А чтобы найти бриллиантик? Или записку на клочке бумаги?
Тут много разных вариантов бывает. Опытные сотрудники УР могут рассказать десятки историй про вскрытые полы, снятые розетки, выдолбленные в мебели, дверях, рамах, стенах тайники. Про неожиданные находки в детских игрушках и кроватках, банках с засохшей малярной краской и даже во льду, наросшем на стенке морозильной камеры. Муторная процедура — обыск… да и результат не гарантирован. Особенно если не знаешь, где искать.
Виктор Чайковский знал. Знал, но не торопился — все должно выглядеть естественно. Он пошел по часовой стрелке от входной двери. Тщательно осмотрел содержимое антресоли над дверью, иногда задавая вопросы Обнорскому и обращая внимание понятых на какие-то предметы. Затем исследовал ванную комнату. Именно здесь понятым стал дословно понятен смысл выражения — копаться в грязном белье. Да, господин читатель, именно так… Романтики маловато? Извините, в оперативной работе романтики точно не густо. Проза… И парфюм специфический: чаще пахнет не розами, а выгребной ямой или разложившимся трупом. Юноше, обдумывающему житье, стоит об этом знать.
…Из-за унитаза майор Чайковский извлек сумочку-визитку. Тяжелую, около килограмма весом. С начала обыска прошел уже час.
— Что в сумочке, Андрей Викторович? Обнорский смотрел на сумку и пытался собраться с мыслями. Что-то мелькало в голове, но он не мог сообразить — что.
— Что в сумке-то, Андрей Викторович? — повторил майор. — Это ваша сумка?
— Моя, наверно, раз у меня лежит. А что — не могу сказать. Возможно, какой-нибудь инструмент.
Такое на обысках частенько случается — человек и сам не знает, где и что у него лежит. Но относится это к предметам бытового, некриминального характера…
— Давайте посмотрим, — сказал Чайковский. Он сразу обратил внимание: визитка чистенькая — на поверхности кожзаменителя ни пылинки. Нехарактерно для забытого, давно хранящегося предмета.
— Давайте посмотрим, — сказал Чайковский и аккуратно потянул замок молнии. Обнорский смотрел рассеянно, понятые — с интересом. Молния разошлась еще только наполовину, а уже всем все стало ясно.
— Так это ваша сумка, Обнорский? — резко спросил майор. Напряглись понятые. Блинов придвинулся вплотную к Андрею. Опер отогнул освободившуюся кожу и продемонстрировал понятым то, что лежало внутри. Пять пар глаз сосредоточились на визитке в руках Виктора Чайковского… Андрей Обнорский все вспомнил.
…Они с Березой сидели в кухне. Пили. Пили грубо, по-мужски. До того как случайно подвернулся Береза, Андрей уже выпил бутылку. Вдвоем они раскатали еще одну. Разговор шел ни о чем. Да и разговора-то не было: трепался один Береза. Андрей кивал. Береза ностальгически вспоминал годы учебы… Давно все это было — в другой жизни, на другой планете. А может, всего этого и не было.
Серега говорил, Андрей кивал… Он был уже пьян. Распечатали третью бутылку. Выпили. Вот тогда-то на кухонный стол и легла эта визитка.
— А вот такую хреновину ты видел? — спросил Береза и расстегнул молнию. Тускло блеснуло воронение.
— Си вис пацэм пара бэллум, — не очень внятно выговорил Обнорский.
— Оно и есть — «парабеллум», — сказал Береза. — Он же — «люгер». Восьмая модель. Полторы штуки баксов выложил. Ты хоть раз такой видел?
— Я из него даже стрелял, — ответил Обнорский.
— Это где ж ты из него мог стрелять?
Андрей не ответил. Стрелять из «парабеллума» ему довелось в Йемене. Такой пистолет был у палестинского инструктора по кличке Сандибад, с которым Обнорский, тогда еще зеленый мутаргим даже без офицерского звания, подружился.
Андрей не ответил и взял пистолет в руки. Машинально взялся за рамку затвора и оттянул назад. Подаватель магазина поднял патрон… Обнорский отпустил затвор. Девятимиллиметровый патрон плавно вошел в патронник. Машинка была готова к стрельбе.
Андрей вскинул руку с пистолетом, прицелился в лоб Березе.
