Налил водки в стакан. Получилось граммов сто пятьдесят. Герман Петрович сказал: – Ну, на дорожку.
Он выпил водку залпом, выдохнул, потом поставил пустой стакан на пол, закурил и стал ждать. Приклад ружья разместился под мышкой, стволы смотрели на входную дверь.
Внутри автобуса рыжий эстонец допрашивал заявителя:
– А ты уверен, что не ошибся?
На маленьком столике лежала фотография Ивана. Точно такая, какую показывали по ТВ. Эстонец постукивал по фото пальцем. Крепкий ноготь был аккуратно и коротко подстрижен. Этот вопрос: «А ты уверен?» – эстонец задавал уже в третий раз.
Николаю Николаевичу очень не нравился тон этого сопляка с непонятным званием – ну что это такое – нашивки на рукаве вместо нормальных погон? – но деваться было некуда. Проценко в третий раз терпеливо ответил, что уверен и что он, майор Проценко (майор – с нажимом, чтобы этот молокосос понимал, с кем, сука, разговаривает), тридцать лет прослужил в системе ГУВД… в полиции, значит… и что память на лица у него от природы хорошая, а служба развила эту способность, приучила запоминать приметы.
Внезапно запиликала, замигала зеленым огоньком рация, лежавшая на столе. Лейтенант Ланно взял рацию в руки, нажал тангенту и сказал что-то, чего Проценко, разумеется, не понял. Рация ответила – наблюдатель с крыши сообщил, что засек движение в квартире. Рыжий снова нажал тангенту, буркнул: о`кей…
Потом он сказал Проценко:
– Хорошо… очень хорошо. Сейчас поднимемся к ним.
– А как с премией? – спросил Проценко.
– Та будет тебе премия.
– Хотелось бы сейчас все оформить… во избежание, так сказать, недоразумений.
– У нас неторасумений не бывает… Ну, – эстонец встал, – пошли к соседу твоему.
Проценко тоже поднялся, спросил:
– А я-то зачем?
– Ты – сосет. Ты в тверь позвонишь, тебе откроют.
– Э, мы так не договаривались… Да и вообще, он меня не знает. Не откроет он мне.
– Пошли, пошли, – эстонец похлопал Николая Николаевича по плечу. Рука у него была тяжелой. – Иначе тенек не получишь.
Проценко вздохнул – из-за «тенек» он все и затеял.
…Долго они что-то. Чего тянут?
Приклад уютно пригрелся под мышкой, стволы смотрели на дверь. В патронниках сидели патроны с самодельными пулями – раньше их точил умелец один на заводе «Красный Октябрь». Помнится, в девяносто пятом Толян такой пулей насквозь прошил кабана. По лопаткам!.. А ведь эти эстонские уроды не сильно от кабанов отличаются… верно? Разве что в бронежилетах.
Муторно на душе… муторно. Выпить бы еще. Так нет больше. И хорошо, что нет. Не с руки сейчас пить. Конечно, до двери всего метра четыре – тут не промахнешься, но лучше все-таки не пить… А хочется. Но долго, долго… долго они не идут. Ничего, я мужик терпеливый. Подожду… А там как карта ляжет. Пробьет, интересно, пуля броник? По идее, должна… Мне хотя бы одного взять. Чтобы перед Богом не с пустыми руками-то…
Восемь бойцов легиона «Estland» и отставной майор МВД Проценко поодиночке проникли в подъезд, поднялись на пятый этаж. Среди вооруженных, «упакованных» в бронежилеты мужчин Проценко ощущал себя беззащитным и голым. Они собрались на площадке пятого этажа, рядом с лифтовой. Эстонцы сбились в тесный круг – голова к голове, что-то одновременно прошептали… Проценко понял, что это какой-то ритуал. В этот момент он окончательно понял, в какую скверную ситуацию попал, и стало ему сильно не по себе.
Эстонцы надели сферы и стали похожи на пришельцев.
Рыжий похлопал Проценко по плечу и сказал: ну, майор, пойдем. Трое остались на площадке пятого этажа, пятеро и Проценко поднялись наверх. На узкой винтовой лестнице было тесно от крупных мужских тел. Проценко стоял первым, сзади его подпирали двое.
