе есть зеленый «вольво»?
— Кажется, нет.
Странно, стекло, к которому он прижимался лбом, больше не холодило, и он передвинулся дальше.
— Тебя интересует дело Стюарта?
— Хочешь передать его мне? Но почему?
Роксборо мечтал об этом с самого начала. Убийство при невыясненных обстоятельствах. Дверь сорвана с петель, драгоценности и небольшая сумма денег похищены; весь дом пропах кровью, кровь на стенах, на потолке, на мебели, в спальне, куда ведут кровавые следы, в луже крови лежит миссис Энтони Стюарт. Эта идея понравилась Роксборо. В конторе ставили на Стюарта три к одному. Роксборо тоже сделал ставку; почему бы теперь не заполучить и самого клиента?
— По личным причинам, Джордж.
Роксборо не стал дальше расспрашивать. У Паскью были свои особенности, известные всем. Согласно одной версии, его время от времени одолевали приступы тяжелейшей депрессии, и, чувствуя их приближение, он отходил от дел, ожидая, пока вернется в нормальное состояние. Согласно другой версии, он попивал. Стоило ему уйти в запой — и он не мог остановиться. Каждый знал причину. Или думал, что знает.
Ну что же... Были и приступы депрессии. И чудовищные пьянки. По сути дела, разница тут небольшая. И то, и другое — черные дыры, они затягивали в себя все: свет, музыку, веселье, любое удовольствие, любой вид деятельности, хорошие мысли, хорошие воспоминания, честолюбивые замыслы, мечты о будущем... Затягивали и его самого, да так глубоко, что он задыхался, становился слеп и глух, начинал сходить с ума от нехватки света. Много лет назад он нашел собственное определение для депрессии — нескончаемая боль в бесконечной темноте.
Но теперь такое случалось все реже. Теперь были лишь капли пота, выступающие на спине, дрожь в руках, когда он приближался к камере, и резкая боль под сердцем, когда открывал входную дверь навстречу молчанию.
Джордж Роксборо так и искал, к чему бы придраться.
— Он что, изменил свои показания?
— Нет, рассказывает все ту же байку.
— И его старенькая мать твердит одно и то же?
— Его старенькая мать твердит одно и то же.
— Но у полиции есть его признание.
— Метафорическое.
— Что? — В тоне Роксборо проскользнула насмешка.
Паскью стал объяснять, копируя манеру обвиняемого:
— Вся эта кровь. Когда я обнаружил ее. Я ее никогда не любил. Я чувствую свою вину. Как будто отсутствие любви с моей стороны убило ее, — произнес он на одной ноте, заикаясь, едва слышно. Потом добавил уже нормальным тоном: — «Как будто»... Видишь — это метафора.
Возможно, Роксборо и видел это, но не был готов признать.
— Его мать выступит свидетельницей?
— Ждет не дождется.
— Ей можно верить? Она не изменит свои показания? Как все это будет звучать? — задал он один и тот же вопрос в трех вариантах.
— Не беспокойся, Джордж, — ответил Паскью, — с ней все в порядке.
Тучный человек в бежевом костюме, пыхтя, приблизился к «вольво». В руках он держал коробку с надписью, сообщающей всему миру о том, что толстяк купил лучший проигрыватель для лазерных дисков. Он открыл багажник, потом убрал коробку в багажник, снова запер его и ушел.
— Так он это сделал? — спросил Роксборо.
Паскью отошел от окна и, усевшись за стол, принялся, листать справочник «Золотые страницы».
Роксборо с удивлением смотрел на него:
— Что ты там ищешь?
— Уже нашел.
С помощью прижатой к странице линейки Паскью надорвал бумагу, затем приложил ее под прямым углом и оторвал полстранички с объявлениями. После чего ответил:
— Да, он это сделал.
— Может быть, на следующей неделе мы вернемся к этому разговору, — проговорил Роксборо. — Я хочу почитать его собственные показания и свидетельства очевидцев; посмотреть, что удалось раздобыть следствию. — Тут он сделал паузу и с таким видом, словно Паскью отказывался от платы за небольшую профессиональную услугу, спросил: — А ты хорошо подумал?
— Он твой, Джордж. Наслаждайся им. Вместо уик-энда.
— Ты уходишь?
— Да, минут через десять. — Паскью достал из ящика кусок кар-триджной бумаги и теперь собирался скоросшивателем прикрепить листок с объявлениями посередине, чтобы был лучше виден. Казалось, он полностью поглощен работой.
— Но почему? — Роксборо считал, что здесь лучше быть точным. — Он действительно ее убил?
