Иван одновременно перемещал по Неве «изделие».
– Прошу прощения, командир, – сказал Братишка. – Вопрос.
– Что, Саша?
– Могу и я добавить штрих для наглядности?
– Какой штрих?
Братишка встал, подошел к полкам с бутылками. Уверенно взял бутылку водки «Оккупация» – узкую, высокую, голубоватого стекла. Потом вернулся к столу и поставил бутылку на ярко-синий пятиугольник, обозначающий на схеме Башню.… Две секунды было тихо, потом маленький зал взорвался хохотом. Смеялись все. Даже Зоран лег грудью на стол и хохотал.
Случайный припозднившийся прохожий, который проходил мимо кафе, услышал смех и подумал: во гуляют!.. Разве мог он подумать, что это хохочут смертники?
* * *
Иван сказал Зорану, что хочет съездить в монастырь. Зоран ответил, что это очень опасно… А зачем тебе, друже Полковник, в монастырь?
Иван объяснил, зачем, и тогда Зоран пожал ему руку. Сказал:
– Тогда – завтра же. Пойдем на «Комсомольце».
«Комсомолец» шел на север. За кормой буксира реяли чайки, в маленькой рубке были Гринев, Лиза и Иван. Гринев стоял на штурвале, Лиза и Иван – рядом. Зоран – в ватнике, в вязаной шапочке, курил сигару на корме. Юрий Павлович рассказывал:
– Я на воде уже сорок лет. Сорок навигаций – ото льда до льда… Это семейное у нас. Еще прадед мой водил баржи по каналам.
– По каким каналам? – спросила Лиза.
– По Ладожским, барышня… Ладога – она с характером. Заштормит – мало не покажется. Потому еще в восемнадцатом веке начали строить обводный канал по южному берегу. Два канала – Старо– и Новоладожский прорыли. Соединили, значит, Свирь с Невою. На озере – шторм, валы – три метра. А на канале – лепота… По каналам в те годы баржонки еще бурлацкою тягою водили. Потом бурлаков лошади сменили. И до сих пор на берегах кое-где чугунные тумбы стоят – коновязи. Так вот, прадед мой как раз на лошадках грузы возил. Такой, понимаете ли, лошадиный капитан… И дед мой всю жизнь на озере. Но уже на пароходах. А отец мой воевал на Ладоге в составе Третьей морской бригады. Ходил на буксире «Хасан». Тогда ведь как было? Поставят на буксир пару пулеметов или пушчонку – все, канонерка… И хотя великих военно-морских сражений здесь не было, значение Ладоге придавали серьезное. Здесь ведь не только наши и финские флотилии ходили, но и немцы перекинули сюда группу боевых паромов полковника Зибеля. Солидные, доложу я вам, были сооружения. Катамаран – два понтона, соединенные мощной палубой. А на палубе три орудия калибром восемьдесят семь миллиметров и две зенитные двадцатимиллиметровые установки. Два бензиновых двигателя. Скорость – десять узлов. Хорошая скорость для такой посудины. Всего на два узла меньше, чем у нас. Понтоны эти сначала предназначались для форсирования Ла-Манша, а пригодились вот где… Да здесь ведь не только финны и немцы – здесь и итальянский триколор отметился. Иван удивился:
– Как же это?
– А здесь итальянская эскадрилья торпедных катеров базировалась. Четыре катера под командованием капитана третьего ранга Биачини. Но, видно, холодно показалось итальянским морякам среди северных скал. Ничем они тут не отличились и убыли восвояси.
– Общечеловеки, – произнес за спиной голос. Все обернулись. В двери стоял Зоран. Никто не слышал, как он вошел.
Капитан Гринев спросил:
– Почему общечеловеки?
– Потому, что словом и делом пропагандируют общечеловеческие ценности.
– Разве это плохо? – спросила Лиза.
Зоран несколько секунд молчал, потом ответил:
– Я видел эти ценности… В Косово… Видел, как албанские подростки избивали в Косово сербскую женщину на глазах у общечеловеков. Я не мог вмешаться – сидел в наручниках в полицейской машине… Но европейские посматрачи[29] все это видели. И делали вид, что не видят… Потом им все-таки пришлось вмешаться. Они отняли у подростков эту женщину. И один из них сказал: «Pig! Serbian woman – pig».[30] Он был итальянец, борец за общечеловеческие ценности.