— Ты чего, Андрюха? — прошептал Береза.
— А ничего… нажму на спуск, и мозги твои разлетятся по всей кухне. Да и мне гильзой в лобешник может засветить. Он, собака, гильзу назад-вверх выбрасывает.
Береза смотрел на срез ствола и на глазах трезвел. Через несколько секунд Обнорский опустил пистолет, усмехнулся и положил его на стол. Береза сидел бледный, левое веко дергалось. Он быстро налил себе водки в высокий фужер и опрокинул ее в рот. Черный дульный срез все еще стоял перед глазами.
Когда Сергей Березов посмотрел на Обнорского, тот уже спал, уронив голову на стол. Береза дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету, закурил. Почему-то он подумал, что Андрей запросто мог выстрелить. Мог выстрелить… мог…
Через несколько минут Береза осторожно, двумя вилками, подцепил пушку и положил в визитку. Застегнул молнию, обтер поверхность кожи мокрым полотенцем и отнес в туалет. Этого Обнорский уже не видел…
— Так это ваша сумка, Обнорский? — повторил майор. Голос звучал строго и несколько удивленно. В сумочке Виктор Чайковский рассчитывал найти совершенно другое. А тут на тебе — волына!
— Нет, — сказал наконец Андрей. — Это не мое.
— Вы уверены?
— Да, уверен.
— Тогда объясните, что лежит в этой сумочке и каким образом она оказалась в туалете вашей квартиры.
— Мне это подбросили.
— Ага… подбросили. — Чайковский улыбнулся. — Кто же? Не я ли?
— Нет, не вы… Я не знаю кто.
— И на том спасибо. Давайте, товарищи понятые, осмотрим и оформим нашу находку. Попрошу всех пройти к столу.
Все — понятые, Андрей и оперативники — прошли в кухню. Расстегнутая визитка легла на стол. Сашка Блинов внимательно контролировал движения Обнорского. Неизвестно — заряжен ли пистолет? Неизвестно, что этот угрюмый парень выкинет. Держится он, конечно, довольно спокойно, но поведение человека в стрессовой ситуации совершенно непредсказуемо… Самому Блинову однажды во время обыска пятидесятилетняя тетка, мать, между прочим, четверых детей, врезала по голове сковородой. А речь-то шла всего лишь о самогонном аппарате… При этом воспоминании Блинов невольно потер макушку рукой.
— Андрей Викторович, — мягко сказал Чайковский. — Не дурите. Ваше положение довольно щекотливо. Вы еще можете его изменить, если будете вести себя разумно. Состав по двести восемнадцатой, первой уже есть.
Обнорский промолчал. Майор внимательно смотрел на него несколько секунд. Молчали понятые. Молчал Блинов.
— Ну что ж, — сказал Чайковский после паузы. — Давайте составлять протокол обыска.
Рядом с «парабеллумом», наполовину торчащим из расстегнутой визитки, лег бланк протокола обыска. Чайковский привычно заполнял графы казенной бумаги. Изредка он бросал на Обнорского быстрые взгляды. Казалось, майор о чем-то сожалеет.
Где-то вдали чавкал и хрустел костями добычи Гувд. Ошеломленные понятые рассматривали рукоятку пистолета. На экране телевизора сидели в обнимку новобрачные — Примадонна и Зайка. Зайка был похож на сытого, обожравшегося сметаной кота. В Балтийском море поисково-спасательные суда все еще вылавливали трупы в ярких спасательных жилетах. Сергей Березов на хате у проститутки жадно втягивал дорожку кокаина.
Майор аккуратно извлек пистолет из визитки. Через носовой платок он оттянул затвор — на стол выпал желтенький патрон. Чайковский выразительно посмотрел на Андрея.
Глаза их встретились… Встретились глаза, и Чайковского как током ударило: Обнорский смотрел на него с нескрываемой иронией. И-с нескрываемым презрением. Виктор Чайковский все понял. (Чего же не понять?) И пронзительно остро осознал свою мерзкую роль в этом деле. Он как будто увидел себя глазами Андрея Обнорского. Тошно стало в меру подлому майору. Он понял, что в эту секунду необратимо изменил свою жизнь, перечеркнул все годы тяжелой ментовской пахоты. Понял, что подлость в меру переросла в подлость безмерную. И Гувд сожрал не только Обнорского — Гувд сожрал уже его самого. Оглушил рукояткой подброшенного «парабеллума» и швырнул в открытую пасть.