— Он будет придерживаться своих показаний, а его мать — своих. Ты справишься с этим делом, успех гарантирован.
— Вовсе нет, но я все равно этим займусь. — Снова пауза. — И все-таки скажи мне, почему?
Паскью приложил скоросшиватель к бумаге, надавил на ручку с пружиной, осмотрел подшитый лист.
— Ну, здесь можно выдвинуть несколько версий, Джордж. Минута слепой ярости, потребность что-то изменить, или просто моча ударила в голову. В сущности, все это — одно и то же.
— А ты сам как считаешь, почему он это сделал?
Паскью разгладил оторванный желтый лист.
— Я думаю, мать посоветовала.
* * *
Уходя, Джордж Роксборо прихватил папку с делом Стюарта. Паскью развернул кресло к стене и теперь сидел, держа в одной руке газету, в другой — письмо.
В разделе новостей сообщалось, что на прибрежных камнях обнаружено тело мужчины; как выяснилось после опознания, убитый — Николас Говард, жил по такому-то адресу, был женат, имел сына четырех лет.
В местной газете материал занимал всю первую полосу, под заголовком крупным шрифтом. Паскью приобрел газету, когда увидел сообщение в общенациональном журнале, где этому происшествию посвящалась лишь крошечная заметка. На фотографии в центре полосы Ник был с усами. И Паскью показалось это нелепым — как будто Ник фотографировался специально для этой заметки, чтобы произвести впечатление.
Он перечитал письмо. В нем упоминалось имя Лори. Автор обращался к прошлому. Он вкратце излагал историю, которую Паскью уже знал и считал навсегда преданной забвению. Его просили приехать в «Паллингз», отель на океанском побережье, в шести часах езды отсюда, и ждать телефонного звонка.
В газете сообщалось, что тело Ника принесло приливом в узкую расселину между камнями, вдающуюся в сушу. Труп сильно изуродован ударами о камни, а также морской водой — он пролежал там несколько дней, но все равно на руке, выше локтя, и на одной из икр отчетливо виднелись колотые раны, а на шее остался странный след, словно от крученого ожерелья, темный, как пятно на подгнившем плоде.
Паскью знал, что придется поехать туда. Все сильные впечатления, все побуждающие мотивы он черпал из прошлого. Повседневная жизнь не особенно интересовала его, а вот прошлое имело над ним огромную власть. Редко случалось, чтобы увиденный сон поставил его в тупик. Он знал, что это за люди, припоминал события. Каждый сон был полон смысла — своего рода небольшая пьеса, рассказывающая о предательстве, понесенной утрате, беспредельном страхе, смерти. Появлявшиеся образы уносили его в прошлое, и он кричал, словно пловец, влекомый отливом, но крика слышно не было. Места знакомые. Лица тоже — полные отчаяния глаза и рты, раскрытые в беззвучном вопле.
Лори. Она совсем близко, но даже не подозревает, что он наблюдает за ней. Косметика на лице размыта слезами; она входит в спальню, приподняв юбку, как передник, чтобы положить туда таблетки.
В памяти всплыла большая комната в мансарде.
Один из них сказал:
— Возможно, именно сейчас умирает любимый мной человек. — Они играют в «самое страшное».
Паскью положил газетную вырезку и письмо во внутренний карман, как будто важнее всего сейчас было спрятать их подальше.
Кто мог убить Ника Говарда? И зачем?
Солнце светило неярко, не поднимаясь над уровнем крыш. Стены из мутного стекла приобрели желтовато-оранжевый оттенок. Паскью открыл багажник автомобиля, порылся в ящичке с инструментами и достал тюбик клея. Развернув картриджную бумагу, он выдавил на нее и размазал все содержимое тюбика. Потом направился к «вольво», держа самодельное объявление кончиками большого и указательного пальцев обеих рук, и тщательно, без единой морщинки, прилепил ее к лобовому стеклу со стороны водителя.
Мимо, с шумом и гарью, лениво двигался поток автомобилей. К тому времени, когда Паскью пристроился в этот поток, картриджная бумага намертво прилипла к стеклу «вольво» — словно приваренная металлическая плстинка. На объявлении из золотого справочника красовался улыбающийся механик, сообщающий свой телефон, а надпись гласила: «Мастерская Блекстоун. Чиним выхлопные системы, меняем аккумуляторы, покрышки, лобовые стекла».
* * *
Конечно, это был риск — идти к заливу, где обнаружили тело Ника, но Зено не смог побороть искушение. Полиция закончила свою работу еще три дня назад; он рассудил, что если и попадется кому-то на глаза, то, скорее всего, охотникам за разного рода дьявольскими сенсациями.