Серб отвернулся, пошел на корму. Гринев потер щеку, посмотрел вслед ему и сказал:
– Да, видать, досталось мужику.
Лиза тоже смотрела вслед Зорану, по-детски прикусывала нижнюю губу.
Пейзаж за кормой «Комсомольца» был акварельно-прозрачным, и реяли чайки.
Уже стемнело, когда подошли к северному берегу. Встали на якорь в проливе. Вскоре опустилась ночь.
Эту ночь Иван запомнит навсегда. В эту ночь Иван спросил Лизу:
– Знаешь, зачем мы здесь?
– Нет… а зачем?
– Завтра ты стаешь моей женой. Утром поедем в обитель. Отец Михаил обвенчает нас.
Капитан уступил Ивану с Лизой свою каюту – маленькую, как купе в поезде, а сам ушел в кубрик.
Это была волшебная ночь, особенная ночь.
«Комсомолец» стоял в проливе. Среди скал. Среди абсолютной темноты и тишины… Только звезды светили с небес, да иногда плескалась рыба у борта.
И не верилось, что где-то – не так уж и далеко – есть Город. А в Городе – Башня. А в Башне – Шар. И этот Шар, это Сердце Кащеево, должен Иван поразить стрелою… Но здесь, в этой пронзительной тишине, в которой слышно даже падение листа с березы, казалось, что это неправда, что нет никакого Города. Башни нет… нет никакого Шара. Не верилось в это… не верилось, не верилось… Да и не надо об этом. Не сегодня. Не сейчас.
Это была фантастическая ночь.
Второй такой не будет.
* * *
Горели свечи, и пахло ладаном. Лампады мерцали, тускло светилось темное золото на окладах икон. Иван и Лиза стояли перед алтарем. На голове невесты была, как положено, фата. Лиза ее собственноручно изготовила из шторки, снятой в капитанской каюте. Глаза у Лизы светились. Глухо звучал голос священника. Иван не различал слов. Он ощущал рядом плечо Лизы, и этого было достаточно…
После венчания Гринев пригласил всех на «Комсомолец» – отпраздновать событие.
– Кают-компании, – сказал Юрий Павлович, – у нас, конечно, нет. Но кубрик просторный и вполне цивильный. Найдется у меня и коньяк достойный, армянский.
Предложение было принято, монахи быстро собрались.
Инок Герасим вывел из гаража «Газель», подъехал к воротам и распахнул их… За воротами стоял человек. Он был в камуфляже, с ружьем в руке. Рядом с ним сидела собака – сеттер.
Зоран мгновенно сунул руку под мышку, через секунду вырвал ее уже с пистолетом, взял человека на мушку.
– Не стреляй! – приказал Иван. Собака подняла голову и завыла, а человек медленно подошел к автобусу, уперся лбом в стекло. Глаза у него были дурные.
Когда он смог говорить, его расспросили. Он рассказал: бизнесмен… из Петербурга… приехали с братом на охоту… Разошлись, договорившись встретиться в заданной точке… Джи-пи-эс, рации есть у обоих – не проблема… Спустя часа два услышал выстрелы. Пять раз почти подряд. Понял: брат стреляет. Попробовал связаться по рации – не отвечает, по телефону – не отвечает. Обеспокоился… Да и Джек повел себя странно как-то, нервно… Пошли искать брата. Нашли только через сорок минут… Мертвого. Со стрелой в горле…
* * *
Охотник поднялся на вершину горы, сел на подстилку из мха, припорошенного опавшей листвой, и прислонил арбалет к стволу осины. Осина затрепетала. Охотник осмотрелся. Отсюда открывался такой вид, что захватывало дух, – на много километров скалы и лес, лес и скалы. Осень уже раскрасила массив Петсиваара во все оттенки красного, коричневого, желтого.