– Давай, майор, – сказал рыжий в затылок. Проценко медлил. Его мгновенно пробило обильным потом. – Давай, давай, – эст слегка подтолкнул Николая Николаевича стволом пистолета-пулемета. Проценко положил палец на красную кнопку звонка.
Звонок прозвучал неожиданно… Хотя Герман Петрович и ждал его, звонок все равно прозвучал как-то неожиданно. Петрович уронил пепел с сигареты и произнес:
– Входите, открыто.
Дверь начала отворяться. Петровичу показалось, что она открывается медленно-медленно. Так, как это показывают в кино при замедленной съемке. Ну, например, так показывают животных на канале «Animal Planet». Петрович вспомнил даже, что как-то смотрел на этом канале фильм, где показывали охоту кобры. Бросок кобры показывали в реальном времени и замедленно… Потом Петрович вспомнил, что где-то читал, что никакая это не замедленная съемка, а как раз наоборот – ускоренная. А эффект «замедленной съемки» возникает при воспроизведении ускоренной записи с нормальной скоростью в двадцать четыре кадра. Петрович вспомнил это и удивился: о чем я думаю? Господи! О чем я думаю за несколько секунд до того, как меня убьют? Ведь глупо же думать об этом. Люди же нормальные перед смертью вспоминают свою жизнь. Сам про это читал. И успевают вспомнить все за две-три секунды… как бы прожить ее заново успевают. А я – про замедленную съемку и про какую-то коб… Дверь распахнулась!
Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина в спортивном костюме… Петрович ожидал, что в квартиру ворвутся плечистые амбалы в черном, но на пороге показался мужичок в синем спортивном костюме. У него было испуганное лицо и лысина… Герман Петрович все понял и усмехнулся. Предателей он ненавидел – именно из-за предательства был арестован Сашка.
Проценко увидел направленные в грудь стволы. Он в ужасе раскрыл рот.
Петрович нажал на спуск. Правый ствол полыхнул огнем. Пуля попала в грудь бывшему майору милиции. Она на куски разбила грудину, в клочья разорвала прокуренное легкое, пробила лопатку. Пуля проскользнула между двумя эстонскими бойцами, которые стояли за спиной Проценко, не причинив им вреда, ударилась в противоположную стену и обрушила целый пласт штукатурки. Проценко – уже фактически мертвый, произнес: ах! – и начал валиться назад. Рыжий выругался по-русски, оттолкнул тело в сторону и вскинул ствол пистолета-пулемета… Петрович оказался быстрее. Он нажал на спуск… Самодельная пуля – стальной сердечник, медная «юбка» – была в полтора раза легче штатной, свинцовой. За счет этого она набирала очень высокую скорость. Пуля вырвалась из левого ствола, пролетела три с половиной метра и ударила эстонского офицера в грудь, в металлокерамическую пластину, усиливающую бронежилет. Пуля не смогла пробить пластину, но удар ее был настолько силен, что сердце бравого лейтенанта остановилось… Второй эстонец дал короткую, в три выстрела, очередь в дверь квартиры. Две девятимиллиметровые пули попали в Германа Петровича. Одна в левый бок, вторая в левое плечо.
Дымились ружейные стволы, катился по лестнице грохот выстрелов, летели в пролет стреляные гильзы пистолета-пулемета.
Петрович попытался подняться с кресла, и это ему почти удалось. Но эстонский капрал дал вторую очередь. Еще две пули попали в грудь Германа Петровича, опрокинули назад в кресло.
Герман Петрович подумал: вот она, моя жизнь… И умер.
Иван в это время спускался на крышу соседнего дома по пожарной лестнице. От квартиры, где убили Петровича, его отделяло шестьдесят метров и толстые стены. Выстрелы, которые прогремели в квартире, здесь были не слышны… Иван благополучно перебрался на крышу, проник на чердак. Он спустился в чердачный «трюм» по кривенько сколоченной лесенке, присел у печной трубы. Несколько секунд он сидел, прислушиваясь, но было тихо. Даже шаман, сволочь, молчал… Тогда Иван включил фонарь, стал искать выход. Нашел быстро, но дверь оказалась заперта снаружи. Пришлось ломать.