Майор тряхнул головой, сглотнул комок и через силу сказал:
— Обратите внимание, товарищи понятые, — обнаруженный нами пистолет был изготовлен к выстрелу: патрон находился в патроннике.
Понятые кивнули.
Майор извлек магазин, продемонстрировал понятым и пересчитал патроны сквозь окна магазина: семь штук. Понятые снова кивнули. Чайковский написал в протоколе:
В результате обыска обнаружено и изъято:
1. Предмет, похожий на пистолет марки «Парабеллум». Указанный предмет находился на полу туалета, за унитазом. Указанный предмет находился внутри закрытой на молнию сумочки типа визитка светло-коричневого цвета. При тщательном осмотре установлено:
Предмет, напоминающий пистолет «парабеллум», черного цвета, весом около одного килограмма, имеет на левой стороне выбитые цифры: 5629. Предохранитель пистолета находится в нижнем положении, открывая при этом надпись латинскими буквами Cesichert.
Предмет, изготовленный из металла желтого цвета, похожий на патрон, на момент обнаружения находится в патроннике. Патрон имеет маркировку на донышке гильзы: 9Раг.
В обойме пистолета находятся еще семь аналогичных патронов.
При внешнем осмотре в стволе пистолета нет признаков нагара, отсутствует запах продуктов выстрела.
После этого Чайковский вложил «парабеллум» в большой коричневый конверт, патрон и магазин — в другой. Заклеил и опечатал.
— Ну, Андрей Викторович, давайте начистоту. До того, как мы сами найдем: что еще есть в квартире? Проще же будет, если оформить добровольную выдачу… по-дружески вам говорю.
— Не знал, что мы с вами друзья, — ответил Обнорский.
— Ладно… А все же: что есть криминального?
— Нет ничего. Кроме, разве что, вас…
— Хорошо. В принципе, и пистолета за глаза хватит. — Чайковский вздохнул и продолжил оформление протокола. Не отрываясь от бумаг, он спросил Обнорского: — Вы продолжаете настаивать, что пистолет…
— Предмет, похожий на пистолет, — язвительно вставил Андрей.
— Точно… Но очень сильно похожий. Так вот: вы настаиваете, что пистолет подброшен вам неизвестным лицом?
— Да, настаиваю.
— Хорошо. Так и запишем.
Вскоре Чайковский закончил с бумагами, опечатал конверты и предложил присутствующим расписаться. Довольно часто в такой ситуации подозреваемый от подписи отказывается — Обнорский подписал. Да еще и не читая.
— А теперь, Андрей Викторович, вам придется поехать с нами.
Полковник Семенов совершил непростительную для профессионала ошибку… Он совершил ошибку, которая еще будет иметь драматические последствия, и даже не догадывался об этом.
А все дело было в том, что во время последнего своего разговора с Николаем Наумовым Семенов вскользь обмолвился о старом знакомстве с Обнорским. Ведь вроде пустяк. Мелочь. И вообще — дела давно минувших дней…
Все так, но Наумов за эти слова зацепился. Засели они в сознании у Николая Ивановича. Крепко засели. Сначала он не придал этому особого значения: мало ли кто с кем пересекался раньше? Он и сам с Обнорским встречался… И даже отца его знавал. И что? А ничего… абсолютно ничего…
Но вот знакомство Обнорского с Семеновым почему-то настораживало Наумова. Где они встречались раньше? — задавал он себе вопросы. — Когда? При каких обстоятельствах? Ответов не было. Зато были серьезные основания полагать, что и Обнорский, и Семенов (а возможно, и Рахиль Даллет) как-то связаны с Комитетом. А уже эта мысль подталкивала к другой: не могут ли они сговориться между собой и начать собственную игру? Мысль казалась совершенно абсурдной, с одной стороны. И совершенно реальной, с другой. Мир больших денег предполагает самые неожиданные союзы и предательства. Впрочем, мир больших денег не признает этих понятий… Этические нормы как-то неуместны рядом с зелеными Монбланами. И несовместимы…
Николай Иваныч подумал, что для подстраховки он должен принять превентивные меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Тут много разных вариантов бывает. Опытные сотрудники УР могут рассказать десятки историй про вскрытые полы, снятые розетки, выдолбленные в мебели, дверях, рамах, стенах тайники. Про неожиданные находки в детских игрушках и кроватках, банках с засохшей малярной краской и даже во льду, наросшем на стенке морозильной камеры. Муторная процедура — обыск… да и результат не гарантирован. Особенно если не знаешь, где искать.