Среди этой палитры почти потерялась зелень хвойных…
Изо рта Охотника вырывался парок – запыхался, пока поднимался на гору. Да и не жарко уже – осень, север. Охотник вытащил флягу с родниковой водой, сделал глоток. У родника, где набрал воду, он взял последнего оленя – по-видимому, приезжего охотничка. У него была нехарактерная для местных браконьеров вполне приличная экипировка и помповый «браунинг». Прежде чем убить оленя, Охотник стрелой снял шляпу с его головы. То есть предложил ему «дуэль». Совершенно «по-джентльменски»… Дуэли не получилось – олень был слишком напуган, растерян. Он начал стрелять, но невпопад. Однако один из его суматошных выстрелов все-таки прошел недалеко от плеча Охотника. Это бодрит, будоражит кровь…
Охотник был в прекрасном расположении духа – он закрывал сезон и закрывал его очень удачно. За три неполных дня он добыл пять оленей и одного волка… Правда, Андрей опять начал скулить, что нужно менять места охоты. В общем-то, он прав. Но какой смысл делать это в конце сезона? Ведь это последняя охота… Да и вообще, – кто может помешать хищнику в стране оленей? Кто посмеет?.. Неожиданно Охотник подумал, что если бы Андрей не был нужен, то можно было бы и его… Но он пока нужен.
Облака над головой Охотника разошлись, выглянуло солнце. В солнечном свете окрестность сразу переменилась. Осенние краски – по-северному приглушенные, сдержанные – заиграли ярко.
А спустя минуту пошел снег. Пушистые снежинки беззвучно кружились в прозрачном воздухе. Охотник улыбался.
Сеттер жался к ноге хозяина. Сам хозяин сидел на подножке «Газели», курил, ронял пепел под ноги.
Иван присел рядом, спросил:
– Покажешь мне, где это произошло? Бизнесмен кивнул. Зоран сразу сказал Ивану:
– Ты никуда не пойдешь, друже.
– Я пойду, Зоран.
– Я не пущу тебя. Не имею права.
Иван поднялся, сказал:
– Давай-ка отойдем в сторону, брат…
Они отошли, остановились у хозяйственной постройки – старинной, добротной, сложенной из камня.
– Я должен пойти, – сказал Иван.
– Нет, никуда не пойдешь, брат.
Иван и Зоран стояли около двери постройки. Дверь тоже была основательная – из толстых досок, скрепленных стальными полосами, с массивным засовом.
– Ты не понимаешь, Зоран: это – судьба. Не просто так этот выродок с арбалетом уже третий раз оказывается на моем пути.
– Я, конечно, простой селяк. * Но что такое судьба, я понимаю.
– Третий раз… Думаешь – случайно?
– Думаю, нет, не случайно… Но все равно не пущу. Рисковать не имеем права.
– Понятно, – сказал Иван. – Понятно.
Он приоткрыл дверь постройки, заглянул внутрь.
Там стояли какие-то бочки, ящики… Иван оглянулся назад, на «Газель», встретился взглядом с Лизой. Подумал: как все это некстати… Иван посмотрел на Зорана.
Серб был невозмутим.
– Понятно, – повторил Иван и развел руками… В следующую секунду он «воткнул» кулак в солнечное сплетение серба. Зоран мгновенно «сложился».
– Извини, брат, – сказал Иван.
– Ты… что? – выдохнул Зоран.
– Извини, но так надо, – Иван подхватил тело серба под мышки, затащил в низкую дверь постройки и посадил на ящик. Еще раз сказал: – Извини, – вышел наружу и затворил дверь. Он задвинул засов и спокойным, уверенным шагом подошел к «Газели». Рядом с автобусом стояли Лиза, настоятель, Гринев и инок Герасим. Бизнесмен по-прежнему сидел на ступеньке. Рядом – понурая собака.
Иван подошел, остановился напротив. Все посмотрели на него.
– Его нужно остановить, – произнес Иван. Никто ему не ответил. Только Лиза прикусила губу. Иван спросил у бизнесмена: – Тебя как звать-то?
– Николай.
– Далеко идти, Николай?
– Не знаю… километров пять.
– Проехать можно?
– Полдороги можно.
– Давай-ка, Коля, в машину.
Николай неловко забрался в салон, следом запрыгнула собака. Жестом Иван показал Герасиму: за руль. Герасим кивнул, сел на водительское место. Иван повернулся к Лизе. Посмотрел ей в глаза: я должен. Понимаешь?.. Она глазами же ответила: понимаю… Иди – и да хранит тебя Господь.
Иван прыгнул в автобус. Рыкнув двигателем, выпустив струйку черного дыма, «Газель» выкатилась за ворота обители.
По лесной дороге проехали километра три, уперлись в ручей. Дальше дороги не было. Иван сказал Герасиму: возвращайся в обитель, инок. Дальше мы сами… С явным облегчением монах перекрестился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Прошу прощения, командир, – сказал Братишка. – Вопрос.