Он спустился вниз по узкой, грязной лестнице, вышел на улицу. Здесь уже были сумерки, фонари, естественно, не горели. Иван быстро двинулся прочь. Метров через пятьдесят он повернул в переулок, а потом нырнул в подворотню.
* * *
Начало официальной церемонии задерживалось – ждали президента. Стада высокопоставленных гостей тусовались на трех специально отведенных этажах. Время шло. Первоначальный эффект от новизны впечатлений прошел, а президент опаздывал уже на полтора часа. В ресторанах на шестьдесят седьмом и шестьдесят восьмом этажах кучковалась публика попроще – политики, банкиры и бизнесмены из так называемого «Золотого списка», то есть те, которые не вошли в «Платиновый список».
Избранная публика – «платиновая» – томилась на шестьдесят девятом этаже небоскреба «Промгаз-сити».
На шестьдесят девятом была березовая роща – самая настоящая березовая роща. Этаж фактически занимал высоту и объем двух этажей. Здесь росли настоящие деревья и кустарники, порхали птицы, бегали ручные белки и протекал ручей – рукотворное чудо в небе, на высоте трехсот с лишним метров. По роще иногда пробегал ветерок, шевелил кроны. А за огромными блестящими стеклами парили чайки и нарезали круги «глазастые птички». В толпе скользили официанты с шампанским и сотрудники службы безопасности «Промгаза» в смокингах. Часто вспыхивали фотовспышки.
Некоторые из приглашенных уже испытывали раздражение – деловые люди не привыкли тратить время так бездарно. Особенно раздражало отсутствие связи – сотовые телефоны, равно как и другую электронику, пришлось оставить в камере хранения или передать секретарям, водителям, охранникам. Таково было требование службы безопасности корпорации «Промгаз». Предполагалось, что электронные приборы в руках террористов могут стать инструментом для диверсий. Прецеденты были. На авиазаводе в Тулузе самодельный приборчик, вмонтированный, кстати, в корпус телефона, почти месяц сбивал юстировку приборов. История попала в прессу, и один журналист сравнил этот приборчик с топором, который Негоро подложил под компас корабля… Другой случай был гораздо более серьезным – аналог «топора Негоро» вызвал перебои в работе системы охраны тюрьмы особого назначения, что привело к групповому побегу террористов. Об этом пресса не узнала… Были и другие случаи. Поэтому СБ «Промгаза» установила жесткое правило: вся электроника изымается на входе в комплекс. Исключение составляли кардиостимуляторы – не вырезать же их из-под кожи. Некоторые из высокопоставленных приглашенных пытались возмущаться. Офицеры СБ были вежливы, но непреклонны. Особой привилегией пользовался один-единственный человек – Анатолий Борисович Рубайтис. После второго покушения, в котором ему вновь повезло – остался жив, он мог передвигаться только в инвалидной коляске. Осколок гранаты попал в позвоночник, и вся нижняя часть тела была парализована. Разумеется, коляска Рубайтиса была оборудована компьютером и различными электронными датчиками… Но его пропустили без досмотра.
На опушке рощи стоял огромный – четыре на семь метров – экран. На нем уже второй раз крутили документальный фильм, посвященный истории «Промгазсити». Закадровый голос известного (народного) артиста торжественно и проникновенно вещал:
– «Промгаз-сити» – уникальный, амбициозный, пафосный проект, воплощенный в жизнь энергией национальной корпорации «Промгаз». «Промгаз-сити» – это не только торжество современной архитектурной мысли, взметнувшейся в заоблачные – во всех смыслах! – высоты, но и неоспоримое свидетельство правильности того курса, которым движется наша национальная корпорация и наша страна. Осуществление таких грандиозных проектов – признак здоровой, быстроразвивающейся экономики… Напомним, что всего пять лет назад на месте «Промгаз-сити» стоял полуразвалившийся судостроительный заводишко. – На экране возникла черно-серая картинка: заводские корпуса с пустыми проемами окон… болтающаяся на одной створке половинка ворот, тощая собачонка у проходной… пустая водочная бутылка на столе под выцветшим вымпелом «Победитель соцсоревнования».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Он выпил водку залпом, выдохнул, потом поставил пустой стакан на пол, закурил и стал ждать. Приклад ружья разместился под мышкой, стволы смотрели на входную дверь.