Но там вообще не было ни души. Быть может, из-за погоды.
Прохладный ветер, посвистывая вдоль мыса, гнал волны к берегу. Зено карабкался по камням к воде и наконец заметил V-образную расселину между двумя валунами цвета чернослива. Один — гладкий, продолговатый, выгнутый, словно кошачья спина, другой — похожий на огромного тюленя в забрезжившем рассвете, плывущего наперекор волнам. Зено скорее почувствовал, чем увидел, что именно там, застряв между камнями, лежит тело Ника — лицом кверху, с раскинутыми руками, ожидая, пока его обнаружат.
Он обошел похожий на кошку валун, размышляя, где допустил сбой. Это ошибка? Или случайность? Ника принесло обратно, словно клубок злобных сплетен, Знай Зено одну подробность, которую полиция решила не предавать огласке, он был бы ближе к разгадке. Здесь имели место и ошибка, и слепой случай, и невезение.
Голубой, сколоченный внакрой катер той ночью спустился на воду с Зено и Ником на борту. Тело Ника, накрытое брезентом, покоилось в дальнем углу рубки. Зено сделал изрядный крюк, все время идя вдоль берега залива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Паскью прочитал по бумаге номер автомобиля Стюарта и время, когда он был замечен. Стюарт покачал головой. Он сидел, подложив под себя ладони, как школьник.
— Спросите у моей мамы, — добавил он. — Вы или кто угодно. Это Паскью уже сделал. Дневная сиделка проводила его вверх по лестнице. Эмми Стюарт смотрела телевизор, сидя на кровати. Воздух в комнате был спертый, резкий запах пота перемешивался с запахом недоеденной пищи. Окна были плотно закрыты.
«Он приезжал каждую неделю, — подтвердила она, не отрываясь от телевизора, — лишь бы куда-нибудь деться от этой сучки, своей жены».
Паскью запихнул бумаги обратно в дипломат. Стюарт поднялся с места и подошел к двери, потом протянул руку — совсем как хозяин, провожающий последнего гостя: «Рад был с вами повидаться. Спасибо, что пришли. Будьте осторожнее на улице...»
* * *
Последнее время некто на зеленом «вольво» повадился занимать на стоянке место, отведенное Паскью. Он пару раз оставлял записку на переднем стекле — но тщетно. Его офис размещался в десятиэтажной стеклянной коробке, — со всех четырех сторон она тускло отливала золотом, поглощая свет, льющийся снаружи... И того, кто стоял на улице, не покидало ощущение, что кто-то смотрит на него изнутри.
Пятью минутами позже он уже находился в этом отливающем бронзой здании, невидимый с улицы, и, прижавшись лбом к оконному стеклу, обозревал унылый городской пейзаж. Нескончаемый поток автомобилей с солнечными бликами на стеклах заполнил главные магистрали. Водители, как и сам Паскью, были скрыты стеклами. Поток то приходил в движение, то снова застывал на месте.
— Ты опять с ним встречался? Ну, что скажешь?
Паскью слышал, как вошел Джордж Роксборо, но не удосужился обернуться. Лишь спросил:
— Кто ездит на зеленом «вольво»?
— Что? — Роксборо подошел и тоже встал у окна.
— У кого-нибудь в этой конторе есть зеленый «вольво»?
— Кажется, нет.
Странно, стекло, к которому он прижимался лбом, больше не холодило, и он передвинулся дальше.
— Тебя интересует дело Стюарта?
— Хочешь передать его мне? Но почему?
Роксборо мечтал об этом с самого начала. Убийство при невыясненных обстоятельствах. Дверь сорвана с петель, драгоценности и небольшая сумма денег похищены; весь дом пропах кровью, кровь на стенах, на потолке, на мебели, в спальне, куда ведут кровавые следы, в луже крови лежит миссис Энтони Стюарт. Эта идея понравилась Роксборо. В конторе ставили на Стюарта три к одному. Роксборо тоже сделал ставку; почему бы теперь не заполучить и самого клиента?
— По личным причинам, Джордж.
Роксборо не стал дальше расспрашивать. У Паскью были свои особенности, известные всем. Согласно одной версии, его время от времени одолевали приступы тяжелейшей депрессии, и, чувствуя их приближение, он отходил от дел, ожидая, пока вернется в нормальное состояние. Согласно другой версии, он попивал. Стоило ему уйти в запой — и он не мог остановиться. Каждый знал причину. Или думал, что знает.