– Что, Саша?
– Могу и я добавить штрих для наглядности?
– Какой штрих?
Братишка встал, подошел к полкам с бутылками. Уверенно взял бутылку водки «Оккупация» – узкую, высокую, голубоватого стекла. Потом вернулся к столу и поставил бутылку на ярко-синий пятиугольник, обозначающий на схеме Башню.… Две секунды было тихо, потом маленький зал взорвался хохотом. Смеялись все. Даже Зоран лег грудью на стол и хохотал.
Случайный припозднившийся прохожий, который проходил мимо кафе, услышал смех и подумал: во гуляют!.. Разве мог он подумать, что это хохочут смертники?
* * *
Иван сказал Зорану, что хочет съездить в монастырь. Зоран ответил, что это очень опасно… А зачем тебе, друже Полковник, в монастырь?
Иван объяснил, зачем, и тогда Зоран пожал ему руку. Сказал:
– Тогда – завтра же. Пойдем на «Комсомольце».
«Комсомолец» шел на север. За кормой буксира реяли чайки, в маленькой рубке были Гринев, Лиза и Иван. Гринев стоял на штурвале, Лиза и Иван – рядом. Зоран – в ватнике, в вязаной шапочке, курил сигару на корме. Юрий Павлович рассказывал:
– Я на воде уже сорок лет. Сорок навигаций – ото льда до льда… Это семейное у нас. Еще прадед мой водил баржи по каналам.
– По каким каналам? – спросила Лиза.
– По Ладожским, барышня… Ладога – она с характером. Заштормит – мало не покажется. Потому еще в восемнадцатом веке начали строить обводный канал по южному берегу. Два канала – Старо– и Новоладожский прорыли. Соединили, значит, Свирь с Невою. На озере – шторм, валы – три метра. А на канале – лепота… По каналам в те годы баржонки еще бурлацкою тягою водили. Потом бурлаков лошади сменили. И до сих пор на берегах кое-где чугунные тумбы стоят – коновязи. Так вот, прадед мой как раз на лошадках грузы возил. Такой, понимаете ли, лошадиный капитан… И дед мой всю жизнь на озере. Но уже на пароходах. А отец мой воевал на Ладоге в составе Третьей морской бригады. Ходил на буксире «Хасан». Тогда ведь как было? Поставят на буксир пару пулеметов или пушчонку – все, канонерка… И хотя великих военно-морских сражений здесь не было, значение Ладоге придавали серьезное. Здесь ведь не только наши и финские флотилии ходили, но и немцы перекинули сюда группу боевых паромов полковника Зибеля. Солидные, доложу я вам, были сооружения. Катамаран – два понтона, соединенные мощной палубой. А на палубе три орудия калибром восемьдесят семь миллиметров и две зенитные двадцатимиллиметровые установки. Два бензиновых двигателя. Скорость – десять узлов. Хорошая скорость для такой посудины. Всего на два узла меньше, чем у нас. Понтоны эти сначала предназначались для форсирования Ла-Манша, а пригодились вот где… Да здесь ведь не только финны и немцы – здесь и итальянский триколор отметился. Иван удивился:
– Как же это?
– А здесь итальянская эскадрилья торпедных катеров базировалась. Четыре катера под командованием капитана третьего ранга Биачини. Но, видно, холодно показалось итальянским морякам среди северных скал. Ничем они тут не отличились и убыли восвояси.
– Общечеловеки, – произнес за спиной голос. Все обернулись. В двери стоял Зоран. Никто не слышал, как он вошел.
Капитан Гринев спросил:
– Почему общечеловеки?
– Потому, что словом и делом пропагандируют общечеловеческие ценности.
– Разве это плохо? – спросила Лиза.
Зоран несколько секунд молчал, потом ответил:
– Я видел эти ценности… В Косово… Видел, как албанские подростки избивали в Косово сербскую женщину на глазах у общечеловеков. Я не мог вмешаться – сидел в наручниках в полицейской машине… Но европейские посматрачи[29] все это видели. И делали вид, что не видят… Потом им все-таки пришлось вмешаться. Они отняли у подростков эту женщину. И один из них сказал: «Pig! Serbian woman – pig».[30] Он был итальянец, борец за общечеловеческие ценности.