Внутри автобуса рыжий эстонец допрашивал заявителя:
– А ты уверен, что не ошибся?
На маленьком столике лежала фотография Ивана. Точно такая, какую показывали по ТВ. Эстонец постукивал по фото пальцем. Крепкий ноготь был аккуратно и коротко подстрижен. Этот вопрос: «А ты уверен?» – эстонец задавал уже в третий раз.
Николаю Николаевичу очень не нравился тон этого сопляка с непонятным званием – ну что это такое – нашивки на рукаве вместо нормальных погон? – но деваться было некуда. Проценко в третий раз терпеливо ответил, что уверен и что он, майор Проценко (майор – с нажимом, чтобы этот молокосос понимал, с кем, сука, разговаривает), тридцать лет прослужил в системе ГУВД… в полиции, значит… и что память на лица у него от природы хорошая, а служба развила эту способность, приучила запоминать приметы.
Внезапно запиликала, замигала зеленым огоньком рация, лежавшая на столе. Лейтенант Ланно взял рацию в руки, нажал тангенту и сказал что-то, чего Проценко, разумеется, не понял. Рация ответила – наблюдатель с крыши сообщил, что засек движение в квартире. Рыжий снова нажал тангенту, буркнул: о`кей…
Потом он сказал Проценко:
– Хорошо… очень хорошо. Сейчас поднимемся к ним.
– А как с премией? – спросил Проценко.
– Та будет тебе премия.
– Хотелось бы сейчас все оформить… во избежание, так сказать, недоразумений.
– У нас неторасумений не бывает… Ну, – эстонец встал, – пошли к соседу твоему.
Проценко тоже поднялся, спросил:
– А я-то зачем?
– Ты – сосет. Ты в тверь позвонишь, тебе откроют.
– Э, мы так не договаривались… Да и вообще, он меня не знает. Не откроет он мне.
– Пошли, пошли, – эстонец похлопал Николая Николаевича по плечу. Рука у него была тяжелой. – Иначе тенек не получишь.
Проценко вздохнул – из-за «тенек» он все и затеял.
…Долго они что-то. Чего тянут?
Приклад уютно пригрелся под мышкой, стволы смотрели на дверь. В патронниках сидели патроны с самодельными пулями – раньше их точил умелец один на заводе «Красный Октябрь». Помнится, в девяносто пятом Толян такой пулей насквозь прошил кабана. По лопаткам!.. А ведь эти эстонские уроды не сильно от кабанов отличаются… верно? Разве что в бронежилетах.
Муторно на душе… муторно. Выпить бы еще. Так нет больше. И хорошо, что нет. Не с руки сейчас пить. Конечно, до двери всего метра четыре – тут не промахнешься, но лучше все-таки не пить… А хочется. Но долго, долго… долго они не идут. Ничего, я мужик терпеливый. Подожду… А там как карта ляжет. Пробьет, интересно, пуля броник? По идее, должна… Мне хотя бы одного взять. Чтобы перед Богом не с пустыми руками-то…
Восемь бойцов легиона «Estland» и отставной майор МВД Проценко поодиночке проникли в подъезд, поднялись на пятый этаж. Среди вооруженных, «упакованных» в бронежилеты мужчин Проценко ощущал себя беззащитным и голым. Они собрались на площадке пятого этажа, рядом с лифтовой. Эстонцы сбились в тесный круг – голова к голове, что-то одновременно прошептали… Проценко понял, что это какой-то ритуал. В этот момент он окончательно понял, в какую скверную ситуацию попал, и стало ему сильно не по себе.
Эстонцы надели сферы и стали похожи на пришельцев.
Рыжий похлопал Проценко по плечу и сказал: ну, майор, пойдем. Трое остались на площадке пятого этажа, пятеро и Проценко поднялись наверх. На узкой винтовой лестнице было тесно от крупных мужских тел. Проценко стоял первым, сзади его подпирали двое.