Ну что же... Были и приступы депрессии. И чудовищные пьянки. По сути дела, разница тут небольшая. И то, и другое — черные дыры, они затягивали в себя все: свет, музыку, веселье, любое удовольствие, любой вид деятельности, хорошие мысли, хорошие воспоминания, честолюбивые замыслы, мечты о будущем... Затягивали и его самого, да так глубоко, что он задыхался, становился слеп и глух, начинал сходить с ума от нехватки света. Много лет назад он нашел собственное определение для депрессии — нескончаемая боль в бесконечной темноте.
Но теперь такое случалось все реже. Теперь были лишь капли пота, выступающие на спине, дрожь в руках, когда он приближался к камере, и резкая боль под сердцем, когда открывал входную дверь навстречу молчанию.
Джордж Роксборо так и искал, к чему бы придраться.
— Он что, изменил свои показания?
— Нет, рассказывает все ту же байку.
— И его старенькая мать твердит одно и то же?
— Его старенькая мать твердит одно и то же.
— Но у полиции есть его признание.
— Метафорическое.
— Что? — В тоне Роксборо проскользнула насмешка.
Паскью стал объяснять, копируя манеру обвиняемого:
— Вся эта кровь. Когда я обнаружил ее. Я ее никогда не любил. Я чувствую свою вину. Как будто отсутствие любви с моей стороны убило ее, — произнес он на одной ноте, заикаясь, едва слышно. Потом добавил уже нормальным тоном: — «Как будто»... Видишь — это метафора.
Возможно, Роксборо и видел это, но не был готов признать.
— Его мать выступит свидетельницей?
— Ждет не дождется.
— Ей можно верить? Она не изменит свои показания? Как все это будет звучать? — задал он один и тот же вопрос в трех вариантах.
— Не беспокойся, Джордж, — ответил Паскью, — с ней все в порядке.
Тучный человек в бежевом костюме, пыхтя, приблизился к «вольво». В руках он держал коробку с надписью, сообщающей всему миру о том, что толстяк купил лучший проигрыватель для лазерных дисков. Он открыл багажник, потом убрал коробку в багажник, снова запер его и ушел.
— Так он это сделал? — спросил Роксборо.
Паскью отошел от окна и, усевшись за стол, принялся, листать справочник «Золотые страницы».
Роксборо с удивлением смотрел на него:
— Что ты там ищешь?
— Уже нашел.
С помощью прижатой к странице линейки Паскью надорвал бумагу, затем приложил ее под прямым углом и оторвал полстранички с объявлениями. После чего ответил:
— Да, он это сделал.
— Может быть, на следующей неделе мы вернемся к этому разговору, — проговорил Роксборо. — Я хочу почитать его собственные показания и свидетельства очевидцев; посмотреть, что удалось раздобыть следствию. — Тут он сделал паузу и с таким видом, словно Паскью отказывался от платы за небольшую профессиональную услугу, спросил: — А ты хорошо подумал?
— Он твой, Джордж. Наслаждайся им. Вместо уик-энда.
— Ты уходишь?
— Да, минут через десять. — Паскью достал из ящика кусок кар-триджной бумаги и теперь собирался скоросшивателем прикрепить листок с объявлениями посередине, чтобы был лучше виден. Казалось, он полностью поглощен работой.
— Но почему? — Роксборо считал, что здесь лучше быть точным. — Он действительно ее убил?
— Он будет придерживаться своих показаний, а его мать — своих. Ты справишься с этим делом, успех гарантирован.
— Вовсе нет, но я все равно этим займусь. — Снова пауза. — И все-таки скажи мне, почему?
Паскью приложил скоросшиватель к бумаге, надавил на ручку с пружиной, осмотрел подшитый лист.
— Ну, здесь можно выдвинуть несколько версий, Джордж. Минута слепой ярости, потребность что-то изменить, или просто моча ударила в голову. В сущности, все это — одно и то же.
— А ты сам как считаешь, почему он это сделал?
Паскью разгладил оторванный желтый лист.
— Я думаю, мать посоветовала.
* * *
Уходя, Джордж Роксборо прихватил папку с делом Стюарта. Паскью развернул кресло к стене и теперь сидел, держа в одной руке газету, в другой — письмо.
В разделе новостей сообщалось, что на прибрежных камнях обнаружено тело мужчины; как выяснилось после опознания, убитый — Николас Говард, жил по такому-то адресу, был женат, имел сына четырех лет.
В местной газете материал занимал всю первую полосу, под заголовком крупным шрифтом. Паскью приобрел газету, когда увидел сообщение в общенациональном журнале, где этому происшествию посвящалась лишь крошечная заметка. На фотографии в центре полосы Ник был с усами. И Паскью показалось это нелепым — как будто Ник фотографировался специально для этой заметки, чтобы произвести впечатление.