Серб отвернулся, пошел на корму. Гринев потер щеку, посмотрел вслед ему и сказал:
– Да, видать, досталось мужику.
Лиза тоже смотрела вслед Зорану, по-детски прикусывала нижнюю губу.
Пейзаж за кормой «Комсомольца» был акварельно-прозрачным, и реяли чайки.
Уже стемнело, когда подошли к северному берегу. Встали на якорь в проливе. Вскоре опустилась ночь.
Эту ночь Иван запомнит навсегда. В эту ночь Иван спросил Лизу:
– Знаешь, зачем мы здесь?
– Нет… а зачем?
– Завтра ты стаешь моей женой. Утром поедем в обитель. Отец Михаил обвенчает нас.
Капитан уступил Ивану с Лизой свою каюту – маленькую, как купе в поезде, а сам ушел в кубрик.
Это была волшебная ночь, особенная ночь.
«Комсомолец» стоял в проливе. Среди скал. Среди абсолютной темноты и тишины… Только звезды светили с небес, да иногда плескалась рыба у борта.
И не верилось, что где-то – не так уж и далеко – есть Город. А в Городе – Башня. А в Башне – Шар. И этот Шар, это Сердце Кащеево, должен Иван поразить стрелою… Но здесь, в этой пронзительной тишине, в которой слышно даже падение листа с березы, казалось, что это неправда, что нет никакого Города. Башни нет… нет никакого Шара. Не верилось в это… не верилось, не верилось… Да и не надо об этом. Не сегодня. Не сейчас.
Это была фантастическая ночь.
Второй такой не будет.
* * *
Горели свечи, и пахло ладаном. Лампады мерцали, тускло светилось темное золото на окладах икон. Иван и Лиза стояли перед алтарем. На голове невесты была, как положено, фата. Лиза ее собственноручно изготовила из шторки, снятой в капитанской каюте. Глаза у Лизы светились. Глухо звучал голос священника. Иван не различал слов. Он ощущал рядом плечо Лизы, и этого было достаточно…
После венчания Гринев пригласил всех на «Комсомолец» – отпраздновать событие.
– Кают-компании, – сказал Юрий Павлович, – у нас, конечно, нет. Но кубрик просторный и вполне цивильный. Найдется у меня и коньяк достойный, армянский.
Предложение было принято, монахи быстро собрались.
Инок Герасим вывел из гаража «Газель», подъехал к воротам и распахнул их… За воротами стоял человек. Он был в камуфляже, с ружьем в руке. Рядом с ним сидела собака – сеттер.
Зоран мгновенно сунул руку под мышку, через секунду вырвал ее уже с пистолетом, взял человека на мушку.
– Не стреляй! – приказал Иван. Собака подняла голову и завыла, а человек медленно подошел к автобусу, уперся лбом в стекло. Глаза у него были дурные.
Когда он смог говорить, его расспросили. Он рассказал: бизнесмен… из Петербурга… приехали с братом на охоту… Разошлись, договорившись встретиться в заданной точке… Джи-пи-эс, рации есть у обоих – не проблема… Спустя часа два услышал выстрелы. Пять раз почти подряд. Понял: брат стреляет. Попробовал связаться по рации – не отвечает, по телефону – не отвечает. Обеспокоился… Да и Джек повел себя странно как-то, нервно… Пошли искать брата. Нашли только через сорок минут… Мертвого. Со стрелой в горле…
* * *
Охотник поднялся на вершину горы, сел на подстилку из мха, припорошенного опавшей листвой, и прислонил арбалет к стволу осины. Осина затрепетала. Охотник осмотрелся. Отсюда открывался такой вид, что захватывало дух, – на много километров скалы и лес, лес и скалы. Осень уже раскрасила массив Петсиваара во все оттенки красного, коричневого, желтого.