– Давай, майор, – сказал рыжий в затылок. Проценко медлил. Его мгновенно пробило обильным потом. – Давай, давай, – эст слегка подтолкнул Николая Николаевича стволом пистолета-пулемета. Проценко положил палец на красную кнопку звонка.
Звонок прозвучал неожиданно… Хотя Герман Петрович и ждал его, звонок все равно прозвучал как-то неожиданно. Петрович уронил пепел с сигареты и произнес:
– Входите, открыто.
Дверь начала отворяться. Петровичу показалось, что она открывается медленно-медленно. Так, как это показывают в кино при замедленной съемке. Ну, например, так показывают животных на канале «Animal Planet». Петрович вспомнил даже, что как-то смотрел на этом канале фильм, где показывали охоту кобры. Бросок кобры показывали в реальном времени и замедленно… Потом Петрович вспомнил, что где-то читал, что никакая это не замедленная съемка, а как раз наоборот – ускоренная. А эффект «замедленной съемки» возникает при воспроизведении ускоренной записи с нормальной скоростью в двадцать четыре кадра. Петрович вспомнил это и удивился: о чем я думаю? Господи! О чем я думаю за несколько секунд до того, как меня убьют? Ведь глупо же думать об этом. Люди же нормальные перед смертью вспоминают свою жизнь. Сам про это читал. И успевают вспомнить все за две-три секунды… как бы прожить ее заново успевают. А я – про замедленную съемку и про какую-то коб… Дверь распахнулась!
Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина в спортивном костюме… Петрович ожидал, что в квартиру ворвутся плечистые амбалы в черном, но на пороге показался мужичок в синем спортивном костюме. У него было испуганное лицо и лысина… Герман Петрович все понял и усмехнулся. Предателей он ненавидел – именно из-за предательства был арестован Сашка.
Проценко увидел направленные в грудь стволы. Он в ужасе раскрыл рот.
Петрович нажал на спуск. Правый ствол полыхнул огнем. Пуля попала в грудь бывшему майору милиции. Она на куски разбила грудину, в клочья разорвала прокуренное легкое, пробила лопатку. Пуля проскользнула между двумя эстонскими бойцами, которые стояли за спиной Проценко, не причинив им вреда, ударилась в противоположную стену и обрушила целый пласт штукатурки. Проценко – уже фактически мертвый, произнес: ах! – и начал валиться назад. Рыжий выругался по-русски, оттолкнул тело в сторону и вскинул ствол пистолета-пулемета… Петрович оказался быстрее. Он нажал на спуск… Самодельная пуля – стальной сердечник, медная «юбка» – была в полтора раза легче штатной, свинцовой. За счет этого она набирала очень высокую скорость. Пуля вырвалась из левого ствола, пролетела три с половиной метра и ударила эстонского офицера в грудь, в металлокерамическую пластину, усиливающую бронежилет. Пуля не смогла пробить пластину, но удар ее был настолько силен, что сердце бравого лейтенанта остановилось… Второй эстонец дал короткую, в три выстрела, очередь в дверь квартиры. Две девятимиллиметровые пули попали в Германа Петровича. Одна в левый бок, вторая в левое плечо.
Дымились ружейные стволы, катился по лестнице грохот выстрелов, летели в пролет стреляные гильзы пистолета-пулемета.
Петрович попытался подняться с кресла, и это ему почти удалось. Но эстонский капрал дал вторую очередь. Еще две пули попали в грудь Германа Петровича, опрокинули назад в кресло.
Герман Петрович подумал: вот она, моя жизнь… И умер.
Иван в это время спускался на крышу соседнего дома по пожарной лестнице. От квартиры, где убили Петровича, его отделяло шестьдесят метров и толстые стены. Выстрелы, которые прогремели в квартире, здесь были не слышны… Иван благополучно перебрался на крышу, проник на чердак. Он спустился в чердачный «трюм» по кривенько сколоченной лесенке, присел у печной трубы. Несколько секунд он сидел, прислушиваясь, но было тихо. Даже шаман, сволочь, молчал… Тогда Иван включил фонарь, стал искать выход. Нашел быстро, но дверь оказалась заперта снаружи. Пришлось ломать.