Он перечитал письмо. В нем упоминалось имя Лори. Автор обращался к прошлому. Он вкратце излагал историю, которую Паскью уже знал и считал навсегда преданной забвению. Его просили приехать в «Паллингз», отель на океанском побережье, в шести часах езды отсюда, и ждать телефонного звонка.
В газете сообщалось, что тело Ника принесло приливом в узкую расселину между камнями, вдающуюся в сушу. Труп сильно изуродован ударами о камни, а также морской водой — он пролежал там несколько дней, но все равно на руке, выше локтя, и на одной из икр отчетливо виднелись колотые раны, а на шее остался странный след, словно от крученого ожерелья, темный, как пятно на подгнившем плоде.
Паскью знал, что придется поехать туда. Все сильные впечатления, все побуждающие мотивы он черпал из прошлого. Повседневная жизнь не особенно интересовала его, а вот прошлое имело над ним огромную власть. Редко случалось, чтобы увиденный сон поставил его в тупик. Он знал, что это за люди, припоминал события. Каждый сон был полон смысла — своего рода небольшая пьеса, рассказывающая о предательстве, понесенной утрате, беспредельном страхе, смерти. Появлявшиеся образы уносили его в прошлое, и он кричал, словно пловец, влекомый отливом, но крика слышно не было. Места знакомые. Лица тоже — полные отчаяния глаза и рты, раскрытые в беззвучном вопле.
Лори. Она совсем близко, но даже не подозревает, что он наблюдает за ней. Косметика на лице размыта слезами; она входит в спальню, приподняв юбку, как передник, чтобы положить туда таблетки.
В памяти всплыла большая комната в мансарде.
Один из них сказал:
— Возможно, именно сейчас умирает любимый мной человек. — Они играют в «самое страшное».
Паскью положил газетную вырезку и письмо во внутренний карман, как будто важнее всего сейчас было спрятать их подальше.
Кто мог убить Ника Говарда? И зачем?
Солнце светило неярко, не поднимаясь над уровнем крыш. Стены из мутного стекла приобрели желтовато-оранжевый оттенок. Паскью открыл багажник автомобиля, порылся в ящичке с инструментами и достал тюбик клея. Развернув картриджную бумагу, он выдавил на нее и размазал все содержимое тюбика. Потом направился к «вольво», держа самодельное объявление кончиками большого и указательного пальцев обеих рук, и тщательно, без единой морщинки, прилепил ее к лобовому стеклу со стороны водителя.
Мимо, с шумом и гарью, лениво двигался поток автомобилей. К тому времени, когда Паскью пристроился в этот поток, картриджная бумага намертво прилипла к стеклу «вольво» — словно приваренная металлическая плстинка. На объявлении из золотого справочника красовался улыбающийся механик, сообщающий свой телефон, а надпись гласила: «Мастерская Блекстоун. Чиним выхлопные системы, меняем аккумуляторы, покрышки, лобовые стекла».
* * *
Конечно, это был риск — идти к заливу, где обнаружили тело Ника, но Зено не смог побороть искушение. Полиция закончила свою работу еще три дня назад; он рассудил, что если и попадется кому-то на глаза, то, скорее всего, охотникам за разного рода дьявольскими сенсациями.
Но там вообще не было ни души. Быть может, из-за погоды.
Прохладный ветер, посвистывая вдоль мыса, гнал волны к берегу. Зено карабкался по камням к воде и наконец заметил V-образную расселину между двумя валунами цвета чернослива. Один — гладкий, продолговатый, выгнутый, словно кошачья спина, другой — похожий на огромного тюленя в забрезжившем рассвете, плывущего наперекор волнам. Зено скорее почувствовал, чем увидел, что именно там, застряв между камнями, лежит тело Ника — лицом кверху, с раскинутыми руками, ожидая, пока его обнаружат.
Он обошел похожий на кошку валун, размышляя, где допустил сбой. Это ошибка? Или случайность? Ника принесло обратно, словно клубок злобных сплетен, Знай Зено одну подробность, которую полиция решила не предавать огласке, он был бы ближе к разгадке. Здесь имели место и ошибка, и слепой случай, и невезение.
Голубой, сколоченный внакрой катер той ночью спустился на воду с Зено и Ником на борту. Тело Ника, накрытое брезентом, покоилось в дальнем углу рубки. Зено сделал изрядный крюк, все время идя вдоль берега залива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60