Виктор Чайковский знал. Знал, но не торопился — все должно выглядеть естественно. Он пошел по часовой стрелке от входной двери. Тщательно осмотрел содержимое антресоли над дверью, иногда задавая вопросы Обнорскому и обращая внимание понятых на какие-то предметы. Затем исследовал ванную комнату. Именно здесь понятым стал дословно понятен смысл выражения — копаться в грязном белье. Да, господин читатель, именно так… Романтики маловато? Извините, в оперативной работе романтики точно не густо. Проза… И парфюм специфический: чаще пахнет не розами, а выгребной ямой или разложившимся трупом. Юноше, обдумывающему житье, стоит об этом знать.
…Из-за унитаза майор Чайковский извлек сумочку-визитку. Тяжелую, около килограмма весом. С начала обыска прошел уже час.
— Что в сумочке, Андрей Викторович? Обнорский смотрел на сумку и пытался собраться с мыслями. Что-то мелькало в голове, но он не мог сообразить — что.
— Что в сумке-то, Андрей Викторович? — повторил майор. — Это ваша сумка?
— Моя, наверно, раз у меня лежит. А что — не могу сказать. Возможно, какой-нибудь инструмент.
Такое на обысках частенько случается — человек и сам не знает, где и что у него лежит. Но относится это к предметам бытового, некриминального характера…
— Давайте посмотрим, — сказал Чайковский. Он сразу обратил внимание: визитка чистенькая — на поверхности кожзаменителя ни пылинки. Нехарактерно для забытого, давно хранящегося предмета.
— Давайте посмотрим, — сказал Чайковский и аккуратно потянул замок молнии. Обнорский смотрел рассеянно, понятые — с интересом. Молния разошлась еще только наполовину, а уже всем все стало ясно.
— Так это ваша сумка, Обнорский? — резко спросил майор. Напряглись понятые. Блинов придвинулся вплотную к Андрею. Опер отогнул освободившуюся кожу и продемонстрировал понятым то, что лежало внутри. Пять пар глаз сосредоточились на визитке в руках Виктора Чайковского… Андрей Обнорский все вспомнил.
…Они с Березой сидели в кухне. Пили. Пили грубо, по-мужски. До того как случайно подвернулся Береза, Андрей уже выпил бутылку. Вдвоем они раскатали еще одну. Разговор шел ни о чем. Да и разговора-то не было: трепался один Береза. Андрей кивал. Береза ностальгически вспоминал годы учебы… Давно все это было — в другой жизни, на другой планете. А может, всего этого и не было.
Серега говорил, Андрей кивал… Он был уже пьян. Распечатали третью бутылку. Выпили. Вот тогда-то на кухонный стол и легла эта визитка.
— А вот такую хреновину ты видел? — спросил Береза и расстегнул молнию. Тускло блеснуло воронение.
— Си вис пацэм пара бэллум, — не очень внятно выговорил Обнорский.
— Оно и есть — «парабеллум», — сказал Береза. — Он же — «люгер». Восьмая модель. Полторы штуки баксов выложил. Ты хоть раз такой видел?
— Я из него даже стрелял, — ответил Обнорский.
— Это где ж ты из него мог стрелять?
Андрей не ответил. Стрелять из «парабеллума» ему довелось в Йемене. Такой пистолет был у палестинского инструктора по кличке Сандибад, с которым Обнорский, тогда еще зеленый мутаргим даже без офицерского звания, подружился.
Андрей не ответил и взял пистолет в руки. Машинально взялся за рамку затвора и оттянул назад. Подаватель магазина поднял патрон… Обнорский отпустил затвор. Девятимиллиметровый патрон плавно вошел в патронник. Машинка была готова к стрельбе.
Андрей вскинул руку с пистолетом, прицелился в лоб Березе.