Он спустился вниз по узкой, грязной лестнице, вышел на улицу. Здесь уже были сумерки, фонари, естественно, не горели. Иван быстро двинулся прочь. Метров через пятьдесят он повернул в переулок, а потом нырнул в подворотню.
* * *
Начало официальной церемонии задерживалось – ждали президента. Стада высокопоставленных гостей тусовались на трех специально отведенных этажах. Время шло. Первоначальный эффект от новизны впечатлений прошел, а президент опаздывал уже на полтора часа. В ресторанах на шестьдесят седьмом и шестьдесят восьмом этажах кучковалась публика попроще – политики, банкиры и бизнесмены из так называемого «Золотого списка», то есть те, которые не вошли в «Платиновый список».
Избранная публика – «платиновая» – томилась на шестьдесят девятом этаже небоскреба «Промгаз-сити».
На шестьдесят девятом была березовая роща – самая настоящая березовая роща. Этаж фактически занимал высоту и объем двух этажей. Здесь росли настоящие деревья и кустарники, порхали птицы, бегали ручные белки и протекал ручей – рукотворное чудо в небе, на высоте трехсот с лишним метров. По роще иногда пробегал ветерок, шевелил кроны. А за огромными блестящими стеклами парили чайки и нарезали круги «глазастые птички». В толпе скользили официанты с шампанским и сотрудники службы безопасности «Промгаза» в смокингах. Часто вспыхивали фотовспышки.
Некоторые из приглашенных уже испытывали раздражение – деловые люди не привыкли тратить время так бездарно. Особенно раздражало отсутствие связи – сотовые телефоны, равно как и другую электронику, пришлось оставить в камере хранения или передать секретарям, водителям, охранникам. Таково было требование службы безопасности корпорации «Промгаз». Предполагалось, что электронные приборы в руках террористов могут стать инструментом для диверсий. Прецеденты были. На авиазаводе в Тулузе самодельный приборчик, вмонтированный, кстати, в корпус телефона, почти месяц сбивал юстировку приборов. История попала в прессу, и один журналист сравнил этот приборчик с топором, который Негоро подложил под компас корабля… Другой случай был гораздо более серьезным – аналог «топора Негоро» вызвал перебои в работе системы охраны тюрьмы особого назначения, что привело к групповому побегу террористов. Об этом пресса не узнала… Были и другие случаи. Поэтому СБ «Промгаза» установила жесткое правило: вся электроника изымается на входе в комплекс. Исключение составляли кардиостимуляторы – не вырезать же их из-под кожи. Некоторые из высокопоставленных приглашенных пытались возмущаться. Офицеры СБ были вежливы, но непреклонны. Особой привилегией пользовался один-единственный человек – Анатолий Борисович Рубайтис. После второго покушения, в котором ему вновь повезло – остался жив, он мог передвигаться только в инвалидной коляске. Осколок гранаты попал в позвоночник, и вся нижняя часть тела была парализована. Разумеется, коляска Рубайтиса была оборудована компьютером и различными электронными датчиками… Но его пропустили без досмотра.
На опушке рощи стоял огромный – четыре на семь метров – экран. На нем уже второй раз крутили документальный фильм, посвященный истории «Промгазсити». Закадровый голос известного (народного) артиста торжественно и проникновенно вещал:
– «Промгаз-сити» – уникальный, амбициозный, пафосный проект, воплощенный в жизнь энергией национальной корпорации «Промгаз». «Промгаз-сити» – это не только торжество современной архитектурной мысли, взметнувшейся в заоблачные – во всех смыслах! – высоты, но и неоспоримое свидетельство правильности того курса, которым движется наша национальная корпорация и наша страна. Осуществление таких грандиозных проектов – признак здоровой, быстроразвивающейся экономики… Напомним, что всего пять лет назад на месте «Промгаз-сити» стоял полуразвалившийся судостроительный заводишко. – На экране возникла черно-серая картинка: заводские корпуса с пустыми проемами окон… болтающаяся на одной створке половинка ворот, тощая собачонка у проходной… пустая водочная бутылка на столе под выцветшим вымпелом «Победитель соцсоревнования».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47