Среди этой палитры почти потерялась зелень хвойных…
Изо рта Охотника вырывался парок – запыхался, пока поднимался на гору. Да и не жарко уже – осень, север. Охотник вытащил флягу с родниковой водой, сделал глоток. У родника, где набрал воду, он взял последнего оленя – по-видимому, приезжего охотничка. У него была нехарактерная для местных браконьеров вполне приличная экипировка и помповый «браунинг». Прежде чем убить оленя, Охотник стрелой снял шляпу с его головы. То есть предложил ему «дуэль». Совершенно «по-джентльменски»… Дуэли не получилось – олень был слишком напуган, растерян. Он начал стрелять, но невпопад. Однако один из его суматошных выстрелов все-таки прошел недалеко от плеча Охотника. Это бодрит, будоражит кровь…
Охотник был в прекрасном расположении духа – он закрывал сезон и закрывал его очень удачно. За три неполных дня он добыл пять оленей и одного волка… Правда, Андрей опять начал скулить, что нужно менять места охоты. В общем-то, он прав. Но какой смысл делать это в конце сезона? Ведь это последняя охота… Да и вообще, – кто может помешать хищнику в стране оленей? Кто посмеет?.. Неожиданно Охотник подумал, что если бы Андрей не был нужен, то можно было бы и его… Но он пока нужен.
Облака над головой Охотника разошлись, выглянуло солнце. В солнечном свете окрестность сразу переменилась. Осенние краски – по-северному приглушенные, сдержанные – заиграли ярко.
А спустя минуту пошел снег. Пушистые снежинки беззвучно кружились в прозрачном воздухе. Охотник улыбался.
Сеттер жался к ноге хозяина. Сам хозяин сидел на подножке «Газели», курил, ронял пепел под ноги.
Иван присел рядом, спросил:
– Покажешь мне, где это произошло? Бизнесмен кивнул. Зоран сразу сказал Ивану:
– Ты никуда не пойдешь, друже.
– Я пойду, Зоран.
– Я не пущу тебя. Не имею права.
Иван поднялся, сказал:
– Давай-ка отойдем в сторону, брат…
Они отошли, остановились у хозяйственной постройки – старинной, добротной, сложенной из камня.
– Я должен пойти, – сказал Иван.
– Нет, никуда не пойдешь, брат.
Иван и Зоран стояли около двери постройки. Дверь тоже была основательная – из толстых досок, скрепленных стальными полосами, с массивным засовом.
– Ты не понимаешь, Зоран: это – судьба. Не просто так этот выродок с арбалетом уже третий раз оказывается на моем пути.
– Я, конечно, простой селяк. * Но что такое судьба, я понимаю.
– Третий раз… Думаешь – случайно?
– Думаю, нет, не случайно… Но все равно не пущу. Рисковать не имеем права.
– Понятно, – сказал Иван. – Понятно.
Он приоткрыл дверь постройки, заглянул внутрь.
Там стояли какие-то бочки, ящики… Иван оглянулся назад, на «Газель», встретился взглядом с Лизой. Подумал: как все это некстати… Иван посмотрел на Зорана.
Серб был невозмутим.
– Понятно, – повторил Иван и развел руками… В следующую секунду он «воткнул» кулак в солнечное сплетение серба. Зоран мгновенно «сложился».
– Извини, брат, – сказал Иван.
– Ты… что? – выдохнул Зоран.
– Извини, но так надо, – Иван подхватил тело серба под мышки, затащил в низкую дверь постройки и посадил на ящик. Еще раз сказал: – Извини, – вышел наружу и затворил дверь. Он задвинул засов и спокойным, уверенным шагом подошел к «Газели». Рядом с автобусом стояли Лиза, настоятель, Гринев и инок Герасим. Бизнесмен по-прежнему сидел на ступеньке. Рядом – понурая собака.
Иван подошел, остановился напротив. Все посмотрели на него.
– Его нужно остановить, – произнес Иван. Никто ему не ответил. Только Лиза прикусила губу. Иван спросил у бизнесмена: – Тебя как звать-то?
– Николай.
– Далеко идти, Николай?
– Не знаю… километров пять.
– Проехать можно?
– Полдороги можно.
– Давай-ка, Коля, в машину.
Николай неловко забрался в салон, следом запрыгнула собака. Жестом Иван показал Герасиму: за руль. Герасим кивнул, сел на водительское место. Иван повернулся к Лизе. Посмотрел ей в глаза: я должен. Понимаешь?.. Она глазами же ответила: понимаю… Иди – и да хранит тебя Господь.
Иван прыгнул в автобус. Рыкнув двигателем, выпустив струйку черного дыма, «Газель» выкатилась за ворота обители.
По лесной дороге проехали километра три, уперлись в ручей. Дальше дороги не было. Иван сказал Герасиму: возвращайся в обитель, инок. Дальше мы сами… С явным облегчением монах перекрестился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47