— Ты чего, Андрюха? — прошептал Береза.
— А ничего… нажму на спуск, и мозги твои разлетятся по всей кухне. Да и мне гильзой в лобешник может засветить. Он, собака, гильзу назад-вверх выбрасывает.
Береза смотрел на срез ствола и на глазах трезвел. Через несколько секунд Обнорский опустил пистолет, усмехнулся и положил его на стол. Береза сидел бледный, левое веко дергалось. Он быстро налил себе водки в высокий фужер и опрокинул ее в рот. Черный дульный срез все еще стоял перед глазами.
Когда Сергей Березов посмотрел на Обнорского, тот уже спал, уронив голову на стол. Береза дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету, закурил. Почему-то он подумал, что Андрей запросто мог выстрелить. Мог выстрелить… мог…
Через несколько минут Береза осторожно, двумя вилками, подцепил пушку и положил в визитку. Застегнул молнию, обтер поверхность кожи мокрым полотенцем и отнес в туалет. Этого Обнорский уже не видел…
— Так это ваша сумка, Обнорский? — повторил майор. Голос звучал строго и несколько удивленно. В сумочке Виктор Чайковский рассчитывал найти совершенно другое. А тут на тебе — волына!
— Нет, — сказал наконец Андрей. — Это не мое.
— Вы уверены?
— Да, уверен.
— Тогда объясните, что лежит в этой сумочке и каким образом она оказалась в туалете вашей квартиры.
— Мне это подбросили.
— Ага… подбросили. — Чайковский улыбнулся. — Кто же? Не я ли?
— Нет, не вы… Я не знаю кто.
— И на том спасибо. Давайте, товарищи понятые, осмотрим и оформим нашу находку. Попрошу всех пройти к столу.
Все — понятые, Андрей и оперативники — прошли в кухню. Расстегнутая визитка легла на стол. Сашка Блинов внимательно контролировал движения Обнорского. Неизвестно — заряжен ли пистолет? Неизвестно, что этот угрюмый парень выкинет. Держится он, конечно, довольно спокойно, но поведение человека в стрессовой ситуации совершенно непредсказуемо… Самому Блинову однажды во время обыска пятидесятилетняя тетка, мать, между прочим, четверых детей, врезала по голове сковородой. А речь-то шла всего лишь о самогонном аппарате… При этом воспоминании Блинов невольно потер макушку рукой.
— Андрей Викторович, — мягко сказал Чайковский. — Не дурите. Ваше положение довольно щекотливо. Вы еще можете его изменить, если будете вести себя разумно. Состав по двести восемнадцатой, первой уже есть.
Обнорский промолчал. Майор внимательно смотрел на него несколько секунд. Молчали понятые. Молчал Блинов.
— Ну что ж, — сказал Чайковский после паузы. — Давайте составлять протокол обыска.
Рядом с «парабеллумом», наполовину торчащим из расстегнутой визитки, лег бланк протокола обыска. Чайковский привычно заполнял графы казенной бумаги. Изредка он бросал на Обнорского быстрые взгляды. Казалось, майор о чем-то сожалеет.
Где-то вдали чавкал и хрустел костями добычи Гувд. Ошеломленные понятые рассматривали рукоятку пистолета. На экране телевизора сидели в обнимку новобрачные — Примадонна и Зайка. Зайка был похож на сытого, обожравшегося сметаной кота. В Балтийском море поисково-спасательные суда все еще вылавливали трупы в ярких спасательных жилетах. Сергей Березов на хате у проститутки жадно втягивал дорожку кокаина.
Майор аккуратно извлек пистолет из визитки. Через носовой платок он оттянул затвор — на стол выпал желтенький патрон. Чайковский выразительно посмотрел на Андрея.
Глаза их встретились… Встретились глаза, и Чайковского как током ударило: Обнорский смотрел на него с нескрываемой иронией. И-с нескрываемым презрением. Виктор Чайковский все понял. (Чего же не понять?) И пронзительно остро осознал свою мерзкую роль в этом деле. Он как будто увидел себя глазами Андрея Обнорского. Тошно стало в меру подлому майору. Он понял, что в эту секунду необратимо изменил свою жизнь, перечеркнул все годы тяжелой ментовской пахоты. Понял, что подлость в меру переросла в подлость безмерную. И Гувд сожрал не только Обнорского — Гувд сожрал уже его самого. Оглушил рукояткой подброшенного «парабеллума» и швырнул в открытую пасть.
Майор тряхнул головой, сглотнул комок и через силу сказал:
— Обратите внимание, товарищи понятые, — обнаруженный нами пистолет был изготовлен к выстрелу: патрон находился в патроннике.
Понятые кивнули.
Майор извлек магазин, продемонстрировал понятым и пересчитал патроны сквозь окна магазина: семь штук. Понятые снова кивнули. Чайковский написал в протоколе:
В результате обыска обнаружено и изъято:
1. Предмет, похожий на пистолет марки «Парабеллум». Указанный предмет находился на полу туалета, за унитазом. Указанный предмет находился внутри закрытой на молнию сумочки типа визитка светло-коричневого цвета. При тщательном осмотре установлено:
Предмет, напоминающий пистолет «парабеллум», черного цвета, весом около одного килограмма, имеет на левой стороне выбитые цифры: 5629. Предохранитель пистолета находится в нижнем положении, открывая при этом надпись латинскими буквами Cesichert.
Предмет, изготовленный из металла желтого цвета, похожий на патрон, на момент обнаружения находится в патроннике. Патрон имеет маркировку на донышке гильзы: 9Раг.
В обойме пистолета находятся еще семь аналогичных патронов.
При внешнем осмотре в стволе пистолета нет признаков нагара, отсутствует запах продуктов выстрела.
После этого Чайковский вложил «парабеллум» в большой коричневый конверт, патрон и магазин — в другой. Заклеил и опечатал.
— Ну, Андрей Викторович, давайте начистоту. До того, как мы сами найдем: что еще есть в квартире? Проще же будет, если оформить добровольную выдачу… по-дружески вам говорю.
— Не знал, что мы с вами друзья, — ответил Обнорский.
— Ладно… А все же: что есть криминального?
— Нет ничего. Кроме, разве что, вас…
— Хорошо. В принципе, и пистолета за глаза хватит. — Чайковский вздохнул и продолжил оформление протокола. Не отрываясь от бумаг, он спросил Обнорского: — Вы продолжаете настаивать, что пистолет…
— Предмет, похожий на пистолет, — язвительно вставил Андрей.
— Точно… Но очень сильно похожий. Так вот: вы настаиваете, что пистолет подброшен вам неизвестным лицом?
— Да, настаиваю.
— Хорошо. Так и запишем.
Вскоре Чайковский закончил с бумагами, опечатал конверты и предложил присутствующим расписаться. Довольно часто в такой ситуации подозреваемый от подписи отказывается — Обнорский подписал. Да еще и не читая.
— А теперь, Андрей Викторович, вам придется поехать с нами.
Полковник Семенов совершил непростительную для профессионала ошибку… Он совершил ошибку, которая еще будет иметь драматические последствия, и даже не догадывался об этом.
А все дело было в том, что во время последнего своего разговора с Николаем Наумовым Семенов вскользь обмолвился о старом знакомстве с Обнорским. Ведь вроде пустяк. Мелочь. И вообще — дела давно минувших дней…
Все так, но Наумов за эти слова зацепился. Засели они в сознании у Николая Ивановича. Крепко засели. Сначала он не придал этому особого значения: мало ли кто с кем пересекался раньше? Он и сам с Обнорским встречался… И даже отца его знавал. И что? А ничего… абсолютно ничего…
Но вот знакомство Обнорского с Семеновым почему-то настораживало Наумова. Где они встречались раньше? — задавал он себе вопросы. — Когда? При каких обстоятельствах? Ответов не было. Зато были серьезные основания полагать, что и Обнорский, и Семенов (а возможно, и Рахиль Даллет) как-то связаны с Комитетом. А уже эта мысль подталкивала к другой: не могут ли они сговориться между собой и начать собственную игру? Мысль казалась совершенно абсурдной, с одной стороны. И совершенно реальной, с другой. Мир больших денег предполагает самые неожиданные союзы и предательства. Впрочем, мир больших денег не признает этих понятий… Этические нормы как-то неуместны рядом с зелеными Монбланами. И несовместимы…
Николай Иваныч подумал, что для подстраховки он должен принять превентивные меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59